Поводом для этой статьи послужила цитата из книги К.К. Рокоссовского «Солдатский долг». Хотя я её впервые увидел в связи со Смоленским сражением, но она из главы про битву за Москву, впрочем, речь в ней про начальный период войны в целом. Поскольку речь идёт о тексте, который не вошёл в советское издание книги, то я и сам его прочитал намного позже, чем саму книгу в первоначальном варианте.
Вот цитата:
Всем памятны действия русских войск под командованием таких полководцев, как Барклай-де-Толли и Кутузов, в 1812 году. А ведь как один, так и другой тоже могли дать приказ войскам «стоять насмерть» (что особенно привилось у нас и чем стали хвастаться некоторые полководцы!). Но этого они не сделали, и не потому, что сомневались в стойкости вверенных им войск. Нет, не потому. В людях они были уверены. Всё дело в том, что они мудро учитывали неравенство сторон и понимали: умирать если и надо, то с толком. Главное же — подравнять силы и создать более выгодное положение. Поэтому, не ввязываясь в решительное сражение, отводили войска в глубь страны.
Сражение у Бородино, данное Кутузовым, явилось пробой: не пора ли нанести врагу решительный удар? Но, убедившись в том, что противник еще крепок и что имевшихся к этому времени собственных сил недостаточно для подобной схватки, Кутузов принял решение на отход с оставление Москвы.
И мне как-то захотелось сравнить, в частности два сражение под Смоленском, в году 1941-м и в году 1812-м. Оба они оказались во многом решающими для всей войны в целом. Смоленское сражение в 1812 году мы проиграли. В 1941 тоже. Хотя, может быть кто-то умудрится с этим не согласиться.
При этом, в 1941 году, проиграв сражение, мы смогли тем самым не проиграть войну. Само сражение — это удачное стечение обстоятельств для нас, и с точностью до наоборот — для Вермахта. Так совпало, что целых пять армий, которые должны были находится совсем в иных местах, смогли оказаться или недалеко от Смоленска, либо было возможно крайне быстро их туда перебросить. А затем и ещё две ранее сформированные армии и войска, которые формировались после начала войны. В распоряжении советского командования оказались огромные силы, давшие нам большое преимущество в пехоте, артиллерии, танках. Немецкое командование, не подозревавшее о самом существовании этих армий, превосходящих всю группу армий «Центр», и считавшее, что путь на Москву открыт, вынуждено было вступить в длительное и кровопролитное сражение. Все планы Вермахта были нарушены. «Блицкриг» закончился, хотя тогда ещё это не все могли понять.
В 1812 году ситуация складывалась иная. Русская 1-я армия отступала перед значительно её превосходящими главными силами Наполеона. Принимать бой с таким соотношением сил в нашем штабе никто не хотел. Все прекрасно понимали, что армия Наполеона — это не турки, против которых можно выходит, имея втрое-вчетверо меньше войск. Потому отделывались арьергардными боями и отходили, поскольку других вариантов просто не было. В аналогичный ситуации была и 2-я наша армия.
Но, как только обе армии соединились в Смоленске, было принято решение идти на врага.
Но, ход событий быстро изменил наши планы, русские войска оставили Смоленск. А Наполеон же совершил свою главную ошибку, пойдя на Москву. Впрочем, едва ли у него был реальный выбор. В целом, что характерно для всей первой половины войны 1812 года — русская армия воевала исключительно от обороны. Даже ведь и в сражении под Малоярославцем наша армия оборонялась, да и после ведь ставку делали в основном на то, что французов должны добить холод, голод и партизаны.
Для Красной Армии слово оборона вообще запрещено. Советское командование собирает силы и бросает их в наступление. Можно называть это контрудары, конечно, если так легче.
Именно на это намекает Рокоссовский в том же в продолжении выприведенного текста:
В течение первых дней Великой Отечественной определилось, что приграничное сражение нами проиграно. Остановить противника представлялось возможным, лишь где-то в глубине, сосредоточив для этого необходимые силы путем отвода соединений, сохранивших свою боеспособность или ещё не участвовавших в сражении, а также подходивших из глубины по плану развертывания.
Войскам, ввязавшимся в бой с наседавшим противник, следовало поставить задачу: применяя подвижную оборону, отходить под давлением врага от рубежа к рубежу, замедляя этим его продвижение. Такое решение соответствовало бы сложившейся обстановке на фронте. И если бы оно было принято Генеральным штабом и командующими фронтами, то совершенно иначе протекала бы война и мы бы избежали тех огромных потерь, людских, материальных, которые понесли в начальный период фашистской агрессии.
Такие заявления, в советское время увидеть свет не могли по определению. Ведь во всех учебниках и мемуарах было написано про нашу оборону в 41-м.
Причём, во многих описаниях операций 1941 года словосочетание «подвижная оборона» встречается регулярно, вот только написали его после войны. И то, что приходило реально на фронте, называлось совсем иначе. Тем более, что ещё Рокоссовский упорно не хочет писать о том, что враг был больше, а пишет, что сильнее. А это ведь не синонимы.
Как не пересчитывай бойцов, дивизии, пушки, особенно танки, советское командование к началу Смоленского сражения имело всего больше, да ещё и потом немало добавилось. И Рокоссовский считает, видимо, что если бы войска отступив на удобную позицию, подтянув как можно больше сил, ушли в глухую оборону, то исход сражения был бы совершенно иной. В Красной же Армии практиковалось давать на подготовку к наступлению нереальные сроки, в результате, без подготовки практически, в бой шли те, кто успели сосредоточится. С 41-го по 45-й.
Тут я бы, конечно, задался вопросом, а смогли бы наши войска, полностью отдав инициативу противнику, удержать оборону. Но тут с Рокоссовским спорить сложно, ибо ему виднее. Пусть даже он ошибался, но, как я не раз писал, важнее то, как видели ситуацию тогда, чем как видим мы, вооруженные знаниями будущего.
Порекомендую я вам, пожалуй, свою статью:
«Блицкриги» 1812 и 1941 годов: сходство и различия
И не забудьте подписаться на мой канал.