Эта неделя для Валеры завершилась добытыми белками (43), соболем, взятым с пойменного путика. Огорчением, ввиду снятого росомахой другого соболя. Добытой норкой, прикормившейся на капканах. Появлением волчьих следов.
А также исходом конных соседей. Они пришли через три дня после Сергия. Их напарники остались, кто взводить, кто обходить путики. Чтобы потом поменяться. А в напарниках у них были: дед, отец, сын, брат, сват. Впрочем, в кусте деревень все родственники - давно живут. Поэтому в одиночку их не отпускали промышлять. Ни артельные традиции, ни жены, ни председатель.
Разве сезонникам случалось в одиночку. Не потому, что их не жалко, а напротив. В замкнутом пространстве не всякий сможет ужиться с напарником. Тут годами надо притираться. Или иметь какие-то родственные связи (не факт). Или хотя бы одинаковые принципы, социум ли. Город, все-таки разбивает общество на индивидуалистов. Которые обратно в общину тяжко собирать.
Однако, совсем неопытных, или практикантов, хвативших города, можно с опытными объединить. И то, ненадолго. Молодых, потому что учиться будут, не до тёрок. Да нужно ли это опытным. Да не взыграют ли амбиции у недоученных.
С конными выходил один из сезонников - одиночек, Боря, которого еще с августа завезли попутным вертолетом на участок. Благо, тот год был слет всех экспедиций* в поле. Формально тот участок, в долине меж хребтов, был ничьим «охотфондом». Был слабо доступен, и не устроен. Не имел претендентов, из-за ненадежных заброски - вывозки.
Борис нынче построил в той долине первую избу. Но промысел у него не задался. Были потеряны собаки – спустились волки. Залило припасы – ветром отвернуло тент, и залило дождем. Ночи хватило, чтобы погубить большую часть еды. Ни лося, ни оленей Боре взять не удалось. Может быть, их разогнала волчья стая. Отчего-то задержавшаяся в долине. Рыба же с верховий скатывается рано, с желтым листом и последней большой водой. Питался он дичью, которой в предгорьях был недостаток, оттого что та отошла в горные тундры на обильную ягоду. Благо, потом со снегом спустилась. Решение выходить он принял от отсутствия перспектив. Капканов не стал наживлять. На выходе он сломал магазинные лыжи. Хорошо, по эту сторону перевала. На том склоне снега бывает вдвое. А спустившись, Борис пошел к реке. Удачно, раз переночевав у костра, вышел на свежую конную тропу Сергия, где его и догнали конные охотники.
На базе, устроив лошадей и собак, наварив еды, все уселись за стол. Удлиненный по этому случаю. После супа, под непрерывно завариваемый чай, обсуждали невезение Бори. Мнения разделились. Одни настаивали на том, что «не согрешишь дома, нагрешишься на работе». Другие - напротив. Но все сошлись на мнении - кабы на одиночные выходы теперь запрет не вышел. Но скинулись Боре добычей мужики не для своей выгоды, а чтобы он свой аванс закрыл.
На базе стало тесно и шумно. Валера не смог побеседовать с каждым. Добытчики сами лишь встретились. Им было что обсудить. Из общих разговоров Валера только и смог подтвердить картину начала промысла, как у себя. Что белки взяли хорошо. И еще бы пару недель собачей ноги. И то, что соболь только начал подходить.
Да и разговорчивым оказался только Борис. Наворачивая еду, с редкими остановками. Наголодался. После того как наелся, ушел искать табак по амбарам и углам - среди присутствующих курящих не было. Глядя на это, Валера подумал о слабостях, которые управляют человеком. Или человечеством?
Наутро компания чуть свет пошла на выход. Горόй, лесом, предпочитая медленный ход, с чисткой тропы, нежели авось рекой. С ними Валера передал казенный «Урал». Пилёная до полу тропа пригодится под нартник. И дорога та сохранится, в отличии от той, что по реке. Которую наводить, замучаешься вéшить. Да и в колхозном плане что-то было про «дороги».
Когда народ схлынул, Валера поймал себя на мысли, что уже устал от людей. А что тому причиной - особенность тайги, промысла, личности ли - не стал додумывать. А вот активизацию хищников, волка и росомахи, Валера, отчего-то связал с началом передвижений охотников. А не с высоким снегом. Значит, имел на то основание.
Теперь обсудим сезонника, как явление.
Не помню, кто придумал формулу, что за спиной цивилизации стоит жажда денег**. Но, придумавший тезис, скрыл, что эта жажда, которую не насытить, цивилизации и разрушает.
Думаете, она же гонит сезонника в путь? Всегда ли. Сразу приведу основной вывод. Чтобы не интересующиеся далее не читали:
Охотник - сезонник при Советах был инструментом. Простым, дешевым и очевидным способом слома исконной системы собственности на угодья. И попутно – методом регулирования нагрузки на них и популяцию соболя. Зверька золотого, в те времена. Кроме дешевизны, инструментом он был управляемым и бесправным.
История всех отхожих промыслов проста. При царях отходили заработать денег, чтобы заплатить налог царю. Налог с десятины, с дыма, за ружье. Ясак поскольку принимался только от «инородцев». От вселенцев требовалось серебро.
И это было политикой, как и конская цена хлеба в таежных местах, совместно с конским налогом на землю. Чтобы вселенец таежный урожай собирал для метрополии, а не несчетные десятины обрабатывал, обеспечивая себя. И забывая про государство (или желания царя?). В ряду промыслов охотничий был тогда не на первом месте. Впрочем, золотодобыча по доходности стояла еще ниже его***.
А сезонник при Советах понадобился, когда на вόйны, а затем в индустрию, а то политикой трудодней, лишили землю крестьян. А крестьян - собственности на землю.
К нашему 80-му году вектор сезонничества, названный шабашем, а его носитель шабашником, прилагался из города в глушь, «спасать деревню». Ну, там, построить жилье, гаражи, конторы, кочегарки и коммуникации при них. При дефиците крестьян лишние руки стоили дороже денег. И то, содержать штат ради того, чтобы нечасто строить, дороже выходило.
В 80-е шабашник был символом нового времени. И начинался он со студенческих стройотрядов и кривых коровников за реальные деньги. А «цеховик», а затем барыга, стояли чуть в стороне, являясь абсолютом жажды денег - ради денег.
Как в стороне стояли легальные артели. Узаконенные (при охоте) еще в 30-е годы, а затем сразу после ХХ съезда. И состоящие из крестьян, командированных на промысел. К нашему, 80-му году они уже остались в прошлом. Но идея не умерла - воплотилась в сезонника – чаще единоличника, чем бригаду.
Однако охотник-сезонник это явление, всё же, иного порядка. Расшифровывает понятие его старое название - полупромысловик. И ему повезло самому выбирать – промышлять или нет. А может, повезло и в том, что промысел к азарту дόбычи (денег как заменителя еды), добавлял на промысле: реальную еду, и чистый, древний азарт. Без искажений. А нелегкие условия дόбычи отсылали к древним инстинктам, добавляя антураж.
Некоторую неестественность в инстинкты, все же вносили деньги, выдуманные изначально как средство обмена, а не как предмет накопления.
Собственно, социализм, как идея, потому и вызывал дикое сопротивления у буржуев, что исключал безудержное накопление и, следовательно, основной смысл их жизни, и формулу их (странного) счастья.
Да и леший с ними. Так почему шляпу можно снять перед сезонниками? Вовсе не из-за предприимчивости (что сейчас новая скрепа), и не из-за части валютной выручки страны.
А из-за особенностей, полезных обществу, природе и популяциям:
а) сезонник имеет заменители промысла, в местах их проживания, и отказ от охоты им не критичен, их легко можно удалить из тайги, при необходимости;
б) генетически он не привязан к угодьям (не унаследовал их, особенно не вкладывался в них, не связывает с ними свою жизнь, не проживает рядом, не ориентирован на добычу еды для семей, а потому не претендуют на собственность, согласен на доход);
в) конторе не надо заботиться о сезоннике, создавать условия проживания, оплачивать отпуска, проезд, лечить, учить их детей, выдумывать им работу в «межсезонье», ибо урожай дело непостоянное и непредсказуемое, и т.п.;
г) они, сперва неопытны - много не возьмут, а потом осторожны - много не берут… и т.д.
Потому ставка на сезонников, которыми можно безболезненно регулировать нагрузку на угодья и экономить финансы – хороша. А кол-во сезонников легко рассчитывается.
И наплевать на весь спектр таежных ресурсов, отдав все усилия самому дорогому, желанному и удобному (хранится долго, весит немного, перевозится без лишних условий). Ведь сезонника можно нанять и на сено, и на орех, и на ягоду.
Партизан не такой сказочный работник. Хотя он совсем ничего не стоит пушной организации. Ему даже аванс можно было не давать. Приносил же он немного, в основном проносил мимо конторы. Но это нормально - какой вклад, такой и выхлоп. И, кроме того, он претендовал на собственность, в виде угодий.
Вот и рассудите сами, какие пропорции штатников – сезонников – партизан нужны для гармонизации, бишь, стабильности угодий. И безопасности популяций. А также для процветания участка, артели, деревни, колхоза, края, страны. И сколько их нужно для сбора таежных ресурсов. Которых, как мы знаем, примерно 150 видов. С почти непрогнозируемой урожайностью.
Валера же тогда, в своих записях, не составил своего мнения о сезоннике как простом способе регулирования природы. Что действеннее запретов, дешевле ООПТ и карательных рейдов. Наверное, из опасения борисова примера.
(**- по случаю Олимпиады, подальше от праздника, полевой народ в 80-м выпнули в поле, чтобы не мешал, а для компенсации, негласно, отменили сухой закон, с тех пор у народностей и повелось...)
(**- предположения, что цивилизации рождает культура и общество, и даже природа, как ответ общества на ее «вызовы» и опасности, согласитесь, курам же на смех)
(***- рассказы про миллионщиков на золотодобыче рождал механизм распределения дохода, манипуляции с векселями, царские привилегии т.п.)