– Баба, а почему наш дед – Лёня, а папа – Александрович?
Мы с бабушкой обсуждали отчества, и я вдруг сообразила, что что-то не укладывается в общие правила. Я же Софья Игоревна, раз мой папа – Игорь. Почему у папы отчество – не Алексеевич? И фамилия у меня же другая!
– Доча, да записали неправильно, тётя ошиблась, когда документы делала.
– И он теперь так и будет Игорь Александрович?
– Ну да, видишь, как бывает.
Удовлетворить детское любопытство легко, байки можно сочинять на ходу. Маленькому ребенку не нужны подробности и генеалогические деревья с метриками. Достаточно невнимательной «тёти», сказочки про «много будешь знать» или стандартного для тех времен: «Вырастешь – поймешь!»
«Как бывает» на самом деле я выросла и поняла гораздо позже. Это было очередное свободное от школы лето у бабушки, время которое я очень любила. Как и разглядывать старые фото в бабушкиных альбомах на миллионный, казалось, раз. Это были настоящие фолианты, отделанные зелёным бархатом, с толстыми картонными страницами, в которых бабушка аккуратно делала прорези для уголков старых снимков. Они сушили пальцы бумажной пылью, пахли слежавшейся материей, но она очень дорожила каждой фотографией: памятные лица подруг, дедушкиных сослуживцев, очень дальних родственников, соседей, первого парня и даже её …
бывшего мужа.
Я, росшая в полной семье и тогда видевшая только такие же вокруг, никак не могла уложить в своей голове слово «развод» и образ своей бабушки. Тем более деда, которого я всегда считала единственным в своём роде с папиной стороны.
Разгадка разных фамилий и отчеств моего папы и его погибшего младшего брата была проста как день: мой деда Лёня был ему отчимом, а не отцом.
– У меня до деда было только две «любови».
Бабушка загадочно улыбнулась. Наступил мой нежный возраст, когда можно было уже и о «девочкином» поговорить без всяких ошибающихся тёть.
– Первый хороший был такой, да развела судьба, распределили работать в разные места, да я и не поехала. Я вообще очень домашняя была, так плакала вечерами, когда в город учиться в медицинский отправилась. Мама сумку с продуктами передаст, а я реву белугой, так домой хочу. Так вот, подружили, да разъехались.
Я хихикаю, мне сложно представить эти морщинистые руки и выцветшее платье в следах от помидорных кустов пишущими любовные записки или кружащимися в танце с молодым красивым мужчиной.
– Парень тот и умер рано, болезнь тяжелая случилась, может и хорошо, что замуж не пошла. А потом встретила отца Игорева. Подружили да поженились, тогда до свадьбы не жили вместе, как сейчас. Сразу семью создавали, да детей рожали. Твои вон никак не хотят второго, всё для себя только жить надо.
Бабушка пустилась в неизменные ворчания, которые я регулярно слушала про моих почти «чайлдфри» родителей, которые никак не сподобятся родить ещё ребёночка.
– А где папин родной отец?
– Он умер уже. Болел.
Чуть позже это «болел» дополнится деталью «пил». Я знала, что это такое: в 90-е, казалось, пили все. Но там всё было сложнее, чем пиво с рыбой по выходным или квартирники с друзьями по праздникам.
– Саша красивый был, добрый, заботливый страшно, работящий такой! Так радовался, что сын родился, тогда же не знали, кто будет, это сейчас УЗИ какие хочешь есть. И жили мы хорошо, не ругались, ладили. Питьё вот его сгубило. Как выпьет – так другой человек прямо делается: злой, жестокий. Мы и к соседке, бывало, бегали прятались. А Игорь маленький – мне на работу надо, тогда декретов не было. Вот оставляла его бабушке-соседке. Переживаю, плачу, а куда деваться. Терпела сколько могла, да и уехала к маме.
– А папа его помнит?
– Он на него злится всю жизнь, не общался. Говорил, что тот даже открытку на день рождения не присылал, какой, мол, отец. Всё психует как разговор заведу, где он меня послушает… Хотя я плохо о нём не говорила, надеялась, что встретятся хоть разок. С дедом родным общался, он и пишет нам до сих пор. И на свадьбе был у Игоря. Да вот на фотографии то, смотри. Прадед он тебе получается.
Папа мне о родном отце не рассказывал никогда, да и вообще его не упоминал. Мой единственный знакомый дед по той линии – деда Лёня – воспитывал его с раннего детства. Бабушка, переехав жить к своей матери, вскоре вышла замуж второй раз, и, как совсем недавно выразился мой дед – «Уже с пацаном».
– Наш-то дед видишь, как хорошо, не пьёт, не курит. А если и выпивал в молодости в компании, так и спать сразу, не надо было никаких приключений. Он и на лыжах, и борьбой занимался, все знали, что его тяжело побороть.
Я всегда гордилась дедом, даже, когда знакомила его с моим будущим мужем, приятно было слышать от него, что мой дед – статный, высокий, хорошо выглядит для своего возраста. В моих детских воспоминаниях он весёлый, играет на гармони, мастерит мне конструктор из дерева, учит ездить на лошади верхом, уговаривает покормить комаров на рыбалке, частушки сочиняет на ходу… Я не знала его ни суровым, ни жёстким, но по туманным намёкам моей прабабушки его детские отношения с моим папой были не самыми простыми…
Думал ли он тогда, что тот «пацан», с которым он возьмёт себе жену, останется его единственным сыном?
Драмы и трагедии, заработавшие литературные и кинонаграды никогда не переплюнут по витиеватости сюжета главного и самого талантливого режиссёра – жизнь.
Мне сложно сказать, о чём он думал и думает, разговорить его на эту тему – проще пешком до Эвереста. Ни детство, ни юность, ни гибель кровного сына, Славы, никогда не затрагивалась в беседах с ним. Болезнь папы он воспринял с внешним равнодушием, находился тогда за сто километров на своей пасеке. За четыре месяца не приехал ни разу, только сетовал: «Что Игорь-то не едет?»
Мы испытывали разные эмоции по этому поводу.
Была там и злость, и раздражение, и непонимание. Для себя я оставила только одно: надежду на то, что я очень ошибаюсь, и мой неродной-родной дед всё-таки любил и любит свою семью, просто не умеет выражать свои чувства. В отличие от моей прабабушки, которая одаривала меня самой большой открытой и чистой любовью в мире. О ней я напишу следующий рассказ.
Подписывайтесь, чтобы не пропустить!