Когда я ехал в Дублин, я ничего не планировал заранее. Я ехал не чтобы где-то побывать и что-то посмотреть, но подышать воздухом Ирландии. Если бы меня посадили в ирландском доме в комнате у открытого окна, я и тогда был бы счастлив.
Я забрёл в дублинскую галерею Хью Лейна, в общем, случайно. Она расположена рядом с Садом памяти. Я шёл в раздумьях, рассеянно поглядывая по сторонам, и едва не прошёл мимо трёхэтажного дымчатого георгианского особняка с изящной синей дверью. Это и была галерея Хью Лейна, вход бесплатный. Мне стало любопытно, я зашёл, но и вообразить не мог, что меня ждёт.
Сначала — историческая справка.
Хью Лейн жил в конце XIX- начале XX века, торговал картинами, собрал небольшую коллекцию и еще при жизни хотел передал ее городу. Лейн мечтал устроить музей под открытым небом: в Сант-Стивенс Грин или на крытом мосту, которого в Дублине не было.
Городские власти не смогли предложить Лейну подходящего места для музея. Тогда недовольный меценат составил завещание, по которому передавал коллекцию Лондону. Однако было ещё неофициальное завещание, согласно которому Лейн завещал тридцать девять картину родному Дублину (при условии, что власти обеспечат место хранения полотен).
В 1915 году Хью Лейн погиб на пассажирском корабле «Лузитания», затонувший от торпеды немецкой подлодки.
И что же вы думаете? Лондон и Дублин начали спорить за право владеть коллекцией Хью Лейна. Каждая сторона приводила разумные доводы, которые другой стороной казались вовсе не разумными, а, наоборот беззаконными, если не грабительскими.
Отношения выясняли десятилетия! Только к 1959 году власти двух столиц договорились, что коллекцию поделят на две части, и время от времени они будут объединяться для демонстрации то в Дублине, то в Лондоне. В настоящее время почти вся коллекция находится, насколько я понял, в столице Ирландии.
Экспозиция делится на две части.
Сначала я угодил в залы современного искусства и слегка «поплыл» от увиденного. Я считаю себя человеком с развитым и гибким восприятием, но страшенные уродцы кислотных цветов в зале визуального арт-авангарда были вооружены такими эстетическими кувалдами, что мое восприятие дунуло-плюнуло и от греха подальше ретировалось (едва ли не быстрее меня) в другой зал. Здесь сюрприз был не меньше: на большом экране шёл фильм о тернистых путях Пиноккио, кое-как преодолевшего пубертатный период и вступившего в мир «взрослых» ценностей, как-то: власть, деньги, секс. Этот визуальный нарратив под названием «Просто будь самим собой» создала шотландская художница Рэйчел Маклеан, более того, исполнила в нём все роли. Я попал на эрофантазийные эпизоды, когда Пиноккио познакомился с Мальвиной и та пыталась объяснить в любви его носу. Во всяком случае, такое впечатление у меня сложилось. Художница была самой собой, т.е. и тем и другой, её персонажи старались изо всех сил, мне стало неловко до такой степени, что я решил перекусить. В тёмном зале сидело несколько человек, все внимательно смотрели на экран, изучая возможности использования хромакея и объёмно-скульптурного грима. Лица персонажей были раззолочены, время слегка остановилось, я доел яблоко, перевёл дух и решил сменить локацию. Всё предвещало появление Пьеро, возможно, Карабаса, что было бы чересчур.
Я побрёл дальше и угодил в лабиринт из трех залов, в каждом была видеоинсталляция. На больших экранах мне показывали крупный план человека с весьма подвижной мимикой. Достигалось это ускоренным воспроизведением снятого видео. Ну, условно, снимаем 20 минут, показываем за 5. Человек неподвижно сидел и то ли на кого-то смотрел, то ли кого-то слушал. Губы шлепали, глаза подмигивали, брови выгибались, щёки вздрагивали. Кожа на лице то собиралась в складки, то разглаживалась. В общем, лицо жило самостоятельной жизнью и было отстранено от статичной фигуры. Я присел на банкетку, и без удовольствия смотрел как женщина средних лет создавала скучный визуальный дискурс.
Следующий акт современного искусства впечатлил своей замысловатой лаконичностью. Темное помещение. Витрина с фотографиями людей в форме и без. Мужской голос, читающий некий текст. Всё. Хотя еще вот что: на банкетке сидел человек и внимательно слушал. Человек был явно ценителем прекрасного, но он так хорошо вписался в эту инсталляцию, что мне захотелось считать его частью композиции. Все было в этом зале так гармонично и драматично, что я еле ноги унес, чтобы не потревожить ценителя.
Были работы, которые меня тронули. Шестьдесят портретов ирландцев начала прошлого столетия, снятых одинаковой крупностью с одинакового ракурса, размещенных в одинаковых белых рамках в строгом порядке: прямоугольником, пять фотографий по вертикали, двенадцать по горизонтали.
На меня смотрели строгие лица мужчин и женщин — пристально, даже сурово, почти никто не улыбался. Мне их было трудно на них смотреть, потому, вероятно, что, хотя зрителем был я, но наблюдали за мной — они. И рассматривали они всех нас из инобытия, меня и других временных обитателей планеты Земля, появившихся в дублинской городской галерее. Из инобытия, которое создатель этого арт-объекта приблизил к нам с впечатляющим чувством времени и меры.
В той части галереи, где собрались классические шедевры, зрителей было чуть больше, чем в залах современного искусства.
Здесь были работы французских романтиков и импрессионистов: Курбе, Коро, Дега, Моне, Ренуара, а также множество картин ирландских художников, в том числе, Джека Йейтса, Шона Киттинга, Уильяма Лича, изумительные витражи Гарри Кларка.
Было несколько чудесных работ ирландских художников XX века, я запомнил, например, такую: осенний вечер в мареве пепельного тумана, меркнущий свет солнца цвета древней меди и рыбацкая лодка на борту на переднем плане, при том, что о близости моря можно только догадаться по странному искривлению пространства на краю картины, разлетевшейся сухой пене от волны, ударившей где-то о прибрежный камень. Лодка, как ископаемое. И вдалеке угадывается человеческая фигура, напоминающая сухое, одинокое дерево.
К сожалению, я не запомнил ни названия работы, ни имя художника.
Особая «территория» галереи Хью Лейна отведена полотнам выдающегося художника Фрэнсиса Бэкона, который родился в Дублине в начале прошлого века и писал так, будто выворачивал вместе с человеческой плотью наизнанку все иллюзии, все химеры заворожённого сознания. Премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер назвала его работы «этими ужасными картинами».
Впервые иллюстрациям полотен Бэкона я дивился ещё в юношеском возрасте, обнаружив их в журнале «Англия». Они меня поразили и — да — пожалуй, что напугали. Бэкон рисовал не людей, а то, что бывает со страшными воплощениями наших сновидений в первые секунды после пробуждения. Особенно если сон плотный и насыщенный, а пробуждение насильственное и тревожное. Смазанные фигуры, расплывающаяся фактура, которая деформируется и мистифицируется, здесь запечатлённая мука измученного творца.
Вот сам Бэкон рассказывает об истории создания одной картины: «Это произошло случайно. Я пытался нарисовать птицу, садящуюся на поле. ... внезапно линия, которую я рисовал, пошла в абсолютно другом направлении, и вокруг этого выросла вся картина. У меня не было намерения рисовать ничего такого, тут как будто одна случайность переходила в другую».
В галерее Хью Лейна экспонируются не только полотна Фрэнсиса Бэкона. В галерее в стеклянном параллелепипед замкнута студия-мастерская ирландско-английского художника. Только вообразите, команда реставраторов, в которую входили и археологи, пометила и упаковала более семи тысяч предметов, находившихся в мастерской, в том числе пыль! Реставраторы сняли стены, двери, пол и потолок, затем перевезли всё в дублинскую галерею и расставили всё это с максимальной точностью.
Я видел опустевшую творческую лабораторию одного из величайших художников XX века, и этот мир был замкнут в непроницаемую капсулу времени; ни прикоснуться к содержимому, ни вдохнуть запах мира, покинутого художником, я не мог.
И я мог бы сказать, что был почти равнодушен к увиденному. Почти — потому, что во мне росло беспокойство. Я смотрел в пространство, навек оставленное человеком и оттого лишённое смысла. В пространстве громоздились предметы, которые уже ничего не значили. Это была свалка бездуховной материи, пыль и тлен, мёртвые вещи, которые я пытался сопоставить с художником, оживляя участливым взглядом. Заново наделяя смыслом. Так и любое произведение искусства, всякий предмет, пейзаж и человек мертвы, пока мы смотрим на них невидящим, безучастным взглядом. Пока в нас нет любви. Пока её место занимают рефлексы, привычка или долг.
Все тексты о путешествии в Ирландию
