Переиздание произведений Ильи Масодова — приятная неожиданность для поклонников контркультурной прозы и самого автора, человека-мифа не в меньшей степени, чем Виктор Пелевин. Кто такой Илья Масодов и в чём его уникальность?
В очерке «Илья Масодов. Размышления о последнем советском писателе» Алексей Вишняков разбирается в том, какое наследие оставил нам Илья Масодов, кто может скрываться за его именем и появится ли он снова на небосклоне литературы.
Переиздания произведений Ильи Масодова от Kolonna Publications в 2021–2022 годах для многих стали приятной неожиданностью. Масодов — личность ещё более таинственная, чем Виктор Пелевин, которого хотя бы когда-то видели вживую. И если существование Пелевина перешло в категорию «под вопросом» только через годы после того, как он перестал появляться на публике, то о существовании человека с именем Илья и фамилией Масодов споры начались сразу же после выхода его знаменитой трилогии.
1. Кто такой Масодов?
«Писатель Илья Масодов возник из ниоткуда и сгинул в никуда…» — так начинается «апокрифическая», возможно, автобиография Масодова [1]. Согласно информации издателя Дмитрия Волчека, Илья Масодов родился 6 июня 1966 года в Ленинграде, работал учителем математики, а затем переехал в Германию.
Очевидно, что как «апокрифическая», так и «реальная» биографии делают личность Масодова лишь более загадочной. Тем не менее Илья Масодов, известный как «последний советский писатель» и «патологический русский космист», стал неотъемлемой частью современной отечественной прозы.
2. Творчество Масодова
Когда известность литератору приносит исключительно его творчество, это делает ему честь. Всё-таки кого-то мы читаем больше потому, что он был на войне, кого-то — потому что он знаменитый музыкант. Масодова же читают только потому, что он создал ЭТО. Что именно? В первую очередь, конечно, хочется сказать: произведения в более чем экспрессивной форме. В 2001 году Министерство печати России даже вынесло предупреждение издателю:
«Было установлено, что в книге ["Мрак твоих глаз"] описываются убийства, глумления над трупами, непристойные сцены, провоцирующие низменные инстинкты. В тексте книги встречаются неприличные слова и ненормативная лексика. Главными героями являются дети, поступки которых основываются на жестокости и насилии. Имеет место вымысел, касающийся литературных героев Гражданской и Великой Отечественной войн, им приписываются акты насилия и жестокости» [2].
Не заостряя внимание на таком оксюмороне, как приписывание актов насилия и жестокости героям Гражданской и Великой Отечественной войн, заключим, что эстетика для Масодова, как и для Оскара Уайльда, выше этики. Причём эстетика Масодова — это декадентская «трупная лирика» Шарля Бодлера, метафизический реализм Юрия Мамлеева, а также соцреализм Андрея Платонова, иногда извращённый по принципам Владимира Сорокина. Мы позже вернёмся к связи между Масодовым, Мамлеевым и Сорокиным (это важно), а сейчас обсудим «внутреннюю» сторону произведений Ильи Масодова. Это более субъективный момент, поэтому имеют право на существование полярные мнения. Одно из них заключается в том, что Масодов — ярый антисоветчик, другое в том, что он — радикальный защитник всего (или части) советского. Риторику Масодова хорошо передают строки Глеба Самойлова: «Враги сожгли родную веру, / Куда деваться пионеру?» Уверенно можно сказать, что Масодов изображает советское прошлое в мистическом свете, обращая внимание на то, что мы живём фактически на руинах подобной Атлантиде исчезнувшей страны. Даже у тех, кто родился уже в Российской Федерации, советские игрушки, пластинки, газеты, скульптура, архитектура вызывают особенные чувства. Памятники советской эпохи производят впечатление чего-то Другого, порой пугающего, но всегда — притягательного и чарующего. Об этом Другом — книги Масодова.
3. Библиография и её краткий анализ
Когда речь идёт о произведениях Масодова, которых не так много, зачастую всё сводится к пересказу сюжета, что на самом деле не особо важно. Масодова нередко рассматривают как автора литературы ужасов, хотя это то же самое, что называть Сорокина и Пелевина писателями-фантастами. Да, для их поздних произведений характерны элементы научной фантастики, в то время как книги Масодова изобилуют мистическими сценами, а вырванные из контекста моменты могут быть прочитаны как эпизоды из тёмного фэнтези. Но зачем вырывать эти моменты из контекста? Представляется правильным определить жанр произведений Ильи Масодова как историческую притчу. Главные герои Масодова — дети советского или раннего постсоветского времени. Вопросы времени — это вопросы истории и наоборот. Пока история преподаёт детям уроки, время (древнеримский Сатурн) их пожирает (на что, кстати, обратил внимание и Пелевин в сборнике «Искусство лёгких касаний»). У Масодова, правда, процесс поглощения Сатурном своих детей происходит почти буквально. Предоставим слово Владимиру Сорокину: «У русской жестокости долгая, многовековая история. Нынешняя, постсоветская — вариация на всю ту же тему. Мы все её чувствуем на энергетическом уровне, речь идёт… о том, как люди себя ведут на улице, в метро, за рулём... И я думаю, что это тоже — один из симптомов того, что, в общем, общество теряет не просто стабильность, а веру в будущее» [3]. Здесь хочется ещё раз процитировать Глеба Самойлова: «Я понял, что надежда не умирает последней. Она может умереть гораздо раньше» [4]. Вообще, в творчестве людей, которые родились и росли в одной стране, а потом оказались в другой, тема болезненной утраты (не страны, а именно надежды) претендует на статус сквозной.
Итак, Илья Масодов за 2001–2003 годы опубликовал:
1) трилогию «Мрак твоих глаз», состоящую из романов «Мрак твоих глаз», «Тепло твоих рук» и «Сладость губ твоих нежных»;
2) романы «Ключ от бездны» и «Черти»;
3) сборник рассказов «Небесная соль».
Масодову также часто приписывают произведения «Скопище» и «Учитель Пирожников», однако на этот счёт есть сомнения.
В прозе Масодова сюжет фактически один и тот же. Есть несчастная девочка, которой предстоит получить сверхъестественную силу и совершить мистическое путешествие по миру русской пустоты и русской смерти. Рассказы писателя тоже посвящены теме детства. Здесь примечательно, что автора периодически обвиняют в педофилии. Однако обратим внимание на то, что в романах Масодова педофилии как раз таки противопоставляются специфические чистота и непорочность героинь, праведный гнев которых проявляется в особо жестокой мести маньякам за всех их жертв. Почему чистота и непорочность героинь специфические? Дело в том, что в четырёх книгах Масодова главная героиня находит любовь в лице другой девочки. Означает ли это, что Илья Масодов сегодня претендует на лавры от защитников новой этики и на упрёки от традиционалистов? Скорее нет, чем да. Такая любовь в историях писателя носит платонический характер, она продиктована нежеланием унизиться «до мерзкого раденья» и предать себя «насилию самца» (как писал Бодлер в своём знаменитом стихотворении «Лесбос») да и любой другой жестокости, печатью которой не отмечены лишь такие же одинокие девочки, как главная героиня в произведениях Масодова. В конце концов сексуальные перверсии в его текстах (как и в текстах Сорокина) — это метафоры. В произведениях Ильи Масодова интересно в первую очередь то, как раскрываются две центральные взаимосвязанные темы: тема трагедии детства и тема Красного века. Что касается первой темы, отметим, что любое детство — это трагедия, потому что ребёнок обречён на взросление. А советское детство — это двойная трагедия, потому что повзрослеть приходится не только по отношению к себе, но и по отношению к стране, которая вдруг превратилась в мираж. Многие люди во сне и наяву грезят о том, чтобы вернуться в какую-нибудь ситуацию, где они что-то упустили. Вернуться и поступить по-другому, чтобы быть счастливыми. Масодов даёт своим маленьким героиням такую возможность: волшебным образом они побеждают силы зла, спасают самого Ленина, успешно завершают некий метафизический поиск. Но гротескные образы и логические противоречия подсказывают, что это всего лишь болезненный сон о непоправимой утрате. Масодов констатирует горькую невозможность восполнения этой утраты, но является ли он сторонником и защитником исчезнувшего советского мира?
4. Масодов и Красный век
Более верной представляется точка зрения, согласно которой Масодов — естествоиспытатель, а советская страна для него — монстр. Но монстр невероятно интересный, как в плане моделирования (только моделирования!) его воскрешения, так и в плане его препарирования. Как уже говорилось, существует и прямо противоположная точка зрения. Согласно последней, все ужасы, описанные Масодовым, — это ужасы времени, тогда как сама коммунистическая идеология видится автором в позитивном свете. Но давайте сравним Масодова с писателем, который у нас считается «просоветским», — Захаром Прилепиным. В его романе «Обитель» про Соловецкий лагерь портрет времени тоже довольно страшен. Под лозунгом «Здесь власть не советская, а соловецкая» заключённых держат в карцере в одном нижнем белье, доводят до самоубийства, женщин принуждают к оргиям. Этот лозунг — преграда для построения нового общества. Показательно то, каким в экранизации романа мы видим начальника лагеря Эйхманса: он знает Бодлера лучше любого белого офицера, он — защитник Серебряного века. Да, он порой предельно жесток, но противоречивость его образа — это характеристика, данная Прилепиным всему Красному веку. Получается, что в условиях «по умолчанию» негативного отношения постмодернистов к советскому периоду «просоветским» становится тот писатель, который на деле может быть близок к недостижимой объективной оценке исторических личностей и событий. Иначе дело обстоит с Масодовым. «Нынче власть Советская, а будет власть Скотская», — такой лозунг в романе «Черти» о Гражданской войне символизирует не тупик для развития советской идеологии, а её закономерную эволюцию. Нельзя, однако, не провести параллели и с творчеством Михаила Елизарова. В его романе «Библиотекарь» (2007 год) за обладание книгами забытого советского писателя, имеющими магические свойства, идёт кровопролитная война. «Библиотекарь» читается как антисоветский манифест почти так же хорошо, как «Сердца четырёх» Сорокина или «Мрак твоих глаз» Масодова. Но сам Елизаров говорит следующее: «Я всегда с большим теплом вспоминал своё советское детство. Как бы мне ни пытались в течение многих лет доказать, что это всё неправда, что на самом деле я жил плохо <…> И мне захотелось поговорить о той стране, где существовали какие-то другие ценности. Где практиковалась почти платоновская метафизика: важна была идея, а не её материальное воплощение» [5]. В другом интервью он отмечает: «Я ничего не романтизирую, не ностальгирую. Конкретно в тексте Советского Союза нет, там есть просто человеческие отношения, которые связаны с теми идеалами, которые продвигала советская культурная эстетика. Это та достойная форма поведения, которая при нынешнем капиталистическом строе совершенно утеряна. Сейчас же кризис не только финансовый, но и человеческий. А критики цепляются к деталям, пытаются запихнуть текст в жанр пародии — им так легче, с постмодернизмом-то» [6]. Мог ли это сказать Масодов? Вполне. В то же время какое различие у Елизарова (и у Масодова) между важной идеей и её неважным материальным воплощением. На описание последнего, которое, к слову, занимает большую часть «Библиотекаря», Елизарова вдохновила деревенская «бойня, где три раза в неделю забивали свиней» [7]. Не лукавит ли Михаил Юрьевич, называя эту бойню достойной формой поведения? В любом случае, рефлексируя по поводу советской истории, Масодов сгущает краски, и не только потому, что так диктует постмодерн. Что ж, он имеет на это полное право, тем более получается, не побоимся этого слова, гениально. Когда в 2018 году был опубликован роман Алексея Иванова «Пищеблок» о вампирах в пионерском лагере, читатели и критики обратили внимание, что вампиры (то есть нежить) в романе представляют «мёртвую идеологию». Однако у Масодова этот приём был реализован не только раньше (на целых пятнадцать лет), но и гораздо более масштабно. Примечательно, что практически все герои советской истории у Масодова предстают в качестве зомби, чёрных магов, демонов. Их образы эсхатологичны, и Масодов даже часто играет со стилистикой религиозных текстов, при этом высмеивая антихристианскую направленность советской идеологии. Так, в романе «Ключ от бездны» Юрий Гагарин, побывав в космосе, буквально становится ницшеанским «победителем Бога и Ничто», и «мёртвый Бог» хочет противостоять космонавту, но оказывается бессилен. В то же время Масодов восхищается советской Мифологией во всех её проявлениях. Слова Владимира Сорокина: «Меня завораживал параноидный язык советской печати и соцреализма» [8] — с успехом мог сказать и Масодов, если, конечно, Сорокин и Масодов — не один и тот же человек...
5. Личность Масодова
Существует несколько основных теорий по поводу личности, скрывающейся под псевдонимом Масодов. Но начнём с того, почему Илья Масодов, скорее всего, не просто Илья Масодов, как, например, Виктор Пелевин не просто Виктор Пелевин. Во-первых, Масодова никто никогда не видел, а Пелевина, напомним, когда-то видели. Во-вторых, слишком уж концептуальны фамилия автора и дата его рождения. С датой рождения всё ясно: она состоит из пяти шестёрок (одна перевёрнутая), а вот фамилия как раз и послужила основанием для возникновения конспирологических теорий. Расшифровка фамилии Ильи Масодова возможна как минимум в двух вариантах. Первый (менее популярный): «Ма-» — мазохист, «-сод-» — содомит. Второй (более популярный): «Ма-» — Мамлеев, «-со-» — Сорокин, «-дов» — Радов (или Довлатов). Сразу уточним, что вариант о Довлатове менее вероятен, поскольку этого автора сложно отнести к группе маргинальных писателей — например, Сорокина и Мамлеева, а вот Егор Радов — вполне маргинальный автор. Однако расшифровка фамилии Масодова как суммы слогов из фамилий других писателей является фундаментом для двух теорий.
1) Масодов — это совместный проект двух-трёх авторов. В этом случае вариант с Довлатовым точно не подходит. Известно, что, когда в газете «Новый американец», где Довлатов был главным редактором, по инициативе Александра Гениса и Петра Вайля было напечатано произведение Мамлеева «Изнанка Гогена», Довлатов «поморщился» [9]. При этом о Мамлееве и Радове Сорокин отзывался хорошо и сегодня вспоминает их добрым словом (обоих уже нет в живых). Теоретически писатели могли сотрудничать. Больше всего в текстах Масодова узнаются, конечно, приёмы Сорокина и Мамлеева.
Постоянный читатель Сорокина, знакомясь с творчеством Масодова, порой может и забыть, что читает не Владимира Георгиевича. Здесь следует отметить не столько саму «туалетную тему» Сорокина, сколько язык, с помощью которого эта тема раскрывается (например, «вкус кала и крови на губах», «выпустить газы»). Присутствуют у Масодова и классические для Сорокина сцены изощрённых убийств, в том числе, на первый взгляд, абсолютно немотивированных и внезапных. В этом плане все книги Масодова имеют определённую преемственность по отношению к «Сердцам четырёх» (1991 год) Сорокина. «Сорокинским» же является Великое Дело Деконструкции Советской Мифологии, во время которого в расход идёт всё святое для советского человека (и многое из святого для наших современников). Вообще, имеет место вариант, что Масодов — это и есть Сорокин. Противники этого предположения задают вопрос: зачем Сорокину создавать себе конкурента? Причём иногда с уточнением: более талантливого конкурента. Предположим, что Масодов и Сорокин — разные люди, тогда, конечно, в мастерстве стилизации они могли бы посоревноваться. Но следует учесть, что Масодов во всех своих произведениях рассказывает одну и ту же историю, по сути, являющуюся одним из направлений творчества Сорокина. Таким образом, Масодов вполне может быть не конкурентом, которого Сорокин зачем-то сам себе создал, а сайд-проектом Владимира Георгиевича. Кроме того, заметим, что в биографиях авторов есть общие моменты. Масодов будто бы работал учителем математики, а затем эмигрировал в Германию. Сорокин учителем не был, но у него техническое образование, при этом он имеет опыт преподавания русского языка и литературы в Японии. Насчёт Германии же всё сходится: Сорокин до недавнего времени обитал в Подмосковье и в Берлине.
Что касается Мамлеева, то герои Масодова схожи с его персонажами в том, что живут в своём особом мире, стремятся обрести нечто запредельное, выйти за определённые метафизические границы. Эти персонажи, несомненно, являются потомками героев Фёдора Достоевского. Отдельного упоминания заслуживает своеобразная трилогия, которая появилась в русской литературе благодаря трём разным (будем считать так) авторам: «Бесы» Достоевского, «Черти» Масодова и «Шатуны» Мамлеева. Героев этих произведений объединяет некий почти мистический план, который они осуществляют как бы параллельно Божьему замыслу (или по касательной к нему). Первые пишут пролог для красной главы истории России, вторые создают саму эту главу, а третьи её завершают, заставляют советский «глиняный колосс» пошатнуться.
2) Масодов — это пародия (или дань уважения, что, учитывая специфику жанра, почти одно и то же) на Сорокина, Мамлеева и Радова. Несомненно, автор этого проекта должен быть настоящим знатоком творчества трёх перечисленных писателей. Констатируем, что среди читателей любого выдающегося деятеля русской литературы такие знатоки есть, поэтому данный вариант имеет не меньшее право на существование, чем предыдущий. Первый претендент на роль Масодова в рамках данной теории — это сам издатель Дмитрий Волчек, поэт, прозаик, переводчик, главный редактор сайта «Радио Свобода»* [*Признан иноагентом]. Собственно, почему бы и нет. Есть также версия, что автор книг про «сатано-коммунизм» — Маруся Климова, писательница и переводчица из того же круга, что и Волчек. Данные лингвистического анализа романа «Тепло твоих рук» Масодова показывают его сходство с произведениями Сорокина и Иванова [10]. Естественно, условные единицы совпадения значимы только с учётом контекста, потому что почти в той же мере лингвопрофиль Ильи Масодова схож, например, с таковым у Александра Куприна (1870–1938).
6. Второе пришествие Масодова
«И скажет старик: я не видел этого, и дед мой не видел этого, и дед деда моего. Но станет именно так, как никогда не было, ибо вот, говорю вам: есть предел тьме», — сказано во второй главе, по всей видимости, вымышленного Масодовым текста «Свет». Этот эпиграф к одной из глав романа «Ключ от бездны» настолько эпичный, что приводится даже в историческом исследовании Михаила Дроня «Тверская Карелия. Рождение Нации» наряду с Библией [11]. Мы же приводим эту цитату в следующем контексте: череда переизданий произведений Масодова по случаю двадцатилетия с их первого выхода может предварять его возвращение. Ведь должен быть предел тьме, в которой сегодня скрывается этот замечательный автор!
Примечания
[1] Илья Масодов. Мрак твоих глаз. Kolonna Publications, 2021.
[2] Вячеслав Курицын. Курицын-weekly от 19 июля. Русский Журнал, 2001.
[3] «Постсоветский человек разочаровал больше, чем советский». Огонёк №31, 2015.
[4] Мрачные цитаты Глеба Самойлова. НАШЕ Радио, 2022.
[5] Михаил Елизаров: «Я не пытаюсь манипулировать сознанием читателя». Журналисты.Ру, 2013.
[6] Михаил Елизаров о «Библиотекаре». Ad Marginem, 2009.
[7] «Букеровское интервью» Михаила Елизарова. Ad Marginem.
[8] Путешествие в классики. Коммерсантъ, 2019.
[9] Александр Генис. Человек из подполья. Национальная литературная премия «Большая книга», 2015.
[10] Лингвистический анализ: Илья Масодов «Тепло твоих рук». Fantlab, 2022.
[11] Михаил Дронь. Тверская Карелия. Рождение Нации. ЛитРес, 2017.
Редакторы Алёна Купчинская, Софья Попова
Другая современная литература: chtivo.spb.ru