оглавление канала
Я переигрывала и хорошо это понимала, но, что самое обидное, и Саныч это тоже хорошо понимал. Заметив мою гримасу, он назидательно покивал головой и пробурчал:
- Вот, то-то же… А то взяла мне тут моду, лапшу на уши вешать. А просто честно старому другу сказать нельзя? Мол, так и так, Саныч, прости, но рассказать тебе ничего не могу. А когда смогу, так сразу же и расскажу… Что я, не пойму, что ли?
Я сидела, пристыженно опустив голову под его взглядом, и кляла себя на чем свет стоит. Нет, ну Саныч, конечно, прав, я так с этой конспирацией законспирировалась, что уже перестала друзей от врагов отличать. Потом тяжело вздохнула и махнула рукой, проговорив покаянно:
- Саныч, ну прости… Тут впору начинать крышу двумя руками держать, и то – не удержишь, ото всех этих дел! Ну сил же уже никаких нет! И прут и прут сюда, словно им тут медом намазано! И пропадали, и погибали, и с ума сходили… Ан нет! Все равно, лезут, и остановить их нет никакой возможности. Поневоле начнешь ото всех таиться. А потом, ты же знаешь: меньше знаешь – крепче спишь. А в нашем случае, целее будешь. Они, Саша, народ без комплексов. Особо чужими судьбами не озадачиваются. В основном, все о себе о любимых пекутся, а остальные люди – материал подсобный, который предназначен лишь для одного: чтобы они цели своей достигли. А сколько при этом людей пострадает или погибнет – их не волнует. Кто ж о расходном материале заботится? Так что, если поймут, что ты хоть что-нибудь знаешь (а они поймут, можешь не сомневаться), они тебя как рыбу выпотрошат и чешую всю сдерут. И сделают это мимоходом, не особо заботясь о твоей судьбе. И как их остановить – одному Богу ведомо! Разве что, если только взорвать эти врата к такой-то матери! Но сие не мне решать, увы… - Я тяжело вздохнула и поднялась.
Саныч растерянно молчал, видно не ожидая от меня такой откровенности. Да чего уж тут… Я и сама от себя этого не ожидала. Еще бы стоило под конец речи слезу скупую пустить, прижать руки к груди и в окно на закатное солнце посмотреть. Тогда бы уже полный финал из какой-нибудь мыльной оперы. Мне даже плюнуть с досады захотелось. Но воспитание победило дурные привычки и я, махнув лесничему рукой, направилась на выход. Стоя уже в самых дверях, проронила на ходу:
- Так, Саныч, охотоведам про болезнь егеря не забудь сказать, чтоб, ежели на связь в ближайшее время он не выйдет, так они бы там не волновались. Доброе дело для всех сделаешь…
И я вышла за двери. А вслед мне несся ворчливый голос лесничего:
- Ага… А я тут специально сижу, чтобы только добрыми делами и заниматься с утра и до ночи…
Я усмехнулась. Ворчать-то он ворчит, но все сделает, как я просила. А это и есть главное. А поворчать… поворчать кто ж не любит?
Мы провозились с делами в деревне еще часа три прежде, чем все, что планировали сделать, было сделано. Я заметно нервничала, поглядывая на солнце, что не укрылось от взгляда Андрея. Он молча сопел, поглядывал на меня с тревогой, но вопросов не задавал. Вернувшись на базу, я, не дожидаясь разгрузки, пошла седлать Люську. Андрей успел поделиться своими тревожными мыслями с Василичем, и теперь завхоз бегал за мной, предлагая срочно отобедать. Я стояла жестко на своем, на провокации не поддавалась. А чтобы успокоить старика, попросила собрать мне с собой «сухой паек» в дорогу. Мне не терпелось поделиться своими догадками и предположениями с Проном. И минут через сорок мне все же удалось выехать. Счастливо выглядела во всей этой ситуации только одна Люська. Кобылка давненько не выходила с базы. Все ее прогулки сводились к походу до реки на водопой, да паре-тройке кругов вокруг нашей поляны. Для начала я решила заглянуть белым днем к «егерям». Со снегоходом я все же погорячилась. Его следовало отогнать к Прону. Это было бы логично. Егерь заболел и поехал на снегоходе к знахарю лечиться. Как-то так.
При дневном свете поляна перед домом егеря смотрелась почему-то совсем уныло. В дом я заходить не стала. При воспоминании о своих ощущениях от этого жилища при его посещении в последний раз, у меня опять по коже продрало морозцем. Я старалась убедить себя, что нечего там больше было делать. Документы, которые я нашла в коробке за печью, были, пожалуй, самыми ценными из всего, что там было. Хотя… Тщательно я избу не досматривала. Нашла этот ящик с технической документацией и обрадовалась. Но заниматься теперь детальным обыском у меня не было ни малейшего желания. Надо приехать сюда с Проном, и вдвоем все как следует осмотреть.
Я вывела из-под навеса снегоход, прицепила к нему на длинный повод Люську и на малой скорости поехала к Прону. По дороге я внимательно оглядывалась, благо, медленная скорость позволяла это делать без особого риска. Что пыталась высмотреть по округе, поняла только чуть позже. Я искала следы медведя. Мне очень хотелось понять, для чего он прибегал сюда вчера вечером, и при этом не желая составить мне компанию. За ночь поземкой затянуло все следы, которые были, поэтому, ничего интересного я не обнаружила, и мои вопросы так и остались без ответа. За время пути я несколько раз пыталась связаться с медведем, но безрезультатно. И это меня тревожило. На подъезде к избе Прона медведь не встретил нас с Люськой, что было тоже необычно. Вообще, мне все это ужасно не нравилось. Но сначала нужно было решить проблему с «егерем», а уж потом можно было заняться и медведем.
Подъезжая к самому дому старца, я застала картину, от которой на некоторое мгновенье слегка остолбенела. Прон колол дрова, а «Северьянушка» таскал их в сени, бегая с большим энтузиазмом легкой рысью туда и обратно. Увидев меня на снегоходе, позади которого была привязана Люська, он, не донеся охапку дров до конечного пункта назначения, выронил ее прямо посередине дороги, и ломанулся к Прону, словно увидел не меня, а, по меньшей мере, Змея Горыныча. Подобное его поведение меня вообще вогнало в шок. Я заглушила у крыльца снегоход, отвязала от него Люську, примотала ее повод к любимой и привычной березке, и направилась к Прону. Северьян спрятался за спину старца и выглядывал оттуда испуганным зверьком. Прон вогнал колун в тяжелую сосновую чурку, и что-то с ласковой улыбкой наговаривал прячущемуся за его спиной «егерю». Тот, испуганно смаргивая, качал в такт головой, будто соглашаясь со старцем, но из-за спины так и не вылез.