Салам, Расул. Ты прости, что эти мои воспоминания идут отрывками и беспорядочно. Таков ныне миропорядок, по плану у меня ничего не получается. Помню, как впервые в октябре 1998 года я пришёл к тебе домой, на Чернышевского. Хотя за пару дней до этого мы познакомились в Союзе Писателей на одной встрече, и ты пригласил домой. Было тяжёлое и голодное время для страны после дефолта. У нас и без того небольшие деньги обесценились. На улицах свирепствовали банды, весной из-за разногласий во власти братья Хачилаевы захватили Госсовет. В августе в центре города в пятничный день перед мечетью взорвали муфтия. В сентябре, несмотря на указ главы республики о праздновании твоего 75-летия, ты отказался его проводить – заявил, что это будет как пир во время чумы. Ты ещё читал мне такие строки:
Дун нилъер саназухъ валагьун вуго,
Саву кьун босараб кьавудахъ г1адин.
…Хал гьабун вуго дун Дагъистаналъухъ
Дирищ аб чиярищ лъазе к1оларо.
Мун дир батанани мажгитул к1алт1а,
Муфти шагьидлъизе щай тарав дица?
Огь Сайидмух1амад, огь Ах1мадх1ажи
Нуж кват1араб рузман буго каранлъ къан.
Кверал бидул ц1урал ч1вадарухъабаз
Ч1ег1ер барал ххвелал руго гьарулел…
(Время моё подобно сейчас ржавчине
Взятое в обмен за иней
Гляжу я на Дагестан сегодня,
Мой ли он или чужой, не узнаю.
Если мой, как я допустил у мечети,
Взорвать муфтия в пятничный день?
Ох, Сайидмухаммад и Ахмадхаджи,
Мы плачем по рузману, куда вы не попали.
Убийцы с окровавленными руками
Сидят на таъзияте будто в печали).
Я в тот день с удивлением смотрел на странный интерьер твоего дома: камин, с первого этажа на балконы ведут круговые лестницы, и оттуда – несколько входов в комнаты. Гости и домашние могли с верхних этажей смотреть на гостей внизу у камина, будто из горных саклей на свадебную поляну. Между первым и вторым этажом не было потолка в середине. Кругом на полках– разные экспонаты, картины, семейные фото. Ты сидел во главе стола и крутил в пальцах большое зелёное яблоко. Такая у тебя была привычка. Как я понял, ты был под впечатлением от первой нашей встречи, когда я тебе начал цитировать наизусть стихи. Женщина преклонных лет приятной внешности пригласила нас в зал перекусить. Потом появилась Патимат Саидовна, и ты сказал ей: «Он больше меня знает меня…».
Патимат Саидовна вежливо, с легкой улыбкой, поздоровалась, присела к столу и начала чистить салфеткой какую-то вещь. Ты вернулся к разговору и повторил: «Он наизусть знает стихи, которые я сам давно забыл, не зря, оказывается, я ночью встаю писать… я не знал, что у нас такая молодёжь есть». Ты попросил меня почитать наизусть главу потерянной тобою поэмы «Кавказ» на тему Чеченской войны, отношений Российской империи и Кавказа. Когда я начал читать, Патимат Саидовна отложила салфетку с украшением и большим интересом слушала каждое слово, которые я произносил.
Я про себя подумал: «Вот он, успех и вдохновение Расула Гамзатова. Жена, которая тонко понимает поэзию, заинтересованный взгляд и большой интерес к стихам. Будь там равнодушие или непонимание, никогда не хватило бы сил столько написать». В поэме были интересные картины, перечисление кровавого прошлого Кавказа и России, упоминания Лермонтовского «Валерика», Толстой с татарником из «Хаджимурад», реки крови, горы трупов– как результат глупости человеческой и алчности чиновников. И такое красивое лирическое отступление, где в этой кровавой теме ты обращаешься к любимой Патимат Саидовне:
«…мун йиго абулей дуе гьеб щайин,
Щайт1аби кьурдизе жергъен ч1вагейин.
Гьеб ц1адул кориниб бегьараб бет1ер -
Къот1ич1еб чан нухалъ нахъ буссараб дур?
Мун йиго абулей дуе гьеб щайин,
Шаг1ир рокьиялъе вижарав вугин.
Мун Унсколоса устарищ вугев,
Месед т1ад бекьизе танчил г1оркьалда?»
(Ты мне говоришь, любимая: «зачем тебе это -
не играй в бубен для танца шайтанов.
Голова целой с этого пекла
Вернулась у тебя однажды случайно.
Говоришь ты, что это не дело поэта,
Он рожден для поэзии и любви.
Ты ведь не мастер унцукульский для того,
Чтобы делать насечку на пистолете…»
В смысле, не занимайся не своим делом. Когда я закончил стих, Патимат Саидовна чуть приподнялась и с улыбкой: «Огь дир месед, гьебгощинаб жо кисанг1айги щвараб ва рак1алда ч1араб, ав элъулго элъул бицунев вук1унаан биланин». (Расул столько говорил об этой потерянной поэме, как хоть ты это всё запомнил?). Затем ты, после продолжительных переговоров с Аминат и Патимат Саидовной, выпросил нам пару рюмок коньяка, и я имел неосторожность сказать, что не пью. Чуть не провалилась вся твоя «спецоперация», за что я получил выговор от тебя, когда они ушли в кухню. Под вечер ты мне подписал свою книгу «Колесо жизни» и оставил такой автограф:
«Дир рек1ел календарь босе кодобе,
Кидаго жакъа къо буго дий байрам.
Гьаб октябралда мун щвараб саг1ат
Дие гьеб саназул багьаяб буго…
(Возьми в руки календарь моего сердца-
День сегодняшний - для меня праздник.
Этот октябрьский час, когда ты навестил меня
Мне дороже многих прожитых лет).
Я не помню, Расул, как с тобой попрощался в тот день. Помню те счастливые мгновения твоего уютного дома, добрую, умную, красивую Патимат Саидовну и её ласковое «дир месед» после целой главы поэмы «Кавказ».
Помню предзакатное, осеннее махачкалинское небо, почти пустой парк возле твоего дома, тут и там на лавочках молодёжь, поток людей, машины, и я направился к другу в профилакторий мединститута. Там я показал студентам твою книгу с автографом. Они не удивились, даже неинтересно было им. Если сказал бы, что это подписал какой-нибудь беспредельщик 90-х, братва меня окружила бы. Такое было время. Не твой Дагестан был. Но для Дагестана ты остался своим на все времена.