Варвара Заборцева рассказывает о Русском Севере на примере картин Виктора Попкова.
Там, где небо чисто-чисто,
Где ночь белая лежит,
Между берегов тенистых
Речка Пинега бежит…
Песня о речке Пинеге созвучна и мезенским берегам. На Севере, так уж заведено, чужих соседей не бывает. Сегодня ты помог-подсобил, а завтра тебе — так и перезимуешь. И реки на Севере — как сёстры. Рядышком текут Пинега и Мезень. Одни горести и радости несут. По берегам тянутся деревянные избы — высоченные, ядрёные. Казалось, не возьмёт их время, на века построены. Но вот уже полстолетия Русский Север привлекает художников не только живой красотой, но и красотой уходящей. Избами, уходящими в землю. Жителями, уходящими в облака. Живописец ли, писатель — каждый ищет свои краски и слова, чтобы понять Север. Поговорить с ним. И чтобы разговор вышел, как говорится, не пустецкий.
Полвека назад приезжал в Архангельскую область и художник Виктор Попков. В его мезенском цикле удивительным образом сошлись реальность и миф. Щемящая правдивость сюжетов и не покидающее ощущение потусторонности изображённого.
Виктор Попков объединил работы в цикл под названием «Мезенские вдовы». Самим названием художник подчеркивает — его волнует место и его жители. Также заявляется и сквозной мотив — мотив утраты. Ненавязчиво в названии звучит и время — послевоенное. Годы, когда целое поколение вдов начинает встречать старость. Виктор Попков тонко чувствует свое время и потому едет именно в деревню, где порой в каждом доме — женское горе.
Цикл можно считать неким живописным повествованием — на грани лирики, эпоса и драмы. Все три начала сплелись воедино на каждом полотне. За каждым — история, малая и большая. Судьба или несколько судеб. Каждая картина выстроена как сцена: чуть-чуть — и она готова ожить, развернётся настоящий театральный этюд. При этом сама ткань холста будто пронизана музыкой, поэзией — тонко найденной лирической интонацией.
Ключевая работа цикла — «Воспоминания. Вдовы». Живописное напряжение создается уже на уровне колорита — звенящего контраста красного и серого. Ключевой становится фигура женщины, смотрящей прямо на зрителя. В ее взгляде, наклоне головы, опущенных руках — неприкрытое отчаяние, потерянность. Она твердо стоит на ногах, даже чуть заступая за пределы холста, и практически упирается головой в потолок — так в избе становится тесно, неуютно.
Дело не в самой избе — она ещё ядрёная. Лавки начищены до блеска, на окнах накрахмаленные занавески, самовар и печь — все для того, чтобы в доме сберегалась, теплилась жизнь. Попков подчеркнуто обесцвечивает убранство — оно будто начинает исчезать, растворяться. При этом все внимание акцентируется на фигурах женщин, а по-северному — жёнок. Они пластичны и статичны одновременно. Вдовы находятся вместе, в одной избе, но каждая в себе, наедине со своей судьбой. Тонкой игрой оттенков красного, скрепляющего женщин в единое целое, изба наполняется заревом сродни северному небу морозным утром.
Самый «лирический», прозрачно-напевный оттенок платья у вдовы, смотрящей в окно. Она куда больше других залита бликами света, от чего чёрный контур складок становится ещё более фактурным, рифмуясь с линиями окна. Так в многофигурной композиции возникает цельный фрагмент, живущей свой маленькой жизнью, своей тихой мелодией.
Своя нота даже у белого платочка — так бессмысленно поднятого жёнкой, стоящей к зрителю вполоборота. Она удивительно пластична — будто танцует. Складки платья спадают плавно и ритмично. Всё бы ничего, да только взгляд звенит горечью — глаза, опущенные вниз, лицо, погасшее от старости. Важно отметить, что художник всё же выбирает теплые оттенки для изображения вдов. Нет в их иссохших телах мертвенного холода, ещё теплится в них жизнь.
В целом картину можно сравнить с хором — у каждой жёнки своя тональность. Коллективное домашнее пение вполне традиционно для Русского Севера.
Песенная тема продолжается и в другой работе. В самом названии звучит рекрутская песня «Ой, да как всех мужей побрали на войну». В центре избы появляется стол, а за ним мужчины и молодая женщина, которые подчеркнуто противопоставлены поющим жёнкам.
Песня уже не объединяет собравшихся. Картина нарочито делится надвое не только столом, который, наоборот, должен собирать вокруг себя членов семьи, но и окном, открывающим вид на реку. Песня будто уплывает по этой реке, растворяется.
Более богатая палитра не добавляет мажорности полотну. Его внутренний драматизм, напротив, лишь усиливается. Кто эти люди — слушатели? Может быть, дети вдов, приехавшие погостить в родной деревне. Может, собиратели фольклора, которые в 60-е годы часто путешествовали по Северу. Скатерть и печь уже будто чернеют, исчезает акцент на каждом лице, появляется некая обобщенность образов. Зритель скорее присоединяется к девушке, задумчиво сложившей руки и смотрящей в окно — в мир внешний. Намечается выход из избы, но остаётся вопрос: куда. Так и растворяются в густом, плотном воздухе — вопросы и песни.
Виктор Попков пишет и «сольную песню». Композиция картины «Одна» предельно проста и незамысловата — три плана, три рифмующихся объекта: самовар, жёнка и церковь. В их силуэтах много общего — они родственны, образуют замкнутый самобытный мир, будто закольцованный, будто хоровод. Женский образ становится предельно условным. От рук остаётся лишь контур, от платья — едва обозначенный силуэт. Зато вырастает тень — очертания вдовы всё сильнее запечатлеваются на деревянной стене.
И все же Виктор Попков возвращается к образу северной деревни и в другом ключе — пишет её богатства, её способность дарить жизнь. Картина «Сентябрь на Мезени» — это полные корзины грибов и ягод, распахнутая река и высокие угоры. Семья, которая вместе, в одной лодке, хоть и в разные стороны направлены их взгляды. Вода холодная, небо тяжёлое, ветер пронизывающий — но все же полные корзины на первом плане.
Неброские пейзажи, самобытные жители и уклад их жизни — все в живописи Виктора Попкова обретает новое звучание и новое значение, сопрягается с ключевыми событиями XX столетия и при этом сохраняет нечто вечное и подлинное, что сберегли северные избы.
#русскиехудожники #искусство #русскийсевер #формаслов
