Сейчас мне сорок один год, почти всё своё детство я провела в детдоме, если не считать тех четырёх лет, что я была удочерена.
Чем ближе к настоящему времени, тем менее интересной, как, мне кажется, становится моя история. Думаю, это финальная часть, будем прощаться.
Если вы ещё не читали рассказ-дневник, первая часть доступна по ссылке:
Но оставить вас в неведении, что же произошло в моей жизни с того момента, как я решила начать жизнь с чистого листа, я просто не имею права.
Поэтому вернёмся в мои двадцать три года.
Именно тогда я нашла в себе силы простить всех, кто был виноват в моём несчастном детстве. Но прощение было специфическим, оно вовсе не значило, что я стала общаться с биологическими родителями и братьями. Если честно, я и с бывшими приёмными не особо общаюсь – они звонят на праздники, заезжают, но не более того.
Возможно, я неправа, и надо как-то теплее к ним относиться. Но отделаться от ощущения, что они чужие люди, которые сначала забрали меня из детдома, заставили скинуть колючки, а потом вернули обратно, меня не покидали. Ну не было между нами родства, они признали это тогда, когда мне предпочли кровного ребёнка. Но жизнь порой жестока, и на закате жизни они остались совершенно одни.
Кстати, не так давно они мне сказали, что составили завещание на моё имя. Но, вы знаете, пусть живут как можно дольше, а там разберёмся. Хотя им уже за семьдесят. Я их ни о чём не просила, захотели – завещали, пусть, значит, будет так.
У меня была семья – Женька и её мама – тётя Настя. Другой семьи я не знала, ведь это именно они были рядом всю мою жизнь. Благодаря тёте Насте я и смогла всех простить – я просто перестала вспоминать о прошлом и думать, что всё могло быть иначе. Перестала себя жалеть. Да, я выросла в детдоме, но этот этап позади, теперь я сама в ответе за свою жизнь. И только от меня зависит, насколько нормальной она будет.
Перебиваясь случайными заработками, я как-то оказалась в ателье. Причём не там, где шьют шторы, а в таком, которое, наверное, можно назвать элитным. Среди заказов в основном деловые костюмы, вечерние платья и наряды для выступлений на соревнованиях: бальные танцы, гимнастика, фигурное катание. Все спортсмены области обшиваются у нас, кто-то даже из других регионов приезжает на примерки.
В ателье я попала уборщицей, но, выйдя после первого рабочего дня, решила – хочу шить. Поступила учиться на курсы, по вечерам училась, утром крутилась в ателье, подглядывая за работой мастеров. Постепенно мне стали доверять глажку, потом обработку швов. А через четыре года я стала полноценным мастером и получила свой первый заказ – платье для маленькой фигуристки.
Так я нашла своё призвание. Наверное, это ещё одно чудо в моей жизни, словно кто-то всегда подсказывал мне дорогу.
Женька в двадцать пять вышла замуж. Представляете, а ведь она выросла до классного дизайнера, у неё сейчас очередь из заказов на полгода вперёд. Интернет-проекты, большая команда – зря я к её выбору профессии так отнеслась, любое дело может стать серьёзным, если это дело всей твоей жизни и ты им горишь.
На свадьбе у Женьки я познакомилась с Митей. Он был свидетелем, а я свидетельницей. Символично, ничего не скажешь. Поначалу я к его ухаживаниям серьёзно не относилась, да и не до романов мне было, я училась, познавала секреты швейного мастерства.
Митя обхаживал меня два года. Я не сказать, что сторонилась его, но отношение к нему было какое-то равнодушное. Знала, что он рядом, встретит после работы, в выходные приедет.
Тётя Настя то и дело нахваливала его при любом удобном случае, уговаривала быть более ласковой и мягкой. Митя влюбился в меня просто без памяти, что называется, на руках носил. А я? – Мне он нравился, я с благодарностью относилась к его заботе, подаркам, ухаживаниям. Мне нравилось проводить с ним время, готовить для него. Я считала, что всего этого вполне достаточно, поэтому с радостью приняла его предложение.
Мне было двадцать семь, когда я наконец-то обрела профессию, работу и свою собственную семью. По-настоящему поняла я, что люблю мужа, когда у нас родился Ванечка. Я помню, как медсестра вынесла сына и передала его новоиспечённому папе. А он с такой немыслимой нежностью рассматривал этого крошечного человека, похожего на пришельца, что у меня на глазах выступили слёзы, а потом я и вовсе разрыдалась, обнимая сына и мужа.
Тогда я поняла, что такое любовь, и узнала, что я сама, оказывается, умею любить.
Через два года после сына у нас родилась дочка Анюта. Так, к тридцати одному году у меня была большая семья, любимая работа, которую я практически не бросала, даже находясь в декрете. Жизнь мне подарила чудесную свекровь, она и с детьми помогала, и по хозяйству. Мозги нам с мужем на место вставляла, если вдруг у нас какой-то разлад случался.
Как-то у неё так ловко получалось, что после разговоров с ней, мы сами вроде как шли на примирение друг с другом.
Про детство моё семья мужа особо не расспрашивала, потому что отец Мити сам был детдомовцем, а потому и удивить их мне было нечем. Квартиру мою, которая от государства досталась, мы долго сдавали, жили в трёшке у Мити. Его родители в нашем доме купили себе однокомнатную квартиру, переехали поближе к внукам.
Потом нас всех потянуло к природе. Продали две однушки, купили землю в деревне и поставили там дом. Ну на самом деле это был современный посёлок, который только застраивался однотипными домами. Но, Митин папа подсуетился, поэтому наш дом, хоть внешне не выбивался из общей картины, но был несколько больше остальных.
Казалось бы, столько народу под одной крышей, но никто никому не мешал. Митя стал заводить разговоры про третьего ребёнка. А поскольку рожать снова, я совершенно не хотела, он стал предлагать взять малыша из детского дома.
От одной мысли меня просто передёргивало – я слишком хорошо знала детдомовцев и, впустить одного в свою семью, означало бы для меня вернуться в детдомовское прошлое. Поговорили и оставили эту идею, потому как не ёкало у меня сердце, когда я смотрела фотографии сирот.
А два года назад в нашей семье появилась Иришка. Ване было тринадцать, Ане – одиннадцать, как с двумя подростками, в тридцать девять лет я решилась на приёмного ребёнка – не знаю до сих пор. Ире было четыре года, из них почти два она провела в детдоме. Я просто наткнулась на её фотографию где-то в интернете – интересный, конечно, способ находить семьи сиротам.
Не сказать, что я почувствовала какую-то тягу к незнакомому ребёнку. Просто подумала, что ей в системе не место. А у нас есть возможность предложить ей крышу и попытаться стать её семьёй.
Что я знала про свою дочь – родилась в семье, которая потом почему-то стала неблагополучной. Хотя, что удивительного – алкоголь уничтожил достаточно жизней, почему бы вдруг он оказался бессилен перед родителями Иры.
По итогу – родители лишены прав. Никто ни разу Иру в детдоме не навещал, за права на неё не боролся, хотя, если верить слухам, в природе существовала бабушка. Но Ира была нашей.
Как же меня порой передёргивало от её взгляда. Она в семье уже два года, но так до конца и не поверила, что это навсегда. Старается выжать из тебя по максимуму, чтобы не остаться потом у разбитого корыта. Несколько раз терялась в торговом центре, просто потому что пошла за какой-то другой женщиной.
То есть, она ещё не понимает, что её мама – я, а Митя – папа. У меня случались срывы, я, уложив её спать, хотя чего там укладывать, она отрубается, едва коснувшись подушки – издержки детдомовского режима. Вечерами я рыдала то мужу жаловалась, то свекрови. От свёкра ловила сочувствующие взгляды, но он ничего не говорил. Мне было сложно принять Иру, потому что она слишком медленно принимала всех нас.
Это сказки, что, переступив порог дома, сироту накрывает любовь к новой семье. Адаптация – очень жёсткая вещь. Ребёнок в шоке от новой обстановки, в ужасе от количества внимания, которое предназначено только ему. Есть дети, которые качаются, сосут пальцы. Ира выла, забившись куда-нибудь в угол. И выла так, что через десять минут, у всех болела голова. Выла часами, не подпуская к себе никого.
Пара часов воя, а потом второе действие – поглощать еду в неадекватных количествах. Она ела до тошноты, залезала в мусорное ведро, в раковину в поисках остатков еды. Страшно представить, каким было её детство, если она творит такие вещи.
Нам всем нужен был отдых. Поэтому дружной компанией мы поехали на море. Старшие дети плавали с Митей, а Ира у берега плескалась со мной. В один миг её накрыло волной.Я не видела её несколько секунд, но мне показалось, что прошла вечность. Такого страха я не испытывала никогда в жизни, кинулась за ней, забыв напрочь, что не умею плавать.
Я её схватила, гладила, обнимала, целовала, словно желая убедиться, что она действительно здесь, мою девочку не забрало это огромное море и не утащило в свои глубины.
Митя потом вечером молча обнял меня, мы оба поняли, что Ира – наша дочь, и как бы мне ни было сложно, я, забыв про себя, буду спасать её. Впереди нас ждёт много всякого и воровство еды по ночам, попытки манипулировать, отсутствие привязанности к нам – это только начало.
Но я поклялась себе – я не отдам никому свою девочку, не верну, сказав, что не справилась. Мы обе травмированы, но только вместе мы сможем помочь друг другу залечить эти раны. Как детдомовка, скажу – не место детям в приютах. Есть возможность – надо спасать, хоть одного, хоть просто через наставничество, если нет сил усыновлять. Я верю, что в детях моё спасение.
Это не блажь, я не смотрю на Иру через розовые очки. Я вижу всё, осознаю всё. Наша семья такая – и вместе мы справимся.
________