Тяжелый и сладкий запах жимолости, от которого кружится голова. Горячий июльский воздух и палящее солнце на глянцевом небе без единого облачка. Песни «Иванушек» и «Руки вверх», которые бесконечно крутили девочки. И потусторонний ужас, который я не могу объяснить до сих пор.
Таким было лето 1998 года.
Третий класс я заканчивал в деревне, где жила моя бабушка. Так решили родители. У меня родилась сестра, и маме было тяжело ухаживать за ней и присматривать за мной.
За год я приобрел в деревне много друзей, и с тех пор ездил туда почти каждое лето. Тот год, когда мне исполнилось шестнадцать, не стал исключением.
Мы ходили на речку, гуляли в лесу, играли в футбол или баскетбол на школьном стадионе, а по вечерам собирались на лужайке перед заброшенным домом, разжигали костер и рассказывали страшные истории про мертвецов. Бабушка жила недалеко от кладбища, но в стороне от дороги, которая вела к нему. Это был целый коттеджный район, и, как я понял, его жителей нисколько не напрягала близость кладбища.
Ничего не предвещало беды. Обычное лето в череде таких же обычных и ничем не примечательных изначально, оно превратилось в лето «когда пропала девочка из деревни». Девочку звали Юлей, и я был знаком с ней с одиннадцати лет. Веселая, красивая. Она была первой и единственной любовью Кирилла — моего пусть и не лучшего, но очень хорошего друга.
Мы участвовали в поисках, но недолго. Юлю нашли через два дня. Мертвую.
На Кирилла было больно смотреть. Он замкнулся в себе, на похоронах сидел с отсутствующем видом, смотрел на лицо покойницы и не замечал никого и ничего вокруг себя. Я очень хотел помочь другу, но понятия не имел, как это сделать. Казалось, что Кирилл что-то сосредоточенно обдумывает, но в тот момент мне и в голову не могло прийти, что происходит на самом деле.
Со дня смерти Юли прошло девять дней, и Кирилл попросил меня сходить с ним на кладбище.
Ночью.
— Почему ночью? — спросил я.
— Хочу побыть с ней наедине, — ответил Кирилл, — без свидетелей. Хочу просто поговорить с ней. Но одному как-то… не по себе.
Ещё бы. Мне и с ним было не по себе, но отказать другу я не смог.
Мы молчали всю дорогу до кладбища, Кирилл заговорил лишь у её могилы.
— Это я убил, — сказал Кирилл, а потом схватил меня за плечи и изо всех сил толкнул на могилу. Не ожидавший ничего подобного я упал, ударившись локтем о деревянный памятник, почувствовал спиной острые венки, которыми была заставлена могила. Один из них был моим. Корзинка с искусственными розами и подсолнухами, обвязанная траурной лентой. Юля любила подсолнухи.
Не успев ничего осознать, я ощутил резкую боль в ноге: Кирилл изо всех сил наступил мне на лодыжку. Боль была настолько сильной, что я чудом не потерял сознание. Перед глазами все плыло. И только в голове ясно звучали слова Кирилла: это я убил. Я закричал, но не от страха — от боли. Страха я не испытывал, потому что не понимал, что происходит.
— Можешь кричать сколько угодно, — сказал Кирилл, — тебя все равно никто не услышит.
— Ты рехнулся, — простонал я, — Кирилл, ты в своем уме?
— Она предпочла мне тебя, — сказал Кирилл, — и за это она умерла. Это ты убил её. А теперь я убью тебя.
Я попытался встать, но лодыжка отдалась жуткой болью. Да, я бы смог подняться, но не смог бы убежать. Без вариантов. Уйти, но не убежать.
— Она не захотела быть со мной, — продолжал Кирилл, — потому что решила, будто бы останется с тобой. Что у вас было?
У нас не было ничего. Я понятия не имел, что нравлюсь Юле, но говорить об этом Кириллу смысла не было.
— Знаешь, как пираты охраняли золото? — спросил Кирилл и продолжил, не дождавшись ответа (какие пираты? — думал я, — какое золото?), — они убивали кого–то из своих и бросали его на сокровища. Считалось, что его дух охраняет золото от посторонних. Я убью тебя и брошу здесь. Будешь охранять её. Она же хотела остаться с тобой.
А потом его глаза расширились от ужаса. Кирилл смотрел куда-то позади меня. Я начал поворачиваться и вдруг услышал над ухом голос. Женский. Знакомый. Это был едва слышимый шепот, который вполне мог оказаться печальным вздохом ветра.
Всего лишь ветер.
— Не поворачивайся. Вставай и уходи. Ты не сможешь убежать, но уйти вполне.
На плечо легла холодная рука.
Или это был просто порыв ветра?
Кирилл продолжал смотреть на… что-то позади меня. На меня он вообще не обращал внимания.
— Не надо, — прошептал я, понятия не имея, к кому обращаюсь и о чем прошу, — пожалуйста.
Уходи. Тебя это не касается. Это касается только меня и его. Он должен заплатить за то, что сделал. Уходи.
Меня больше никто не держал. Я поднялся с могилы Юли и поплелся к выходу. Не оглядываясь. Кирилл меня не замечал, уставившись на то, что по-прежнему было за моей спиной.
Это сон, — твердил я себе, наверное, чтобы не сойти с ума, — это не может быть правдой. Это сон.
Его нашли утром на могиле Юли. Мертвым. Причину смерти установить не удалось. Вряд ли кто-то обратил внимание на ещё одну жуткую деталь: Юля больше не смотрела печально с фотографии на могиле, она улыбалась. Или она улыбалась изначально?
Никто так никогда и не узнал, что случалось в ту ночь. Знаю только я и… она? Именно это означает её улыбка?