И кто только не бросил камня в Анну Каренину.
Даже ленивый. Даже тот, кто роман не читал и фильм тягомотный до конца не осилил - уж больно долго они всю эту канитель разводили, перед тем, как бабе под поезд сигануть.
Туда ей, дуре, и дорога.
Не надо было мужу изменять. Ну, или уж, если изменила (со всяким случиться может по пьяне) - то зачем признаваться? И сына ведь, ехидна, бросила!
Как она могла? Она же мать!
Люди, освоившие школьную программу, ссылаются на "Евгения Онегина": мол, вон, пушкинская Татьяна, устояла перед адюлтером. "Но я другому отдана и буду век ему верна!", - сказала, как отрезала. Потому что женщина строгих правил.
Не, не поэтому.
Татьяна Дмитриевна Ларина уже любила Онегина. А на знакомой территории легче ориентироваться. Она быстро распознала первые признаки рецидива и приняла меры. Алкоголики вот, к примеру, знают: первый шаг к исцелению - признание у себя зависимости. Татьяна и признает: люблю, но поздняк метаться, раньше надо было думать. Кремень.
Анна Каренина, если вдуматься, к моменту встречи с Вронским никогда еще не была влюблена. Замуж ее, девятнадцатилетнюю сироту-бесприданницу, пристроила тетка губернаторша. Юная мечтательная девица могла бы, как в бульварных романах, полюбить мужа...
Hо - кто у нас муж?
Алексей Александрович Каренин был человеком холодноватым, рассудочным и скучным. Думаю, сегодня ушлый психиатр выдал бы ему справку: синдром Аспергера. Выросший без семейного тепла, умный и преуспевающий чиновник не нуждался ни в друзьях, ни в семье. Его и женили-то, по сути, шантажом: губернаторша настойчиво приглашала в свой дом, чтобы сбыть с рук племянницу и, как четко указывается в тексте, в конце концов поставила Каренина в такое положение, что ему надо было или жениться, или со скандалом уйти в отставку. Однако же он, как человек, вполне усвоивший социальные законы своего круга, сумел полюбить жену настолько, насколько был на это способен. Как говорят вездесущие французы: "Даже самая красивая в мире девушка не может дать больше, чем у нее есть". Анне, вероятно, для того, чтобы чувствовать себя живой, этого было недостаточно.
А теперь вспомните, как в тексте постоянно подчеркивается телесность Анны, ее цветущая, не побоюсь этого слова, мощная плоть: полное тело, полные плечи, буйство черных завитков пышных волос, огонь в глазах, изящные кисти, пальцы белых рук, чувственные губы, изогнутые в легкой улыбке.
То, что у Толстого все это вызывает раздражение, граничащее с брезгливостью - так это проблемы Толстого. И его странные фантазии - удушить женщину сразу же после акта любви - тем более.
Откуда я это взяла, спросите?
Портрет.
Литературный портрет- коварная вещь, зеркало авторских тайных желаний. На балу в Москве, куда Анна, в представлении Кити, должа была прийти "непременно в чем-то лиловом", а она пришла в черном (заметьте, и лиловый, и черный - траурные цвета, их носили вдовы), автор выделяет одну деталь: "нитка жемчугу" которая будто бы перерезает "ее крепкую шею". Словно уже где-то вдали слышится свисток шального поезда.
Для меня очевидно, что Эрос и Танатос в сознании Толстого неразлучны. И он так боится этого последнего, что всеми силами пытается задавить и первый. То, как он описывает на балу Кити - прямая антитеза Анне. Кити ощущает "мраморность плеч", а у Анны полные плечи - будто выточенные "из слоновой кости". Холод камня против когда-то живого тела, еще хранящего тепло.
И заметьте, Толстой весь роман Анну сравнивает и противопоставляет другим персонажам, как священник на проповеди. У Левина с Кити одухотворенная любовь, правильная семья - они молодцы. Высохшая почти до бестелесности, измученная болезнями детей и изменами мужа Долли - пример терпения и смирения. Она жертвует личным счастьем во имя материнства (а ведь были и у нее соблазны, если хорошенько вспомнить). Княгиня Бетси Тверская напоминает злопыхательницу из "Опасных связей" и немножко Элен Безухову, в своем стремлении оправдать собственные грехи прегрешениями других и нарочно подталкивая их к этому. У нее, как и у ее замечательных подруг, есть постоянный любовник, но она играет в эту игру по правилам. Эти персонажи нюансируют грехопадение Анны. Как и мать Вронского, по поводу которой меня каждый раз тянет процитировать сонет Шекспира: "... и шлюх, отдавших дань годам, и вследствии этого уже не шлюх - а дам".
Самoe интересное сравнение Анны - из уст Долли - с братом, Стивой Облонским. И, как бы ни утверждала Анна - "о, нет! я не Стива!" - они очень похожи. И телом, и душой. Анна чисто по-женски больше зациклена на отношениях, она больше читает и думает, анализирует. Стиве живется проще. Он мужчина (что в то время и в том обществе было немаловажной деталью) и он, в отличие от Анны, играет по правилам. Но оба они очень "телесные", полнокровные, любящие плотские удовольствия. Стива не просто изменяет жене - то с гувернанткой, то с молоденькой певичкой. Он каждый раз влюбляется (это его естественная потребность). Много говорит о любви. Как, впрочем, и о еде (что у постника страстотерпца Толстого вызывало, вероятно, прилив желчи). Он эгоист, но он добрый малый. Очень любит дочку Таню. Как и Анна, что души не чает в сыне. Однако ж это не мешает ей, в конце концов, сделать выбор не в его пользу. А Стиве - закрутить роман в собственном доме с гувернанткой собственных детей и тратить деньги на устрицы, когда любимой дочке необходимо новое пальто.
Тема двойников в литературе настолько интересная и обширная, что говорить о них в связи с "Анной Карениной" не стоит и начинать - а то и на целую монографию можно развернуться. Ну их, от греха.
Давайте ближе к телу - вернее, снова о телесноcти в романе, которую Толстой всячески подчеркивает.
Вот у молодого красавца Вронского потный, "начинающий уже плешиветь" лоб и чрезвычайно крепкие зубы (про зубы прям устойчивая метафора - в конце романа у героя флюс и слюна течет изо рта, как логический итог всeго этого безобразия). И общая их дочка, Анни, описывается как "зверек" - подвижная, очень здоровая девочка. Не ребенок - плод грешной связи.
На извечные русские вопросы - "кто виноват?" и "что делать?" - роман, сдается мне, четкого ответа не дает, как автор ни старался. Известно, что Толстой задумывал "Войну и мир" как "мысль народную", а "Анну Каренину" - как "мысль семейную".
Первая попытка задуматься о семье, кстати, провалилась. В 1858, кажется, году, в свет вышло "Семейное счастие", с похожими мыслями, но от первого лица. Единственный раз, когда Толстой пишет от лица женщины. Именно за это произведение ему было невыносимо стыдно, так , что он уж совсем было решил забросить писательство.
"Анна Каренина" - попытка номер два.
Не стану утомлять вас и углубляться в пространные разъяснения, почему я считаю роман гениальным и нежно люблю его, хоть и перечитываю редко - он имеет свойство усугублять околодепрессивное состояние (и это, как ни странно, тоже признак его гениальности). У каждого из нас, я уверена, есть масса поводов чтобы любить его или не любить. И это в нем самое прекрасное.
Пока текст вызывает чувства, мысли, ассоциации, узнавание или отторжение - он жив.
Анна, в силу полной чувственной неопытности, не распознала первых признаков страсти: она приняла ее за обычное внимание светского юноши к замужней даме, такое случалось часто. А потом было поздно, она уже увязла в своей невротической потребности любви, которую насытить невозможно.
Hехватку ee стала компенсировать морфием.
И жизнь в конце-концов сжалась до пространства между рельсами.
Бог ей судья.
Меня смущает то, что роль Богa, как это уже давно вошло у него в привычку, берет на себя Толстой. Понятно, конечно, что он творец текста, демиург и тому подобное. Но вот ведь какое дело - у меня каждый раз после прочтения романа возникает ощущение, что герои вышли за рамки замысла, взбунтовались, как тот смешной первый министр в "Обыкновенном чуде".
Толстой хотел выразить совершенно ясную мысль: любовь бездуховная мертва.
Но что-то пошло не так, и с тех самых пор и по сей день - в кино, в театре, на страницах интернета - все спорят: кто же прав? кто виноват? а был ли выбор? Каждый приводит свои аргументы, кто-то - с высоты опыта прожитых лет, кто-то - с юной пылкостью и бескомпромиссностью.
Роман получился, конечно, не о любви. О жизни. В которую каждый идет со своей правдой. И Анна, и Каренин, и мать Вронского, и Стива, и даже княгиня Бетси Тверская.
Случилось чудо: гений писателя вышел далеко за его пределы. Нет, можно, конечно, "Анну Каренину" читать как любовный роман с несчастливым финалом. Или как социальную сатиру на тему нравственности и семьи (изначально, кстати, Толстой и хотел его назвать "Две семьи").
Так и Достоевского можно читать, как детектив - кто ж старичка-то укокошил в "Братьях Карамазовых", ась?
Или вот, говорят, на станции, где Анна под поезд бросилась, бар открыли - "Анна Каренина". Ну, можно и так: зайти, помянуть, сфотографироваться, потом, как вот на картинке к этой статье, с декадентским размахом вытянуть ноги на рельсы и задуматься.
До первого поезда.