Социалистический плуг
Город Орск вырос из основанной в 1735 году у слияния рек Ори и Яика (Урала) Оренбургской крепости, когда та потеряла стратегическое значение. Он был совсем небольшим: сейчас историческая часть – это 6…7 трамвайных остановок. Так бы Орску и остаться заштатным уездным городишкой, кабы не индустриализация. Южный Урал богат полезными ископаемыми, и город не сразу, но становится центром их освоения: в 1935 г. запущен нефтеперерабатывающий «Крекингзавод» (ныне «Орскнефтеоргсинтез», ОНОС), три года спустя — «Южуралникель» (ЮУНК) и ТЭЦ-1. Строился ещё и Локомотивный завод, мощностью 540 паровозов ФД в год, но в 1938 г. его промплощадка была законсервирована и ожила только во время войны. Эти свершения остались в тени соседней по южноуральскому региону Магнитки, и тем не менее, как писали местные чиновники, «в течение двух сталинских пятилеток экономика Орского района была глубоко перепахана социалистическим плугом». Следствием стал взрывной рост населения – с 14 тысяч человек в 1926 г. до 66 тысяч в 1939 г. Само собой, в особнячках XIX века все эти пролетарские массы поместиться не могли.
Пасторали Старого Орска
Гиганты II пятилетки оккупировали голую степь в нескольких километрах от старинной застройки – и дело тут не в заботе о винтажной архитектуре. Старый город стоит фактически на острове, образованном Урал-рекой, цепью озёр и заболоченных низменностей на месте её старого русла, а также устьем Ори, которое когда-то тоже было кусочком Урала. Сейчас он окружён дамбами, а тогда Орск постоянно страдал от наводнений, и власти опасались, что одно из них станет для города последним, если Орь пробьёт новое русло в одну из излучин Урала. В генплане 1928 г. застройку предложили перенести на восток, за железную дорогу. Она туда доберётся, но чуть ли не полвека спустя, и об этом мы как-нибудь обязательно напишем. А пока генплан предсказуемо зарубил крайисполком – «великими стройками» в Орске ещё не пахло, и возиться с ним сочли нецелесообразным.
Трамвай летит над Урал-рекой из Азии в Европу, повторяя путь, проделанный в своё время всем городом
Ситуация резко изменилась в 1931 г., когда было принято решение превратить городок в мощный промузел. Индустрию «посадили» в удобное и безопасное место, но не к востоку, а к западу от Урала – в другой части света! Если старый Орск располагался на левом берегу реки, в Азии, то «новый социалистический город» будет «европейским». И архитекторов для него набрали из «варягов». Неожиданностью это не стало, даром что советская архитектура была тогда путеводной звездой для всего мира.
Гонимый «Баухауз»
«Дом под часами»: прямоугольно-параллелепипедный конструктивизм в Новосибирске
«Белая башня» на Уралмаше стала, пожалуй, визитной карточкой всего советского конструктивизма
После Первой Мировой войны в архитектуре стал модным ряд авангардных течений, которые сейчас относят к модернизму первой волны: конструктивизм, функционализм и другие. Мы не будем вдаваться в их различия, тем более, конструктивизм, например, в обиходе нередко отождествляют с авангардом в целом. Большинство зодчих «новой архитектуры» «плясали» от функции строения, которая определяла его форму. Они были уверены, что зданию не нужны дополнительные украшения – рационально спроектированное и возведённое с применением новейших технологий, за счёт необычной композиции оно само по себе будет иметь неповторимый облик. Достаточно посмотреть на творения отечественных конструктивистов: ДК Зуева в Москве, гостиницу «Исеть» в Екатеринбурге или «Дом под часами» в Новосибирске, – чтобы убедиться в их правоте… или неправоте – дело вкуса. Авангардные здания составлялись из простых форм: круговых цилиндров, параллелепипедов, реже треугольных призм. В комбинации они давали удивительные ритмы и тектонику, что выделяет их и сейчас – а почти сто лет назад они и вовсе смотрелись пришельцами из будущего.
Архитекторы ориентировались не только на новые технологии строительства, но и на новую организацию труда, быта и отдыха, подчас превращая дом в «машину для жилья» с предназначенными только для сна «ячейками» вместо квартир, с обобществлёнными досуговыми и санитарно-гигиеническими зонами. К счастью или к сожалению, эти теории оказались утопией, и рано или поздно авангардные жилые дома переделывались под «старый быт». Со своим комплексным подходом конструктивисты зачастую поднимались от проектирования отдельных домов до рабочих посёлков и целых городов. Они испытали влияние концепции «города-сада» Эбенизера Говарда, но трактовали её по-своему. Краеугольным камнем советского градостроительства на годы вперёд стало обоснованное специалистом планового отдела ВСНХ Леонидом Сабсовичем понятие «соцгород».
Ханнес Майер в 1928 г.
Ведущими школами авангарда являлись советский ВХУТЕМАС и немецкий «Баухауз». Они просуществовали около десяти лет – сгорели, как кометы, но на многие годы оставили след на мировом небосклоне архитектуры, дизайна и декоративно-прикладного искусства. «Баухауз» был основан в 1919 году по предложению известного архитектора Анри Ван де Велде, как школа архитектуры и художественного конструирования, где преподают новаторы со всей Европы, а методики обучения подразумевают подготовку не «академических» творцов, а разносторонних специалистов, комплексно претворяющих свои идеи в конкретной социальной и технологической среде. Архитекторы «Баухауза» создают аскетичные здания и целые посёлки преимущественно для рабочих и других небогатых страт общества. В 1928 г. его главой становится швейцарец Ханнес Майер, который не скрывает своих марксистских убеждений и даже поддерживает социалистический кружок студентов. Для «правых» всех мастей эдакий директор как «красная тряпка», и в 1930 г. он лишается должности. Но школу это уже не спасает: в следующем году на выборах в парламент Саксонии-Анхольт побеждает НСДАП, и базирующийся в Дессау «Баухауз» вынужден переехать в Берлин. Когда власть узурпировал Гитлер, заявлявший, что конструктивизм и плоские крыши придумали евреи, школу окончательно разогнали.
Кооперативный посёлок Фрайдорф, построенный в 1919…1920 гг. по проекту Ханнеса Майера, считается предтечей строчной застройки
Майера в её стенах к тому времени уже не было: в октябре 1930 г. он эмигрировал в Советский Союз вместе с ближайшим помощником Белой Шефлером; весной подтянулись ещё шесть учеников: Филипп Тольцинер, Рене Менш, Клаус Мойманн, Конрад Пюшель, Антонин Урбан и Тибор Вайнер. Майер был назначен директором Гипровтуза, преподавал в созданном на базе ВХУТЕМАСа Высшем инженерно-строительном институте (будущий МАрхИ), а возглавляемая им группа немцев получила название «Ударной бригады Рот Фронт». Они были не единственными «варягами» - приехала ещё группа главного архитектора Франкфурта-на-Майне, идеолога поточно-конвейерного проектирования, «Муссолини в архитектуре» Эрнста Мая, насчитывавшая 23 человека, среди которых тоже хватало преподавателей и выпускников «Баухауза». Май, в отличие от Майера и большинства его учеников, не был идейным коммунистом и работал по коммерческому договору. Поэтому условия у его группы были не в пример лучше, чем у вкалывавшего «за идею» «Рот Фронта». Май получал гигантскую зарплату: 3000 рублей и ещё 3000 долларов. Но он ехал не только за деньгами:
Участвовать в решении уникальных задач такого масштаба мне, несмотря на опасность провала, кажется гораздо более значимым, чем трусливо тревожиться за безопасность своего существования
«Бригада Рот Фронт» на демонстрации
Дорожка была уже проторена: «иноспецы», преимущественно немецкие и американские, приглашались и в 20-х гг., причём далеко не в одной строительной отрасли. В последней же «варяги» занимались в основном проектированием заводов-гигантов и не конкурировали с Маем и Майером. Когда Веймарскую республику раздавила Великая депрессия, безработные архитекторы, похоже, готовы были ехать куда угодно и на любые условия: один только Май рассмотрел более 1400 заявок. А молодая страна советов со своей россыпью гигантских строек, зашкаливающим энтузиазмом и на тот момент безграничной свободой творчества предлагала им фантастический простор для реализации самых новаторских идей.
У нас не было недостатка композиторов «застывшей музыки» – до середины 30-х советская архитектура задавала мировые тенденции. Неудивительна ревнивая реакция некоторых отечественных специалистов на приглашение «варягов». Должностные лица в ответ озвучивали два тезиса: во-первых, советские коллеги смогут перенять у приглашенных организационный опыт, а также современные методики проектирования и строительства, во-вторых, опытные специалисты с репутацией сделают работу быстрее. Касаемо «во-вторых» последующие злоключения наглядно показали, что дело вовсе не в архитекторах. Впрочем, дискуссия была формальной: советские зодчие не могли повлиять на решения чиновников, а те, похоже, сами не вполне понимали, что хотят извлечь из сотрудничества.
Генеральный план застройки соцгорода Магнитогорска. Март Стам, бригада Мая, 1930 г.
Немцы проектировали типовые школы, училища, больницы, промышленные объекты на «великих стройках» и целые социалистические города. Они сходу хлебнули специфических реалий нашей страны: волокиты и параноидального недоверия местной бюрократии, дефицита качественных стройматериалов и мало-мальски квалифицированных рабочих, неустроенности быта, культурной и социальной изоляции. Как раз отгремела резолюция ЦК ВКП(б), резко осуждавшая радикальное обобществление быта. С одной стороны, она сильно подрезала крылья конкурентам, советским архитекторам, с другой, масштабную дискуссию о социалистическом городе будущего начали заталкивать в прокрустово ложе административных рамок – через несколько лет это выльется в единственный разрешённый архитектурный стиль, одинаково далёкий как от советского конструктивизма, так и от функционализма «Баухауза». Май и Майер со товарищи ехали в Россию Мельникова, Лисицкого, братьев Весниных, Гинзбурга, мечтательную, ищущую и безоглядно устремлённую вперёд, а попали в момент разворота совсем в другую сторону.
Проект Дворца Советов от «Гипровтуза». Авторы Ф. Тольцинер, А. Урбан, Т. Вайнер под руководством Х. Майера, 1931 г.
Он же в аксонометрическом рисунке. Архитекторы постарались обойтись без гигантизма - здания максимально компактные и приземистые
Равнять действия советских и нацистских бонз нынче чревато, но неизбежно в контексте печальной судьбы авангарда. Вслед за Германией и под довольно похожими лозунгами конструктивизм и функционализм впали в немилость и в СССР. Первым звоночком стал архитектурный конкурс на Дворец Советов 1932 года, вылившийся в состязание модернизма и неоклассицизма. Ни маститые советские конструктивисты, ни «ударная бригада» Майера, ни первый директор «Баухауза» Гроппиус, ни сам Ле Корбюзье не смогли покорить сердца конкурсной комиссии, а победителем стал эпический пьедестал для гигантского Ленина от Бориса Иофана. Авангардистов пока ещё не громили, но итоги конкурса ознаменовали окончательный поворот властей от лаконичной функциональной архитектуры к старому как мир имперскому пафосу. Вдогонку вышло постановление ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций», бетонирующее выбранный курс.
Административная система архитектурно-градостроительного и промышленного проектирования только формировалась, а значит постоянно менялась. Поэтому, а также из-за желания более интенсивно приобщать наших специалистов к зарубежному опыту, сложившиеся группы довольно быстро расформировали. В 1932 г. Тольцинер, Вайнер и Пюшель вместе с Шарлоттой (Лоттой) Бэесе попали в мастерскую №3 «Горстройпроекта» к руководителям из группы Мая: швейцарскому специалисту по жилищному строительству Гансу Шмидту и градостроителю-планировщику из Голландии, доценту «Баухауза» Марту Стаму. Именно им предстояло определить облик нового Орска. В Германии «Баухауз» проектировал жилые посёлки, но ещё никогда – целые города. Шмидт отметил уникальность этого опыта:
…прежде всего следует сказать о той области советской архитектуры, которая получила наиболее сильный импульс от социалистического строительства и пробудила сильнейший интерес на Западе. Это – планирование новых городов на основе единой социальной, технической и архитектурной программы.
Планов громадьё
Первый планировочный участок Орска, согласно генплану от 1935 года, когда квартал №8 уже достроили
Первым стал квартал №8 «Локомотивстроя» – видимо, подразумевалось, что там обкатают плюсы и минусы нового градостроения, за которыми работники «Никеля» и «Крекинга» до поры понаблюдают из бараков. Исходные данные готовил Стам, имевший богатый и нередко обескураживающий опыт планировки Магнитогорска и Макеевки. Орск не столь пафосная стройка, как Магнитка, и, например, трамвай там появится только после войны. То есть, рабочие будут ходить на завод пешком, значит жилой район должен быть к нему максимально близок. Но жить прямо под забором производства вредно. Стам использовал в качестве защитной полосы естественную преграду – реку Елшанка, которая ограничила территорию завода с юго-запада.
Кусочек Соцгорода по плану, который [3] датирует 1933 годом. Как видим, никакой строчной застройки. Правда руководителем проекта источник называет Ганса Шмидта - он станет таковым лишь через год. Возможно, в датировке опечатка, поэтому однозначно утверждать, что именно Стам, а не Шмидт отказался от строчной застройки, нельзя
Шарлотта Бэессе. Проект яслей на 130 мест
Строительство закипело в 1933 году. Квартал №8 имел почти квадратную форму со стороной около 460 метров. Трёхэтажные трёх- и шестисекционные жилые дома спроектированы Филиппом Тольцинером. Те, что выходили к улицам, располагались вдоль них, позади имелось два поперечных ряда. Бывший начальник Стама Эрнст Май прослыл апологетом строчной застройки; однако в квартале №8 мы видим её комбинацию с периметральной - то ли опыт Магнитки повлиял на голландца, то ли уже по ходу возведения жилмассива его проект скорректировали. Учреждения соцкультбыта проектировала Лотта Бэессе. В глубине квартала предполагалось построить ясли, детский сад, медпункт, клуб, столовую, магазин, кафе, сберкассу, почту, парикмахерскую... Все основные услуги жители могли получить на расстоянии не более 400 метров от своего дома. Одна аптека обслуживала 10 тысяч человек, то есть 2…3 квартала. Облик как жилых, так и нежилых строений отличался лаконизмом. Чуждый нефункциональным «рюшечкам», он, тем не менее, вовсе не был безлик: играя с тектоникой зданий и ритмами их частей, зодчие получали разнообразные объёмно-пространственные композиции.
Орск по плану Марта Стама. Соцгород - это средняя пачка красных квадратиков, ограниченная справа Елшанкой, за которой заштрихован синий многоугольник Локомотивного завода. Левая группа кварталов, видимо, приурочена к Орско-Халиловскому металлургическому комбинату - впоследствии жильё при нём построят в другом месте и выделят в отдельный город Новотроицк. Назначение правого жилмассива непонятно, реализован он не был
В проекте генплана Март Стам замыслил более трёх десятков таких кварталов на 4…5 тысяч жителей с жилой нормой 9 м²/чел. Его Орск должен был распластаться на 1040 га вдоль Елшанки почти от поймы Урала на юго-востоке до возвышенности на северо-западе. В децентрализованном городе с ленточной планировкой предполагалось поселить до 150 тысяч человек. Селитебную (жилую) зону делали максимально компактной, дабы вписаться в рельеф и не растягивать дорогу рабочих до завода. Берега Елшанки превращались в парк, становившийся преградой для шума, пыли и вредных выбросов промзоны, по правому берегу запроектированы общественные здания, а за ними – широкая лента кварталов. План разработан, строится «пилотный» жилмассив – что ещё нужно? А нужно принять его к реализации. Да-да, квартал №8 возводится по проекту, который ещё не одобрен. И одобрен не будет.
Март Стам и советская чертёжница
В конце 20-х геологи открыли на северном берегу озера Балхаш в Казахстане богатое месторождение меди. Там заложили завод-гигант и город, чей генплан в 1934 г. поручили молодому голландскому архитектору. Стам выехал на место и пришёл в ужас от тамошних климатических условий. Он заявил, что каждая тонна выплавленного металла будет стоить человеческой жизни, но руководство страны этот аргумент не убедил. «Добил» Стама принудительный труд заключённых в Орске и на Балхашстрое. «Красный» голландец разочаровался в первом государстве рабочих, но и в Германии ему ловить уже было нечего, поэтому он подался в Британию, был там арестован и выдворен на родину. После войны он вновь погнался за социалистической мечтой, на сей раз в Восточном Берлине, но столь же быстро разуверился в людях, которые претворяли её в жизнь. Порывистый и конфликтный, радикальный функционалист Стам никогда не шёл на компромиссы и не вписывался ни в «красные», ни в «западные» социальные русла. В 1966 г. разочарованный во всех и вся он отошёл от дел и ещё двадцать лет прожил, по сути, отшельником. Прибалхашский медный комбинат пустили в 1938 году, город Балхаш отстроили своими силами. В 1942 г. завод освоил производство молибдена и за время войны дал стране 60% этого металла, необходимого для легирования танковой брони. Балхашская медь признана Лондонской биржей металлов за мировой эталон. За ценой мы, разумеется, не постояли.
Под имперской пятой
После отъезда Стама за генплан берётся Ганс Шмидт. В отличие от многих коллег-модернистов, он смог вписаться в, пожалуй, первый политизированный изгиб генеральной линии советской архитектуры, заявив, что вовсе не против классического наследия, более того, его «увлекает проблема «национальной выразительности» в социалистической архитектуре»:
Отрицание искусства в строительном деле, высказываемое частью современных капиталистических архитекторов, я расцениваю, как один из признаков крушения буржуазной культуры... Мы с полным правом можем оставить в данном случае в стороне реформаторские попытки тех из современных архитекторов, которые, воодушевляясь формами индустриальной продукции технического века или примыкая к абстрактным теориям искусства, отдали архитектуру на произвол новому формализму и создали себе новый фетиш из голой стены
Дирижабль над проспектом Ленина
План центральной улицы-площади
Тем не менее, Шмидт сохранил основные принципы, заложенные Стамом: «квадратно-гнездовую» квартальную застройку, вытянутую вдоль главной улицы – проспекта Ленина. Соответственно, строительство квартала №8 шло своим чередом, хоть и затягивалось. Изменения коснулись поперечной улицы, соединявшей селитебную зону с будущим паровозным заводом. Её превратили в полноценный городской центр, коего у Стама не было. Впоследствии там действительно окажется сердце Нового города: перемахнув Елшанку, проспект Мира проносится мимо стадиона, а через 600 метров утыкается в памятник Ленину, в тылу у которого прячется драмтеатр, за ним – парк культуры и больничный городок, чуть левее – горадминистрация. Но у Шмидта всё это было не разрозненно, а сконцентрировано на прямоугольном бульваре-проспекте-площади длиной около километра и шириной метров триста. Случайный русский символизм: там, где Шмидт планировал центральный дом культуры, в итоге разместился рынок. Не появилось и целого комплекса учебных и научно-исследовательских институтов, а также Дома НКВД – о последнем орчане вряд ли жалеют.
Южная площадь
Генеральный план Шмидта
Аналогичными центральной планировались ещё две площади: северная и южная. Они разбивали три протяжённых ряда кварталов на группы три на три, и лишь на юге стройная геометрия немного нарушалась: там кварталов было пять, а всего – тридцать два. Как и у Стама, в каждом квартале наличествовала вся необходимая сфера услуг, так что на общественном транспорте нужно было ехать в основном до заводов, а также в администрации, больницу, на стадионы и в большие парки. Поначалу предполагалось возить орчан автобусами, в перспективе – трамваями.
На 712 га жилых зон предусматривалась аж 280 га зелёных насаждений, превращавших город в настоящий оазис среди степи. Особенно монументальный парк спускался от южных кварталов к Уралу. Для пыльной и ветреной степной зоны «зелёнка», разумеется, очень важна. Впрочем, она везде важна. Увы, это великолепие тоже не было реализовано.
Соцгород Майера на карте современного Орска (картооснова OSM). Город, «склеенный» из разрозненных кусочков - для Урала довольно распространённое явление
По сравнению с современным Новым городом, Орск Шмидта оказывался заметно компактнее. И если западные микрорайоны в принципе могли бы стать логичным развитием его проекта – население-то теперь куда больше 150 тысяч – то пятнающие степь между заводами «посёлки» для него были недопустимы в принципе. За год Шмидт переработал генплан Стама, но и ему предстояло пройти ещё немало испытаний.
Имперский размах центральной площади в представлении Ганса Шмидта
Волна нападок на архитекторов-новаторов докатывается до Урала не сразу, благодаря чему мы имеем шикарные конструктивистские комплексы в Екатеринбурге и других городах. Но и там верёвочке приходит конец. Материалы Шмидта собираются отправить на Всемирную выставку в Париже, однако, по всей видимости, так и не отправили. В августе 1936 г. на пленуме Орского горсовета генплан получает одобрение, но архитекторам довольно мягко по тем временам пеняют за аскетизм:
Начатое строительство показывает плохую, некрасивую архитектуру домов – их однообразие, мрачность и т.п. Поэтому поставить вопрос о коренном изменении архитектуры домов и бытовых учреждений
При проектировании новых жилых домов, Пленум обращает серьезное внимание Горстройпроекта на разнообразие типов домов, архитектурных деталей и проч.
Квартал мечты
Строительство домов квартала №8 вдоль проспекта Сталина. На заднем плане - «Пятиэтажка»
Стройка Соцгорода между тем набирала обороты, а в квартале №8 шла на всех парах. Начало ему положили два «поперечных» трёхэтажных дома Тольцинера, ясли, которые сейчас занимает станция «Скорой помощи», и детский сад. К концу строительного сезона 1935 г. квартал принимал первых жильцов. Конрад Пюшель отчитывался о проделанной работе патетически:
…объёмы зданий имели подобающие привлекательные архитектурные пропорции, и <…> глаз, привыкший в мерцании летних дней видеть старый екатерининский город Орск на слиянии Урала и Ори, как фата-моргану на фоне степного ландшафта, теперь мог ощутимо различить зарождение выразительного социалистического индустриального будущего.
«Пятиэтажка» в наши дни
В том же отчёте мы читаем о 450 трёхкомнатных квартирах в 15 трёхэтажных «жилых блоках», что явное, мягко говоря, преувеличение. Зато на краю квартала «лицом» к центральной по плану Шмидта поперечной магистрали – проспекту Сталина (Мира) – закладывают будущий дом №26 невиданной пятиэтажной высоты. Автором «Пятиэтажки» становится венгр Тибор Вайнер. Здание с магазином на первом этаже было огромным по тем временам, а второй пятиэтажный дом появится в городе лишь через двадцать лет, так что слово, коим в Союзе называли все «хрущёвки» скопом, в Орске стало именем собственным. В южноуральской степи Вайнер и Тольцинер получили возможность реализовать свою мечту, чьим манифестом был их баухаузовский дипломный проект: «Тип жилого дома-коммуны для фабричных рабочих в социализированном государстве с унифицированным рабочим временем».
Интерьер прихожей трёхэтажного кирпичного жилого дома
Орские журналисты пишут, что создатели «хрущёвок» впоследствии чуть ли не прямо «передрали» габариты жилых помещений у немцев – это, конечно, не так. Цунами «Черёмушек» предшествовала не одна волна научных и экспериментальных работ, хотя архитекторы 50-х, разумеется, стояли на плечах атлантов. Многие идеи «Баухауза» вошли в широкую практику только с началом массового жилищного строительства и стали настолько привычными, что мы и не понимаем, чем так уникальны облупленные коробки девяностолентней выдержки. Важно представлять контекст времени, когда заводское общежитие или коммуналка с общей кухней для рабочего люда были вполне приличным жильём, ибо менее везучие товарищи ютились в бараках и казармах, а то и полуподвалах, даже землянках, в сырости, антисанитарии, в отсутствии солнечного света. Авангардисты стремились сделать жизнь в человеческих условиях доступной для пролетариев, но Майер, Тольцинер и Вайнер настаивали не просто на сухих и солнечных «жилых ячейках» конструктивистских коммун, а на полноценных квартирах с кухней, ванной, балконом. Квартирах, к которым привыкли мы, и которые были почти недостижимой мечтой довоенного работяги.
Трёхэтажный дом со скелетами эркеров
Некоторые технические решения были впоследствии практически забыты. Например, остекление подъездов у Тольцинера сделано в виде призматических эркеров, которые пропускали солнечный свет в течение большего периода суток, нежели обычные плоские окна – лампочки на лестницах можно было зажигать позже и гасить раньше, экономя электричество. Жилые комнаты выходили окнами на восток, прячась в резко-континентальном климате Оренбуржья от палящего вечернего солнца. Часто ли такие нюансы учитываются нынешними застройщиками?
Поворот не туда
Соцгород возводили около тысячи человек, но квалифицированных кадров остро не хватало. Конрад Пюшель вспоминает, что обученных каменщиков было всего двенадцать, и, возможно, не все они были вольными:
Строительство велось согласно драконовским планам и представлениям правящего слоя; требовалось точное выполнение плана любой ценой... Применять в работе технические средства не имело смысла; даже если они и имелись в наличии, то были настолько примитивными, что никакой фараон не стал бы их использовать при строительстве египетских пирамид. Приходилось использовать и подгонять рабочую силу, предпосылкой к чему было наличие заключенных
Служебная записка Каменева Райскому проливает свет на труд зеков в Орске
Орская ИТК была очень гостеприимной – аж на десять тысяч человек. Служебная записка председателя горсовета М. М. Каменева главе областного отдела НКВД Науму Райскому (Лехтману), датированная 1936 г., свидетельствует о работе «спецконтингента», как минимум, на строительстве школ. Среди них школа №8 в «пилотном» квартале за авторством, по всей видимости, Тольцинера, получившего в СССР богатый опыт проектирования типовых учебных заведений. Но сам он и более полувека спустя в эфире телеканала «Дойче Велле» не понимал, «откуда прибывали большие массы людей, которые каждое утро маршировали на работу колоннами под звуки фанфар». Пюшель его запоздало просветил: «Это были арестанты».
Школа №8. Фото 50-х гг.
Строительство бараков в посёлке Никель
Рождение нового Орска шло в страшных муках жилищных проблем: свезённые со всей страны энтузиасты спали во времянках и землянках на двух-трёхэтажных нарах. Но заводским рабочим нужно постоянное жильё, иначе их в эдакую даль не заманишь. Руководство предприятий уже не может ждать чудесного Соцгорода – надо селить персонал хоть где-нибудь. Отраслевые министерства выделяют мясокомбинату, «Никелю» и «Крекингу» средства на призаводские барачные посёлки – сначала «аварийные» для бедолаг, которых могут сдёрнуть на производство в любое время суток, – а потом и для всех остальных. Никакими зелёными зонами там уже не пахло и вообще с санитарными нормами это жильё не дружило, но когда оно появилось, необходимость в Соцгороде перестала быть столь острой, во всяком случае, с точки зрения руководства промышленности. Немцев даже критиковали за отсутствие посёлков в планировках. Территорию Соцгорода тоже потихоньку оккупировали одноэтажные бараки и чуть более комфортные двухэтажные «рабочие дома» РД – в них обретались в основном инженеры. Консервация «Локомотивстроя» отправила город будущего в нокдаун. Его передали «Никелю», и стройка закономерно встала: общественного транспорта практически нет, идти оттуда до комбината километров семь – кому оно надо?! В 1938 г. работы удалось-таки перезапустить, и они продолжались до начала войны, но в соответствии с авторским замыслом реализовали только квартал №8. Эвакуация промышленности из угрожаемых районов в Орск усугубила дефицит жилья и градостроительный хаос. В 1946 году был принят новый генплан, уже сугубо советский. Его предшественник, не успев родиться, стал, по сути, беспризорным и закономерно почил в бозе: никто его не отстаивал, никто не контролировал его воплощение – немцы уехали.
Развилки судеб
Эскизы центральной площади Орска из генплана 1935 года
Условия работы иностранных архитекторов в СССР были отнюдь не «сахарными», и даже огромные зарплаты специалистов Мая потихоньку резались. Разочаровывало и «общество всеобщего равенства», которое в Союзе так и осталось скорее лозунгом. «Многие из нас большие коммунисты, чем сами русские» – иронизировал один из сотрудников Мая. Тем не менее, работать было интересно, и в последующем творчестве многих «командированных» советский опыт заметен. Кое-кто, как Шмидт, даже сумел приспособиться к навязанному свыше «ампиру». Однако в середине 30-х гостям стали явно намекать, что пора бы и честь знать, а травля конструктивизма била по ним всё больнее. В сентябре 1937 г. журнал «Архитектура СССР» публикует статью бывшего работника бригады Мая, советского специалиста А. Мостакова. Называется она «Безобразное «наследство» архитектора Э. Мая». Уже по заголовку можно понять, что с «Баухаузом» рвут окончательно, но львиная доля «иноспецов» уехала раньше. Май покинул страну в 1934 г. Тогда же вместе со Стамом отбыла и Лотта Бэесе – незадолго до отъезда они поженились в Москве. Майер продержался дольше, вернувшись в Швейцарию в 1936 г. и назвав свой спешный отъезд «побегом в жизнь». В 1937 г. покинул страну, побросав вещи, Ганс Шмидт, а следом за ним и Тибор Вайнер, успевший напоследок поучаствовать в оформлении московской станции метро Аэропорт.
Учётная карточка Филиппа Максовича (или Максимовича - его и так и сяк называют) Тольцинера. Доброе начальство колонии исправило ему национальность с немца на немецкого еврея
Но не все могли уехать – кого-то держала в стране русская семья, кого-то – еврейские корни. Из 39 архитекторов «Баухауза» 14 остались. 12 из них были репрессированы и только двое из этой дюжины выжили. Аресты шли двумя волнами: в 1938 г. и во время войны. Жена Майера Маргарета Мендель не успела «сбежать в жизнь» – её расстреляли одной из первых. Их одиннадцатилетний сын Йоханнес попал в детский дом, где стал Иваном Ивановичем, поневоле не помнящим родства – лишь в 90-х шахтёр из Копейска Челябинской области узнает, кем были его родители… и немедленно репатриируется. Получив советское гражданство, бесследно исчез Клаус Мойманн. Белла Шеффлер попал под раздачу в 1938 г., был освобождён, но в 1942 г. смерть всё же настигает его на полигоне «Коммунарка» – там же, где Урбана, Вассерманна и других…
Архитекторов Орска судьба как будто берегла – почти все успели уехать. Впрочем, Пюшелю это не помогло: его помурыжило гестапо, правда, без последствий, а в 1940 г. он был призван в Вермахт, впоследствии попал в плен и испробовал-таки лагерной романтики. После войны оказался в ГДР, успел поработать аж в Северной Корее и даже руководил реставрацией штаб-квартиры «Баухауза» в Дессау.
Эскиз зубоврачебного кресла, которое вытащило Тольцинера с лесоповала
Проект автовокзала Соликамска, выполненный Тольцинером в заключении
История жизни Филиппа Тольцинера, мне кажется, более чем достойна экранизации. Вернуться в Германию он не мог, ибо был активным сионистом. Он добился советского гражданства, и будто исконно советского гражданина, его в 1938 г. на десять лет «закатали» в Усольский ИТЛ (Усольлаг), отправив за «контрреволюционную деятельность» с Южного Урала на Северный. На лесоповале он заработал туберкулёз и болезнь глаз, и вряд ли протянул бы хоть несколько лет, не будь действительно талантливым инженером. Из подручного материала Филипп Максович собирает зубоврачебное кресло, чем обращает на себя внимание, видимо, достаточно разумного лагерного начальства. Из таёжного лесопункта его перевели в город Соликамск и позволили открыть в колокольне одной из старинных церквей проектную мастерскую. Тольцинер проектировал бараки для зеков и домики для вертухаев, «гражданские» здания Соликамска, интерьеры, мебель. С началом войны встал вопрос о депортации немцев из Усольлага в специальные колонии. Граждане начальники настолько ценили заключённого, что в его учётной карточке исправили национальность с немца на немецкого еврея. Он освободился в конце 1947 г., однако покинуть Соликамск смог только после полной реабилитации в 1956 году – но уже не хотел.
Богоявленская церковь отреставрирована по проекту Тольцинера ещё во время войны
Расцвет Соликамска приходится на XVII – XVIII века, когда он был, по сути, столицей русского солеварения. От того периода сохранился комплекс церквей и гражданских зданий неповторимой северной архитектуры. С началом индустриализации захиревший город вновь активно растёт, в нём появляются конструктивистские здания. Трудился там и немецкий архитектор Мартин Кнауте, но видимо, только над промышленными объектами. Его постигла участь, которой избежал Тольцинер – арестованный в 1938 г., четыре года спустя Кнауте скончался в лагере в Коми.
Красоты центральной площади Соликамска
И гражданская допетровская архитектура - дом воеводы, XVI в.
Тольцинер с коллегами по реставрационной мастерской
Филиппа Тольцинера, апологета революционной архитектуры, покорила пронзительная красота соликамских храмов, особняков и допетровских палат. В 1943 г., ещё в заключении, он реставрирует возвращённую верующим Богоявленскую церковь. Сохранять наследие он продолжил и на свободе, заняв пост начальника проектного бюро главного архитектора. Лагеря не сломили Тольцинера – ещё при Сталине он всеми силами противодействовал уничтожению памятников старины. В 1951 г. он переходит на работу в Пермскую специальную научно-реставрационную мастерскую – первую организацию подобного профиля, созданную вне пострадавших от оккупации территорий. Будучи главным архитектором мастерской, Филипп Максович сделал её одной из ведущих во всём Союзе. Коллеги отмечали, что несмотря на оторванность от крупных научных центров и нехватку всего и вся, он вёл археологические и реставрационные работы с высочайшим качеством. Тольцинер первым поставил вопрос о постановке на государственную охрану не отдельных памятников архитектуры, а всего их комплекса, превращении центра Соликамска в музей-заповедник. В начале 60-х он всё же перебрался в Москву, и уже оттуда продолжил бороться за сохранение соликамской старины… с городскими и областными властями. Он активно работал до глубокой старости: «гвоздём» конференции «Историко-культурный комплекс Верхнекамья» стал трёхчасовой доклад 82-летнего Тольцинера. Поразительно: активнейшим защитником нашей культуры от иных «наших» стал немец, которому она абсолютно чужая, и которого в «Баухаузе» целенаправленно учили, что архитектурное наследие не нужно и вредно. Тольцинер не репатриировался даже после распада СССР. Он умер в 1996 г., причём сведения о дате противоречивы. Легенда гласит, что смерть настигла архитектора прямо на избирательном участке во время первого тура президентских выборов. Филиппу Максовичу Тольцинеру было 89 лет.
Забытое будущее
Штаб-квартира Баухауза в Дессау отреставрирована в 70-х гг. под руководством Конрада Пюшеля
«Пятиэтажка» в 2021 году
Планомерного изучения и сохранения наследия советских и зарубежных модернистов в нашей стране долгое время не велось. Отечественных мастеров ещё помнят, ибо это те самые «наши, которые всему миру показали». Что именно показали, знает лишь узкий профессиональный круг и редкие любители архитектурного авангарда, остальным важнее, что «всему миру». С «Баухаузом» сей аргумент не работает, посему его вклад в советскую архитектуру оказался прочно забыт. Тому есть и объективная причина: если в промышленном строительстве иностранцы действительно сильно помогли, то в градостроительство, которым и занимались немцы, вклад оказался невелик. По их проектам возводили отдельные здания, но их гордость, масштабные градостроительные планы, так и остались нереализованными. Виноваты в этом больше не они сами, а аппаратные служащие, которые безобразно организовали работу «варягов» – потому о «Баухаузе» тем более постарались забыть. Сами немцы тоже нечасто пускались в воспоминания, видимо, считая свою командировку творческой неудачей.
Мемориальная доска на «Пятиэтажке»
Лишь на излёте Перестройки набрала силу волна интереса к забытым архитекторам. Подняли её немецкая искусствовед Астрид Фольперт и историк архитектуры из Уральской государственной архитектурно-художественной академии Людмила Токменинова. Центром изучения и сохранения уральского конструктивизма стал Екатеринбург. В поле зрения местных исследователей объекты всего региона, но, увы, при всём желании они не могут уделить далёкому провинциальному Орску столько же внимания, сколько родному мегаполису.
Эркер ждёт своего часа
В самом Орске всё очень плохо. При советской власти город непрестанно развивался, худо-бедно пережил и 90-е, но кризис 2008 года свёл в могилу почти всю тяжёлую промышленность, составляющую основу его экономики. Среди прочих встал «Никель» и занявший промплощадку «Локомотивстроя» Южноуральский машзавод. На Урале депрессивная обстановка не так бросается в глаза, как в средней полосе, но кому с того легче. Денег нет, работы нет, молодёжь разъезжается, город едва сводит концы с концами. В таких условиях памятникам орской юности, по крайней мере, не угрожают девелоперы, но этого мало, а на большее нет ни сил, ни средств, ни людей. Вот и стоят они с уколхоженными фасадами и балконами, с разбитыми эркерами и изгаженными подъездами, обшарпанные и немо вопиющие о реставрации.
Зато местные журналисты и краеведы на редкость неравнодушны - они иногда перегибают с «родиной слонов», но благодаря им орчане ещё помнят о своём неслучившимся будущем. Благодаря им об этой истории узнал и я. Надеюсь, квартал №8 доживёт до момента, когда в нашей официальной культуре модернизм будет оценён по достоинству, а Орск и другие промышленные города испытают ренессанс, который вновь поставит перед архитекторами самые крутые задачи.
Автор - Иван Конюхов
Историческая группа коллектива авторов: https://vk.com/catx2
Если вы захотите мне задонатить, то это сюда 2202 2013 7930 7800 (Сбер)
