Весна в тот год завязалась борзо. Тёплый дождь за два дня смыл белизну сугробов, превратив их в грязно серые острова. Дело дождя довершило солнце. Температура враз подскочила аж до +10. И это ещё в тени!
Воробьи торжествовали! Казалось глупым пичугам, что метели и морозы убрались наконец восвояси, прихватив с собой щедрую жатву безвинных птичьих жизней. И самое время теперь латать прорехи популяции. Молодые самцы важно топорщили хвосты, высматривая конкурентов. Самочки заняли места в зрительном зале – расселись на ветках и принялись прихорашиваться. Как по сигналу, самцы бросились в атаку. Завязалась потасовка. Все против всех! Наиболее смышлёные брали глоткой – издавая устрашающие крики, разгонялись и пикировали словно японские камикадзе. Способ действенный – трусы тут же покидали поле битвы. «Камикадзе», сделав победный круг, возвращались для завершающего акта – самого сложного и опасного! Теперь одной глоткой уже не возьмёшь! На карту поставлено всё, ради чего рождался, мёрз и голодал! Сшибались грудью, орали и молотились крыльями. В прозрачном весеннем воздухе кружился пух.
- Ой, папка! Гляди! - ахнула Томка, выронив от изумления бутерброд, - Глянь, чё делается… Ой, не могу! - она от души расхохоталась.
Пока молодые рубились, отстаивая своё право на передачу генов, старый, взьерошенный воробей бочком-бочком пристроился к самке и уже во всю занимался с ней любовью.
- Ну дык, не всегда побеждает сила. Хитрость надёжней, - философски заметил Иван, покрывая ломтик батона жирным слоем нежного коровьего масла, - зря только бедолаги так стараются. Первое тепло обманчиво. Мороз ещё вернётся – хана выводку.
Томка насупилась. Ну почему он такой? Всегда и во всём ищет подвох, вечно ждёт каких-то неприятностей и ударов судьбы? Другой бы взял, да и порадовался весеннему солнышку, воробьям, хорошей погоде. Кто-нибудь другой - да, но не её отец…
Заканчивали завтрак молча. Отец сосредоточенно жевал. Его квадратный подбородок мерно двигался вверх-вниз, вверх-вниз, на тёмных усах осели хлопья сметаны, тускло-зелёные глаза смотрели сквозь оконное стекло, мимо неистовствующих воробьёв. Отцовский взгляд упирался в кирпичную стену соседского гаража. Отец думал о своём.
«Мой папа – Шрек!» - хвасталась Томка одноклассникам. Многие ей завидовали – ещё бы не у каждого найдётся отец с такой выдающейся внешностью. Детство осталось далеко… Одноклассники разлетелись, как воробьи. У каждого теперь своё гнездо, своя жизнь – интересная и яркая, не то что у неё.
А Томка осталась с отцом. Не улетела! А ведь могла бы… Ведь уже и в колледж медицинский поступила, и общагу дали, и проучилась она целый месяц. А потом бросила всё и вернулась. К отцу.
Отец сломал ногу. Дело было поздней осенью. Полевые работы все закончились, но оставалась корова и тёлка, и гуси, и четыре поросёнка, да пять кошек, собака. И отец. Нервный, колючий, беспомощный. Ещё бы – два месяца вынужденного бездействия в гипсе для этого великана, привыкшего колесить по своим полям с утра до ночи – всё равно, что тюрьма.
Томка была дочерью фермера. В лихие 90-тые отец с матерью выживали в городе. Неплохо кормила торговля. Потом мать умерла. Сгорела за год - онкология, Томке тогда всего-то четыре годика исполнилось и мать почти не запомнилась ей. Ненадёжная штука – детские воспоминания. Словно ворох разноцветных лоскутков. Как-то раз Томка задалась целью сшить из тех лоскутков одеяло, да ничего у неё не вышло. Запахи, звуки, голоса, эпизоды, словно пазлы. Потеряешь несколько фрагментов и уж целой картинки не соберёшь, как не старайся. Голос матери Томка восстановить так и не сумела. Странно! Отец говорил будто болтушкой мать была, хохотушкой. Зато запомнились материны сапоги. Высокие такие, выше колен, на каблуках. Цок-цок-цок. Томка семенит, не поспевает за сапогами. Помнились материны пальцы с перламутровыми ногтями и запах Dzintars. Потом пришли другие запахи – резкие и холодные. Врачи – молодцы, они сделали всё, что было в их силах. Просто не всё от них зависит – такие дела. С тех пор Томка стала играть в больницу. И в конце концов решила пойти учиться на медсестру. Жаль, что не вышло.
Хоронили мать без Томки. Она в детском саду была в тот день. Поэтому, наверное, так легко восприняла[ новость о том, что «мамочка улетела на небо»
- Как птичка? – допытывалась Томка у бабули.
- Да, золотце, как птичка…
- Ура! Моя мама – воробушек!
Бабуля часто сморкалась. Она была большая и мягкая, как подушка и просто обожала Томку. Когда они с отцом перебрались в бабулин дом, Томка прыгала от счастья. Она словно попала в фантастический мир. В подвале – обитали монстры, на чердаке – гномы, в старом бабулином саду располагался королевский дворец – полуразвалившаяся беседка. Из хлева раздавалось требовательное хрюканье минотавра – бабулиного боровка Васьки. Целыми днями Томка путешествовала по сказочным мирам, влюбляя в себя драконов и королевичей. Пока однажды её не выудили из этого чудесного пространства и не посадили за парту.
Впрочем, в школе ей тоже понравилось. Весело было и шумно. Полно ребят. К счастью Томка быстро влилась в коллектив, даром, что интроверт. И ростом с ноготок. Ей даже прозвище дали – Кнопка. Голос звонкий, писклявый, сама маленькая – вот и Кнопка! Ничего обидного.
Так и катилась жизнь. Как у всех. Бабуля старела, отец работал, а Томка росла. Пришёл день: схоронили бабулю. Остались они вдвоём с отцом. Не унывали. Отец к тому време6ни техникой обзавёлся, землю в аренду взял. Осваивал гектар за гектаром.
Томка училась. Звёзд не хватала. Так себе, на троечки дотянула до выпускного класса и тут влюбилась.
Получилось так. В посёлок перебрался отцов друг – дядя Витя. Тоже у него с женой не заладилось. Вроде бы жена за границу сбежала с каким-то хахалем. А дядя Витя, он военный в отставке и вот на пенсию по выслуге лет вышел и прям загорелся пчёлами заниматься.
Отец его и уговорил дом в посёлке купить. Дядя Витя и купил. Хороший дом прямо, напротив. Купил дядя Витя и ульи, и пчёл, и землю под пасеку, и весь инвентарь, какой положено.
(Продолжение следует) - здесь!
Иллюстрация - живопись Алексея Саврасова "Пасека весной"
Спасибо за внимание, уважаемый читатель!