Пушистого я увидел сквозь пушистых. В окно заметил котика, но сперва снежные хлопья за стеклом. Пушистый крутился вокруг ног девочки. Пушистые – просто вокруг. Первый снег на эту серость. Много – на серость асфальтную и десятиэтажную, и чуточку – на мягкую серость мохнатого. Он поднял мордашку, повел носиком и все понял. Стал ластиться к девочке усиленно, по-зимнему.
Хлопья, хлопья, хлопья.
Вы вместе, а вроде и врозь. Танец одиночек, кто-то к земле, а кто-то – удивительно – вверх.
Киса, кися, котенька.
– Где? – вклинился в мысли некто.
– Я что, сказал это вслух? – обернулся на голос.
– Киса, кися, кошечка? – повторил парень, улыбаясь. – Да, сказал, – затем нырнул ко мне под занавеску. – Где кися?
От него пахло лесом и стиральным порошком, будто он и не пьянствовал с нами всю ночь.
– Да вон он, у подъезда.
Так еще и выспался, похоже, раз в восемь утра после вписки уже в куртке, мол, аривидерчи, погнал. На пары? Или на работу? Разве сегодня не воскресенье?.. Это знание пока мне недоступно.
– Хороший какой. И не скажешь, что дворовый, – улыбался незнакомец.
Котик, задрав хвост, продолжал тереться о ноги девочки. На вид ей было лет десять. Она смеялась, окруженная пушистостью с ног до головы. Вязаная шапка и шарф цвета ночи собрали на себе тучу тихо тающих пушинок. Штаны – наверняка волос.
– Незашугенный пока, – согласился я. – До первого пинка.
Собеседник скосил на меня взгляд.
– Жизнь, – пожал я плечами.
Мы помолчали немного, слушая утреннюю трель молотка. Почти что дятел. Парень хмыкнул, посмотрел на потолок.
– Боже, ничего не меняется.
Мне же казалось, что долбящий звук идет со всех сторон, как минимум из-за стены.
– Жиза гласит: у каждого есть такой сосед, а если нет, значит, вы и есть этот сосед.
Товарищ покачал головой:
– После стольких лет?
– Всегда, – подыграл я.
Посмеялись.
А пушисто-нежные отношения развивались. Девочка не устояла и присела погладить котика. Поначалу тот лишь мешал: тыкался в ладони носом, обнюхивал. И только завершив ритуал близкого знакомства, подставил наконец шейку и холку на почесать.
Все это время рядом стоял отец. Высокий, крупный, серьезный дядя.
– Папка-то не погладит, – усмехнулся я.
– Не любит, думаешь, котеек?
– В смысле, дочку по головке не погладит, смотри-ка, что делает?
Девчонка взяла котика на руки, прижала, почесала по загривку.
– Милота, – отозвался парень.
– Сейчас куртку расцарапает, батя не обрадуется, – ожидал я.
Но папаша улыбался. Не замечал ни угрозу острых когтей, ни планирующих на непокрытую голову снежинок, ни холод, стоя в распахнутой куртке.
– Не похоже, – озвучил картину парень.
Я глянул на него внимательнее. На вписке мы, кажется, не пересекались, не общались точно. Чей-то знакомый чего-то знакомого. По итогу – незнакомец.
– Игорь, – протянул я руку.
– Паша, – пожал он ее.
– Как ты, Паша?
– Да норм.
– Голова?
Он нахмурился на миг, будто не понял, наскоро оглядел засранную кухню и закивал.
– На плечах. А ты, друг?
– Относительно, – соврал я, хотя счастьем было уже то, что молоток затаился. – Зря она это?
– Что? Котов любит?
– Приласкала, пригрела, а теперь выбросит. А котик-то поверил.
– Вдруг заберет... Хорошая вроде девочка.
– Девчонка, может, и хорошая, ребенок все-таки, родители не дадут.
Разумеется, я вспомнил себя и полосатика, которого притащил с улицы, и его глазки, когда отнес обратно и оставил: в них не было злости, горечи, сперва непонимание, а потом, на моих шагах прочь, он просто опустил голову. Я боялся, что он побежит следом, станет молить на своем мяучьем. Но Полосатик был лучше меня. Смиренно склонил голову, приветствуя одиночество. Ты не смотришь вокруг, когда твоего взгляда не ждут. Разумеется, между этими событиями, где-то на пороге кухни, была еще мать со своим "Ни за что".
– Отец вроде... – хотел возразить Паша.
– Папаша не в счет. Отцы маленьким дочкам почти ничего не запрещают, балуют. Маму подождем.
Спустя полминуты, наполненных тихим шорохом пушистых о стекло, внизу раскрылась дверь, из подъезда вышла мама. Девочка скинула кота, вставая, и отступила.
– Вот и зырь, – сказал я с чувством победителя.
Мама, низенькая стройная женщина, метнулась к коту. У нее были прямые светлые волосы. Тоже под снег без шапки. Такое могут позволить себе только подростки и счастливые обладатели авто.
– Милота, – процитировал себя Паша.
И все потому, что пинка не последовало. Ни пинка, ни простого взмаха ногой, рукой, сумочкой. Мама нагнулась к котику с пакетиком, раскрыла пошире и пригласила полакомиться.
– Оголодал шерстяной, – порадовался Паша. Казалось, он и сам в прошлой жизни мог быть кошаком, пухлощеким, обстоятельным, с огоньком в глазах.
– Интересно, – сумел выдавить я и только. Ну, пускай исключение.
Исключения – в лице мамы и дочки с счастливыми мордашками – стояли и глазели, как котик, дергая головой, поедает то, что, видимо, осталось от их завтрака. Отец не смотрел. Он отвернулся к джипу в углу стоянки, нажал на кнопочку – и "Крузак" моргнул.
– Не, ну, мамаша, конечно, хитрая, – смекнул я.
– В плане? – поморщился Паша.
– Вроде котика домой не взяли, но и с дочкой она не поссорилась.
– Еще и от объедков избавилась.
– Вот. Говорю же, гений махинаций.
– Я пошутил.
– А я нет.
Паша посмотрел на меня как-то... неопределенно. Секунду удивленно, секунду пристально, а дальше с жалостью.
– Друг, да что с тобой?
– В плане? – включил я дурачка.
Сложно общаться со счастливыми.
– Хорошая семья, сытый кот, а ты гниль ищешь.
– Так это же временно. Сытость, кот… семья.
Паша рассмеялся. Но как-то натужно.
– И похмелье, друг, так? Заканчивай брюзжать, минералки с “Нурофеном” выпей.
– О, "брюзжать", – выговорил я, – снова оно, третий раз слышу за пару дней. Модный феномен Баадера-Майнхоф.
– Точно феномен? – сыронизировал Паша.
– Либо он, либо люди помешались на позитивном мышлении и старперском лексиконе.
– Хорош душнить, – усмехнулся он.
– А, вы все-таки тоже молодежь? Не признал.
– Любуйся картинкой. Сказка же. Обожаю такой вот неспешный снегопад, – он окинул двор мечтательным взглядом. – Сейчас засыплет все мягким, и станет светло, уютно. Деревья укроет, а то голые, хмурые. Красота, сколько их стало, выро…
– Стой, – оборвал его романтический лепет. – А что это она вытворяет? Еще одна хитрость?
Я-то следил за семейкой. Мама склонилась к коту и стащила из-под его носа вкусняшку. "Жадина!" – осудил я. Затем вручила этот кусочек дочке, и та побежала во всю прыть по улице.
Мы переглянулись. Позитивное с негативным. И в плюсе дали ноль идей, что происходит.
Девочка бежала, метался шарф дерганым маятником. Отец посмотрел ей вслед, покачал головой и направился к тачке. Мама осталась у Пушистика.
Дочка притормозила у соседнего подъезда. И с лавочки мягко, как зефирчик, спрыгнул котик (еще один!), беленький, с черным пятнышком и хвостом. Кончик его задрожал, подобно чуткой стрелке счастьяметра. Девочка оставила Зефирчику угощение и побежала назад.
– Мил... – начал Паша.
– Не надо. Цыц.
– Да что? Что такого? Ты разве не чувствуешь...
– Нет.
– ...как тепло и...
– Неа.
– ...как-то щекотно становится на душе.
– Щекотку не переношу.
Тем временем девчонка вернулась к Пушистику, без церемоний выудила из пакета еще кусочек и отправилась доставкой к подъезду, видимо, номер "три". Пушистый на миг застопорился, потом, приподняв голову, огляделся чуть и спокойно вернулся к трапезе.
– Ну, комок шерсти бесхребетный, жрачку тырят, и даже не цапнул, – отметил я.
– Тебе б тоже чего-нибудь закинуть, а то голодный, по ходу. Поешь – полегчает.
Непрошеная забота хуже а-та-та-рины. Кто этот Паша вообще такой?
Доченька, однако, на другой конец двора бежать не стала, а порадовала снова Зефирчика. Котофей подхватил кусочек счастья и шустренько засеменил к подвалу. Пружинистая походка и хвост выдавали, что там его ждет любовь.
Мама не спеша шла за дочкой. Поглядывала на мужа, тот уже взялся за дверцу "Крузака". Они о чем-то переговаривались.
– Вот зырь, сейчас папаша взорвется. Сколько она еще бегать будет, время-то идет.
Девчонка, довольная и праздничная, вприпрыжку прискакала к маме. Шарфик плясал, ссыпая хлопья, как пудру. Мама приобняла дочурку и повела к отцу.
Я замер, словно сидел у рулетки разоренный в пух и прах, и озорной шарик готов был вот-вот поставить точку. Так я себя, в принципе, и ощущал, если говорить общо, намекая пошлыми аллегориями на то, что жизнь – игра. Уставший, обиженный, опустошенный за столом, где всем весело.
Я ждал.
Если папаша крикнет на попрыгунью – полегчает, успокоюсь. А не станет, так что мне не прыгать? Я, может, тоже хочу. Маршрут по мосту уже проложен, транспорт призван, холодные воды ждут. Кстати, такси! Должно бы уже быть...
А папаша-то крикнул. И даже руку поднял.
– Мое уважение, – прокомментировал Паша.
И все потому, что крикнул-то мужик на мимо проезжающую "Весту". Та притормозила, водитель выглянул. И тут папаша как раз руку поднял, точнее, махнул, мол, давай сюда, паркуйся, мы уезжаем.
Вот и все, ставка на черное не сыграла.
– Ну что за люди! – посетовал я. – Тошно! Разве можно с утра таким концентрированным щастьем в зевак кидаться?
Они уселись в теплый, уютный салон, разумеется, включили семейный плейлист и, конечно же, в унисон подпевая, отчалили. И неприятное своей приятностью чувство, приласкавшее сердце (мое!), выдавало, что покатили он туда, где желающих ждет любовь. Дорогу бы спросить, но тогда придется отменять поездку.
Я осмотрел кухню в поисках телефона: в приложении все еще висел заказ. Квартира тем временем оживала: из-за стен доносились смех, обрывки сторис, позвякивание по полу бутылок. В ванной загудел кран. Телефон был на столе, рядом с пустым графином: помню, выпил остатки, заказал такси и от нечего делать выглянул в окно. Потом пошел снег.
"Ваш ожидает Ниссан Кошка..." "Й" где-то потерялась.
"Я на месте. Вы где?" – написал таксист Павел. Затем позвонил. Уже десять минут как! Кошмар!
Но заказ не отменил. Удивительно.
Набрал ему, плохо представляя, что скажу. Нет, извинения, да, но вот еду ли я куда?
Гудки пошли.
На мост, куда планировал? Или на хату, за которую платить зав... Наверно, уже вчера, черт!
Или домой?..
Может, хлопья-хлопья-хлопья укрыли и прочую серость, ту прочную серость? Горькую пыль прошлых обид, поспешных слов и глупых точек.
Набело, набело, набело.
Гудки шли.
Заново, заново, заново.
Паша отлип от окна, полез в карман куртки. Телефон. Свайпнул, приложил к уху и сказал:
– Слушаю.
Гудки оборвались.
"Слушаю," – прозвучало в динамике.
Паша рассмеялся.
– Это ты? Но как? Зачем? – не сдержал и я улыбки. – То есть как ты вообще здесь оказался?
– Дурень, ты в переписке адрес вместе с квартирой написал. И, будет тебе известно, дверь у вас не заперта. Очень по-молодежному.
– Но почему ты не уехал?
Паша развел руками, улыбаясь.
– "Кошак" не завелся, покормить забыл.
– И ты подумал, у них здесь бензин есть, типа, на случай, если виски, водка кончатся?
Забавный этот Паша.
– Зачем бензин, мне бы баклажку какую-нибудь повместительней, тут заправка недалеко.
– Да ради бога, – я вскочил из-за стола.
– Да ладно, прикалываюсь, стой.
– В смысле, ты не таксист? – я опустился на стул.
– Таксист, и нам с тобой пора бы уже ехать.
– А бен…
– Бензин есть, – Паша вздохнул. – Жил я здесь, короче, когда-то. В детстве еще. Пока ехал, припомнил. Парканулся – ну, точно, так и есть, тот самый дом. Мне было шесть, кажется… Да, в школу в этом районе я не ходил. Мы с мамой отсюда съехали, в другой город, к бабуле. Батя остался. Развод, все дела. Жизнь, как ты говоришь.
Он усмехнулся:
– Потом гляжу, ты квартиру написал. И номер, главное, наш. “Четырка”. Я потому и запомнил, что в детстве этот “таз” был заветной мечтой… Ну и вот, приехал и жду, кто же выйдет: вдруг новый сынок у папани? Мы ж усилиями мамы никакой связи не поддерживали…
Вот тебе и феномен Баадера и его подружки Майнхоф. Тут не слова, судьбы повторяются.
– Первое время я мучил ее расспросами. Пока она не сказала, что отец уехал. Далеко-далеко, как водится. Я не поверил, проверить не мог, потом уж смирился. А сейчас полгода как вернулся в родной город.
Я кивнул. Была б возможность, разлил бы по стаканам, запили бы.
– И вот сижу, жду, а ты все не выходишь. Уехать не смог, поднялся.
– Друг, я здесь… не живу, – вымолвил я.
– Да я уж понял, – Паша огляделся. – А мог бы братом быть. Сводным.
Мы оба усмехнулись. Пару секунд помолчали, слушая, как за стенкой препираются.
– Как сейчас помню, – он окинул кухню взором и остановился на окне. – В детстве тоже на котов дворовых засматривался, сыры, колбасы скидывал. Смешные они, живут, не унывают. А хозяина квартиры знаешь? – спросил вдруг.
– Нет, не видел, – качнул я головой. – Но… у меня где-то был его номер.
– Да?
И снова этот взгляд. Огонек в глазах, совсем как в изумрудных глазках Полосатика, когда я сказал ему, что заберу домой, а он каким-то образом понял.
– Ну чего, едем? – спросил, ободряясь, Паша.
– Едем.
Спустя десять минут мы сидели в машине, в теплом уютном салоне. Вдохнув приятный хвойный аромат, я догнал, отчего Паша вместо перегара по-лесному благоухал.
– Друг, тебе зачем сейчас на другой берег? – уточнил он, заводя своего “зверя”. – Там же вроде промзона всегда была, или что-то изменилось?
Изменилось.
– Это я спросонья ткнул не туда, – соврал я, пряча глаза.
Но придет время, оглянусь, найду и откроюсь.
Автор: Женя Матвеев
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ