оглавление канала
Я завела Буран и покатила к месту, где оставила УАЗик. Посещение жилища Северьяна сейчас, одной, практически, на ночь глядя, особого энтузиазма у меня, честно говоря, не вызывало. И я решила, что утро вечера мудренее. И на сегодня с меня было вполне достаточно приключений.
Старичок-УАЗик стоял сиротливо на дороге, где я его и оставила. Судя по отсутствию каких-либо следов другой техники, никому он не помешал. Я завела машину и оставила ее тарахтеть на слегка повышенных холостых оборотах, чтобы прогреть двигатель, как следует. Таких фокусов с холодным запуском, как сегодня ночью, двигатель долго не выдержит. Небрежность по отношению к технике была не в моем характере. И только экстренная ситуация заставила меня пренебречь этим правилом. Я с нежностью погладила работяжку-УАЗик по капоту, и повинилась перед старичком еще Советского автопрома. Мол, прости меня, дуру суетливую… Впрочем, особо с самобичеванием я не усердствовала. Сделав еще для порядка пару кругов вокруг машины, и оглядев ее внимательно снизу доверху на предмет каких-нибудь недоразумений (а что, было у меня такое. Еноты брызговики отгрызли на деляне), направилась к багажнику, достала оттуда трос, и прицепила снегоход сзади. Не оставлять же его, в самом деле, на дороге. Возникала проблема. Нужно было как-то объяснить своим, с какого такого перепуга у меня снегоход егеря оказался. И чего я его у Прона не оставила? Соблазнилась скоростью. На лыжах я бы до машины часа полтора пилила, а на «Буране» - пятнадцать минут, и готово. Все-таки, все произошедшее оказало на мои мозги не очень положительное действие, раз я перестала просчитывать такие элементарные вещи!
Все еще в легкой досаде на себя, я решила, что все-таки, мне придется сейчас заехать к егерю на заимку. Тем более, что на машине туда можно сейчас проехать почти до самой избы, без того, чтобы ободрать бока на УаЗе. Это будет всяко лучше, чем придумывать объяснения для своих. Перед тем, как начать всем поголовно врать про егеря, нужно было все сначала как следует обдумать. Взвесить каждое слово, выверить каждую деталь. Если я правдоподобно все это преподнесу Санычу, то и он это правдоподобно преподнесет начальству «егеря». А там сидят не дураки, и только искренность лесничего сможет их убедить в правдоподобии нашей с Проном версии. А от этого будет зависеть многое. Главное, пришлют ли они проверяющего? Одолеваемая подобными мыслями, я не заметила, как добралась до избушки егеря.
Последний раз я бывала здесь только прошлым летом в том памятном месяце, когда все и началось (подробности в первой книге серии «Медведи тоже умеют любить»). С тех пор здесь кое-что изменилось. Северьян Лукич, судя по увиденному мной, был мужиком хозяйственным и рачительным. Поляну перед домом расчистил, пристроил сбоку небольшое помещение из досок, служившим ему и гаражом, и кладовой, и дровяником одновременно. Дорогу до самой домушки расширил, убрав для этого всего несколько деревьев. Отцепив снегоход, я загнала его в эту пристройку, и закрыла дверь на обычную щеколду. Осторожно поднялась на крыльцо, будто опасаясь грозного хозяйского окрика, и только тогда подумала, что не удосужилась посмотреть в карманах у Северьяна Лукича ключи от его хором. С сожалением глянула на простой навесной замок, подумав, что вот замки открывать без ключа я так и не научилась. Да, чего уж там! Я и с ключами-то с замками с трудом справлялась, а уж без ключа… и говорить не приходилось. В общем, «медвежатник» из меня был никакой. Собралась уже было спускаться с крыльца, когда подумала, что редко кто ключи от таких домушек в карманах по тайге таскает. Здесь же двери были в основном от зверя, чем от человека. Окрыленная надеждой, пошарила под крыльцом, и, точно, обнаружила ключ на замусоленном черном шнурке.
Открыла двери и вошла в сени. Вечерние сумерки незаметно повылазили из-под заснеженных колод и буреломов, наполняя мир вокруг голубым светом. Но с каждой следующей минутой цвет сумерек быстро менялся, словно художница-Ночь нечаянно опрокинула в них пузырек с фиолетовыми чернилами, и тут же принялась их размазывать, расплескивать по голубым сугробам, по засыпанным снегом кустарникам и стоящим деревьям, густой фиолетово-индиговый, почти черный цвет, словно стараясь исправить свою оплошность. В этом меркнущем свете было невозможно разглядеть что-либо в сенях. Я поспешила войти внутрь избы, пока могла разглядеть хоть какие-то очертания предметов. Дом меня встретил чужим недружелюбием, настороженным молчанием, таившемся по темным холодным углам, как будто пропитанный некой темной энергией, которая вызывала у меня легкий нервный озноб. Хотелось быстрее выскочить вон и больше никогда сюда не возвращаться. Но, я постаралась взять себя в руки. Достала из кармана коробок спичек, и зажгла одну. В неверном вспыхнувшем огоньке мне удалось разглядеть на краю стола огарок свечи. Сделала несколько торопливых шагов к столу и поднесла угасающий огонек спички к фитилю. Свеча затрещала, пламя забилось, словно на ветру, но все же не погасло, заботливо прикрытое моей ладонью. Я взяла свечу в руку и стала осматриваться.
То, что я искала, вскоре обнаружилось за печью. На больших деревянных полках ровными рядами стояли новые аккумуляторы, а чуть ниже я увидела и рацию. Современная модель, которой я никогда еще не видела. Да, ничего не скажешь, красиво живут Копейщики! Вся техника самая современная. Не жалеют денег для достижения своих целей! Правда, я не думала, что новая техника как-то поможет им продвинуться в своих желаниях и устремлениях. По крайней мере, пока, она им никак не способствовала в достижении их цели. Несколько мгновений я стояла и пялилась на эту рацию, пытаясь понять, что мне теперь с этим всем делать? Выйти на связь самой? Неизбежно возникнут вопросы. Я даже не знала, на какой частоте «егерь» связывался со своими. Но его долгое молчание неизбежно поднимет тревогу в стане врагов. Нет, трогать рацию нельзя. Это было бы непростительной глупостью. Пускай пока все остается, как есть. Сообщить Санычу, что «егерь» заболел и лечится сейчас у Прона, и пусть он по инстанции передает. Это будет самым правильным. А там, глядишь, Прон чего и придумает. Его страстная увлеченность чтением старинного фолианта перед моим уходом давало мне надежду, что у него появились кое-какие идеи.