Анна Кузнецова вспоминает свой первый Новый год, и воспоминания ее иллюстрируют собственноручно сделанные миниатюры (ссылка на эту тему - внизу), также собственноручно сфотографированные.
В конце декабря наступают дни, возвращающие нас от забот и суеты в пору детства, когда душа была широко распахнута навстречу радости и жила в ожидании чуда. Предчувствие его приходило в дом вместе с запахом мандаринов и внесенной с мороза елки. С годами это чувство слабело. Но каждый раз, перебирая в преддверии праздников елочные игрушки, я вспоминаю.
Много в моей памяти Новогодий, но есть несколько особенных. И главный среди них – первый Новый год. Его в целом я помню смутно, но некоторые детали отчетливо, в картинах и ощущениях, встают передо мной. Мне три года. Крепкий декабрьский мороз расписал папоротниковым узором стекла окон, и утренний восход солнца алмазным сверканием восхитительно преломляется в гранях оконных льдинок. Днем дополнительно протапливается комнатная кафельная печка. Бабушка подкладывает в топку брикет и щепки, а я долго смотрю на пламя, впервые ощутив магическую притягательную силу живого огня. Вечером отец вносит в прихожую ель. Она, огромная, стоит в темном углу, оттаивает, расправляет отогретые ветви и источает незнакомый мне доселе смолистый запах. Я запрокидываю голову, чтобы увидеть макушку елки - в детстве все деревья кажутся нам большими.
Бабушка приносит откуда-то коробку и вынимает из неё – целый сказочный мир! Это потом я узнаю от нее историю некоторых, особенно ценившихся в семье игрушек. А пока из-под газетных оберток появляются блестящие шары, посыпанные снежком шишки, чудесные фигурки детей в шубках, зайчик с барабаном, цыпленок, попугай, грибы разного размера, овощи, уже тогда старинные, дирижабли и светофоры 30-х годов, чайнички, яблочки и груши из папье-маше и особенно любимые мною картонажки – плоские тисненые картинки на двусторонней фольге. Из ваты извлекается бережно хранимая старинная верхушка – пика, а со дна коробки – ожерелья бус.
Игрушки раскладываются на столе, диване, креслах. Их так много, они так сверкают! Тем временем в центральной комнате уже установлена елка. Комель ствола укреплен в ведре с влажным песком - так елка долго не будет терять хвою. Отец проверяет работу самодельной электрогирлянды.
В конце 60-х гирлянды уже продавались в магазинах, но он был большим любителем мастерить и очень гордился разноцветными яркими фонариками, собранными в цепь своими руками.
Выключается на мгновение люстра, только волшебно мерцают разноцветные огоньки, прячущиеся в глубине ветвей. Но главная прелесть - на потолке! На нем отражаются ажурные тени веточек. От этой картины невозможно оторвать глаз.
Игрушки покидают диван, кресла и столы и перемещаются на упругие хвойные ветки. Мне тоже дают повесить картонажки и шар, бабушкина рука надежно страхует маленькие пальчики. Я горда: развесила много игрушек и не разбила ни одной, не то что мама, расколотившая фонарик и шишку. Мне их очень жаль, но все говорят: это к счастью!
Весь вечер я разглядываю свою первую елку: на ней уже живут сказочной жизнью медведь и петух, белка и иволга. Неугомонная мама добавляет к игрушкам нанизанные на ниточку мандарины, грецкие орехи, завернутые в фольгу и шоколадные конфеты «Мишки в сосновом бору» ( так было принято в годы её послевоенного детства), а я стараюсь приблизить угощение - орешек к белочке, конфету к стеклянному медвежонку, мандарин к птичке.
Наутро вхожу в комнату, забыв за ночь о новогодних переменах в интерьере, и снова чудо: утренняя елка другая: светлая, сквозная, в игрушечном блеске. Под нею стоит Дед Мороз (исконно русский, из папье-маше, румяный, с большим красным носом). В его руках - туго набитый мешок. Подарков под елкой для меня приготовлено предостаточно - они сложены в деревянные расписные голубые санки, в которые запряжена лошадка-качалка, - но очень хочется узнать, что скрывается в дедовом мешке.
Каюсь: через несколько лет, когда морально устаревший Мороз был заменен прогрессивной мамой на пластмассового дедушку, вожделенный мешок был мною вскрыт. Увы… В нем лежал ком серой ваты!
Прабабушка поднимает меня на руки и обносит вокруг елочки: я и сейчас помню это ощущение – от прикосновения детской щеки к нежным пахучим иголкам. Я глажу ветки, раскачиваю шарики и хрустальные сосульки. В хвое спрятался человечек с крыльями. Я не видела такого вчера.
- Это - ангелок, - говорит прабабушка. - Раньше с ним встречали Рождество.
Лишь через несколько лет я узнаю о Рождестве, услышу от прабабушки слова Рождественского тропаря, впервые увижу икону «Рождество Христово». А пока - только ангелок.
Смутные обрывки «Голубого огонька» на черно-белом экране телевизора, празднично накрытый круглый семейный стол. Все это в различных вариациях повторится потом не раз. Не повторятся первые, главные впечатления новогоднего праздника.
И ныне, держа в руках старые елочные игрушки, я пытаюсь воскресить те детские чувства и ощущения. Стеклянные фигурки не кажутся теперь таинственными и живыми, как прежде. Они - всего лишь семейные реликвии. Но воспоминания, которые с ними связаны, способны на миг вернуть к истокам, возродить память души.
Что это было? Что дается неискушенной душе ребенка как особая благодать? Почему она уменьшается и даже исчезает с годами, и как сохранить хотя бы частичку ее? Особые предновогодние дни с их традиционными занятиями даны нам, наверное, не только для того, чтобы завершить предпраздничные хлопоты, но и как возможность ненадолго вернуться в детство и попытаться приоткрыть душу для предчувствия чуда, умиротворения и радости.