С первым рейсом я не улетел, хотя уже видел себя в числе первых, поставивших ногу на берега таинственного Сейдозера. Но - человек, как известно, предполагает, а лопарские духи заодно с гремлинами, успевшими облюбовать авиационные двигатели в качестве убежищ, - соответственно, располагают. В самый последний момент на «Юнкерсе», на который я уже успел забраться, и даже с удобствами расположиться, забарахлил один из двигателей – и, судя по унылым матюгам, которыми обменивались командир корабля и бортмеханик, поломка грозила задержать нас надолго. Пришлось, проводив унылым взглядом разбегающиеся и взлетающие один за другим гидропланы, выбираться наружу, закатывать рукава и становиться в цепочку, по которой из бортового люка «Юнкерса» наружу передавали так никуда и не улетевший груз.
Час спустя штабель ящиков выстроился на земле (Гоппиус категорически запретил складывать их на пирс – «что вы, там же приборы, они воды боятся!») а стал прикидывать, как бы заморить червячка. В животе уже угрожающе урчало – с самого прибытия эшелона на станцию у меня маковой росины во рту не было, а стрелки часов уже подбирались к трём пополудни. Раньше, чем к семи вечера самолёты обратно не прилетят, а там – снова погрузка, садиться на Сейдозере придётся уже в темноте… в общем, дело шло к тому, что и обедать, и ужинать, а, пожалуй, что и завтракать нам придётся здесь, не говоря уж об обеде, с приготовлением которого никак не могли справиться двое красноармейцев, присланных со станции вместе с полевой кухней. А ведь должны были поспеть ещё до вылета – что это, скажите мне, как не злостное вредительство? Морят голодом ценные научные кадры, саботажники хреновы, товарища Ягоды Генриха Гершеновича на них нет…
Обед, хоть и с опозданием, но поспел, и оказался на удивление хорош – кулеш из пшена с олениной. Мясо было жирное, от домашних оленей (саамы называют их «пуадз» в отличие от диких, именуемых «коть») и вдоволь сдобрено перцем, сушёной тёртой можжевеловой ягодой и какими-то местными корешками, названия которых я не запомнил. Этой ценной информацией поделился со мной один из поваров, когда во второй раз накладывал здоровенным жестяным уполовником добавку – за это я, немного подумав, переквалифицировать его из злостных саботажников в обычные раздолбаи.
Под кулеш отличнейше пошла самогонка из солдатской фляжки, обнаружившейся у запасливого Карася – он приобрёл её на одной из станций, пока нашу «овечку» подгоняли к водокачке и поили из железной, изогнутой в форме буквы «Г» трубы. Елена приняла из моих рук стакан, до половины наполненный мутноватой жидкостью, брезгливо понюхала, но всё же сделала маленький глоток. Мы с Карасём, как люди неприхотливые, пили прямо из горлышка фляги. Под жирный кулеш и сухари (свежего хлеба на станции не нашлось) самогонка пролетела на ура, и я совсем было собрался прилечь на брезенты и предаться заслуженному отдыху, как вверху знакомый сдвоенный треск, и над нашими головами выписал широкий вираж гидроплан – один из двух улетевших. Это был поплавковый ТБ-1 – он плюхнулся в воду, подняв тучу брызг, приглушил моторы, и на малых оборотах подрулил к пирсу. Высунувшийся по пояс из носовой кабины штурман в кожаной, с меховым воротником куртке, сорвал с головы лётный шлем и принялся им размахивать, неслышно что-то крича.
Я посмотрел на часы, потом на штабель ящиков и с тяжким вздохом поднялся на ноги.
Ну что за несправедливость такая, а? Только собрался заслуженно придавить на массу, после глотка-другого самогонки – вполне заслуженно придавить, между прочим – так нет же! «Бери больше, кидай дальше» - крыша у них, что ли, горит? Хотя – пожалуй, я это зря – отоспаться ведь можно и в самолёте, зато уже сегодня я буду на месте, в будущем лагере экспедиции. Уж не знаю почему - но мне хотелось составить впечатление об этом непростом во всех смыслах месте до того, как туда нагрянет весь наш табор. Услышать тишину, нарушаемую лишь пением птиц да шумом ветра, пройтись по тронутым лишайниками и северным мхом камням до того, как мои спутники загадят всё вокруг консервными банками, пятнами разлитого машинного масла и прочими благами цивилизации.
…или это отрыжка экологического безумия, которому предстоит охватить моих соотечественников в гораздо более поздние времена?..
В самолёте я так и сомкнул глаз – хотя и честно пытался, устроившись в обнимку с Еленой на сложенных брезентовых чехлах. Не знаю, что на меня подействовало: то ли гул моторов не давал уснуть, то ли нервы были встрёпаны ожиданием встречи с неведомым. Ведь, как ни крути, а Сейдозеро реально «нехорошее место» - правда, кое-кто из моих прежних знакомых предпочитает называть его «местом силы», но если Барченко прав хотя бы наполовину, случится там может всё, что угодно. Мне почему-то упорно лезли в голову описания «Хребтов Безумия» из повести Лавкрафта – может, это из-за того, что главный герой тоже добирался к своей цели по воздуху?
Поворочавшись с четверть часа, я понял, что заснуть не получится. Прикрыл Елену тёплой курткой (по фюзеляжу гуляли туда-сюда пронзительные сквозняки), встал, сделал несколько шагов в сторону носа - и забрался на сиденье стрелка одной из двух фюзеляжных турелей. Отверстие вместе со спаркой дегтярёвских ДА было аккуратно прикрыто клеенчатым фартуком, и мне пришлось расшнуровать край, чтобы высунуться наружу.
Ух ты! Набегающий поток резанул, как ножом – несмотря на май месяц, даже на небольшой высоте воздух был ледяным. Зато видимость сегодня была, как говорят авиаторы, «миллион на миллион», и я, высунувшись по плечи из отверстия в гофрированном алюминии, некоторое время наслаждался видами плато Расвумчорр, неторопливо проплывающего под крыльями нашего корабля. Минут пяти хватило, чтобы продрогнуть до костей, и я сполз с сиденья и принялся окоченевшими пальцами затягивать фартук.
Вместо положенных шести членов экипажа на борту было только четверо – стрелков оставили в Мурманске, чтобы освободить место для пассажиров и груза. Один из этих четырёх, бортмеханик Жора Васильчиков и коротал сейчас время на ящиках, застеленных сложенными моторными чехлами. Я подсел к нему, повертелся, устраиваясь поудобнее и вытащил из кармана флягу с остатками самогонки. Жора, опасливо покосившись в сторону пилотской кабины, помотал головой – «в полёте ни-ни, вот сядем – тогда да, тогда можно…» - и мы разговорились.
Бортмеханик не считал нужным скрывать что-то от «товарища из органов» (видимо, был в курсе, что экспедицию опекает ОГПУ), и из его рассказа я узнал, что борт, на котором мы летим – опытный, оснащённый особыми, экспериментальными поплавками. Их специально для нашумевшего в прошлом, 1929-м году перелёта другого ТБ-1 по маршруту «Москва - Омск - Хабаровск – Петропавловск-Камчатский - остров Атту - Сиэтл - Сан-Франциско - Нью-Йорк». Поплавки были с некоторыми изменениями скопированы с немецких, которыми оснащаются «Юнкерсы»; их ставили на «Страну Советов» (такое имя носил «рекордный» самолёт) не а всё время перелёта, для преодоления участка от Хабаровска до аляскинского Сиэтла. По возвращении из Америки поплавки сняли и поставили на эту вот машину (тут он постучал кулаком по гофрированной обшивке, отозвавшейся металлическим гулом), и сейчас она состоит в особой 62-й авиаэскадрильи балтийского флота – как с гордостью поведал мне словоохотливый «бортач», единственная минно-торпедная эскадрилья в РККФ!
На мой вопрос – какая нелёгкая занесла их с Балтики в этот медвежий угол, собеседник ответил, что мне должно быть виднее. Формально эскадрилья в составе пяти поплавковых ЮГ-1 и их ТБ-1П отправлена для апробирования техники в условиях Заполярья, и три «Юнкерса» из пяти действительно сейчас в Мурманске – швыряют торпедами и бомбами по старой барже, исполняющей роль корабля-мишени. Они же, все три экипажа, уже два дня, как перелетели в Кандалакшу - и ходят упорные слухи, что всеми этими перемещениями они обязаны как раз чекистам, сумевшим ради каких-то своих никому не ведомых целей надавить на флотское начальство. На моё предположение, что никакими зловещими замыслами тут и не пахнет, и гидропланы на самом деле нужны для того, чтобы обеспечить переброску нашей экспедиции на место, Жора только ухмыльнулся и помотал головой – «знаем, мол вашего брата ГПУшника, разве ж вы правду скажете?»
Возможно, я сумел бы узнать у словоохотливого авиатора немало интересного, но тут один из пилотов наклонился и крикнул, перекрывая треск двигателей: «Приготовиться к посадке!» Самолёт накренился, описывая глубокий вираж; Елена, которую накрыло съехавшими набок брезентами завозилась, чертыхаясь вполголоса – а я, вместо того, чтобы кинуться на помощь любимой женщине, прилип к иллюминатору. Внизу, метрах в пятистах под самолётом, блестела под неярким заполярным солнцем водная гладь. Дальше, над покрытым еловой щетиной берегом, возвышалась серой громадой скала - на ней даже с такого расстояния ясно различалась огромная гротескно-угловатая, чёрная, как антрацит, человеческая фигура.
…Ну, здравствуй, Сейдозеро, место силы. Знать бы ещё, что за сюрпризы ты нам приготовило?..
Выполнив над озером разворот, самолёт повернул к востоку, где за низким лесистым перевалом просвечивала ещё одна водная гладь - куда шире той, что расстилалась сейчас под нами. Пилот сообщил, что «ваш старший приказал садиться в другом месте, до которого лёту осталось минут пять, не больше…»
Итак, знакомство с «местом силы» откладывалось. Барченко принял решение разбить основной лагерь экспедиции на берегу соседнего Ловозера – в бухточке с названием «Собачья губа», которую отгораживал с Востока узкий каменистый мыс Арнёк. Возле лагеря текла речушка с непроизносимым саамским названием Сейдъяврйок – если верить карте, она соединяла два озера. По северному её берегу тянулась через перешеек на удивление прямая просека, сплошь покрытая мхом и островками мелкого кустарника. Видно было, что за тропой здесь следят, не давая ей окончательно зарасти. На вопрос – «кто же тут ходит?» - Барченко, устроивший для нас эту «ознакомительную экскурсию», объяснил, что Сейдозеро местные лопари почитают священным. И хотя сами поголовно православные, не забывают и дедовской веры: – втайне поклоняются Солнцу и носят разные мелкие подношения к каменным глыбам-менгирам, которые называют на свой манер «сейдами».
Один из таких сейдов мы встретили в самом начале нашего недолгого перехода – здоровенная гранитная глыба странно прямоугольной формы, наводившей на мысль о сознательной обработке. Барченко, остановившись возле сейда, извлёк из кармана компас и продемонстрировал, что углы его ориентированы по сторонам света.
Как я понял, именно нежелание злить лопарей, разбивая на берегах Сейдозера палатки и плюхаясь на его заветную гладь в смердящих газолином и громко тарахтящих жестянках, и заставило Барченко разбить лагерь на Ловозере. Хотя, возможно тут сыграла роль и настойчивость авиаторов – зеркало Сейдозера было вытянуто длинным языком на северо-запад и зажато между отрогами плато Луяврурт (иначе, Ловозёрские тундры), и при боковом ветре взлёт и посадка с него могла доставить некоторые неудобства. Это сразу напомнило мне горное озеро Гросер-Альпзе, на берегу которого стоит замок доктора Либенфельса – зловещая, если подумать аналогия…
Просека плавно поднималась на невысокий перевал, с верхней точки которого открывался вид на оба озера сразу. Здесь громоздился еще один гранитный сейд, такой же прямоугольной формы со следами обработки на покрытых пятнами лишайника боках. Он, в отличие от того, первого, опирался на три камня поменьше так, что как бы парил над землёй, нигде её не касаясь. Я наклонился – ни травинки, ни клочка мха не было видно под нависающей глыбой, как не было тут и следов каких-нибудь инструментов, с помощью которых лопари могли бы «поддерживать чистоту». И деревья вокруг торчали - давно высохшие, покрытые серой коростой лишайников, растопырившие в стороны мёртвые свои сучья. Ещё одна загадка, а их тут, похоже, немеряно…
Барченко объяснил, что место это на перевале почитается у лопарей особо - на восток отсюда хорошо просматривается Роговой остров на Ловозере, на который по местным преданиям только колдуны и могли ступить. Лопари верили, что колдуны многие века свозили на этот остров оленьи рога, и когда шевелили их – на озере поднималась буря.
В противоположной, западной стороне, виден бы скалистый берег Сейдозера, и на скалах я снова увидал огромную чёрную фигуру «Старика Куйвы». Барченко поведал, что его спутник по прошлой экспедиции астроном Александр Кондиайн углядел в ней сходство с изображением индусского йога в позе “падмаасана”. Уж не знаю, что он имел в виду; по мне, так «старик Куйва» если чем и отличался от обычных наскальных рисунков, то только своими размерами – высоты в нём было семьдесят с лишним метров. Наш «экскурсовод не упустил случая ещё раз пересказать саамскую легенду, согласно которой этот самый Куйва, ледяной великан, обитавший в древние времена на нагорье Луяврурт, грабил и всяко обижал мирных саамов – за что и был взят к ногтю саамскими богами, которые поразили его молниями, ударившими из вод озера. Молнии натурально испепелили беспредельщика, но след остался – вот эта самая фигура, чёрный отпечаток великана на отвесной скале…
К Сейдозеру мы спускаться не стали. До вечера предстояло принять ещё один самолёт – так что повосхищавшись открывающимися с перевала видами и вдоволь полюбовавшись в бинокли на «старика Куйву» мы повернули обратно. По дороге я заметил, что Татьяна (она, как и Марк, присоединилась в экскурсии) немного приотстала от группы и вытащила из-под куртки прутики-искалки. Любопытно, что она тут собирается обнаружить? До места, где предстоит развернуть поиски отсюда не меньше трёх километров, и ещё надо перебираться через озеро. А вот, поди ж ты – взяла свои загогулины в руки, прикрыла глаза и неслышно шепчет одними губами, словно разговаривая с чем-то невидимым…
В мае солнце за Полярным Кругом почти не заходит за горизонт, и даже в одиннадцать вечера свободно можно читать. И хоть все члены экспедиции были донельзя вымотаны погрузками-разгрузками, перелётами и обустройством лагеря – мы засиделись у костра далеко за полночь. По рукам пошла самогонка, бортмеханик с «Юнкерса» приволок гармошку и запел – сидящие у костра охотно ему подпевали. Потом стали жарить на прутиках хлеб и закупленную ещё в Кандалакше рыбу, а Барченко, глотнув разведённого спирта, снова пустился в рассказы о своей экспедиции. А я просто смотрел в огонь и пытался представить, что ждёт меня – всех нас! – ближайшие несколько недель - не заметил, как заснул здесь же, у костра, сидя на пустом ящике из-под консервов. Спасибо Елене – если бы она вовремя не подхватила меня под локоть, свалился бы прямо в тлеющие угли.
Если кто-нибудь из читателей захочет поддержать автора в его непростом труде, то вот карта "Сбера": 2202200625381065 Борис Б.
Заранее признателен!