Повесть Куприна “Молох” - удачный пример продуктивного взаимодополнения реализма и мифопоэтики. Здесь нет необходимости выискивать какие-то скрытые смыслы, так как присутствие этих двух планов неоднократно подчёркивается автором в самом тексте.
Начнём с реализма. Здесь Куприн идёт в русле тенденций условно реалистического направления рубежа XIX-XX веков. Его авторы будто возвращаются к основам - традициям натуральной школы 1840х - и идут “в люди” в поисках новых тем и героев. Реализм начинает взаимодействовать как с бытописанием натурализма, так и с модернистскими течениями. Некоторые, как Мамин-Сибиряк, уходят в “областной” материал, Горький вводит в литературу героя-босяка, Чехов в драматургии вообще обходится без героя.
Новый материал действительно был в достатке. Рубеж веков - период интенсивного развития промышленности. “Новой Америкой” в начале XX века называет Россию Блок. Жизнь рабочих, инженеров, завода как единого организма, капиталисты, инвесторы - это богатство увлекает многих авторов.
Куприн, как мы помним, называл себя “репортёром жизни”, что полностью оправдано по отношению к нашей повести. Он всегда писал о том, что знал по опыту. Именно репортёром он впервые попадает на металлургическое производство на Донбассе, где позже работает в заводской канцелярии. “Молох” - не единственный его текст на тему (например, можно вспомнить очерк “Юзовский завод”).
В “Молохе” мы видим детальное описание производственных процессов, главный герой Бобров - инженер, его противник Квашнин - достаточно карикатурный капиталист-эксплуататор с советских плакатов: ожиревший любитель вина и женщин, способен к удивительным финансовым махинациям, но ничего не понимает в реальном деле.
Новизна главного героя не ограничивается только его профессией. Здесь мы сталкиваемся с уже знакомым по чеховским текстам новым типом нервного и пассивного героя, который становится некой приметой времени.
О, я отлично помню, какой страшный перечень детей двадцатого века, неврастеников, сумасшедших, переутомленных, самоубийц, кидали вы в глаза этим самым благодетелям рода человеческого. Телеграф, телефон, стодвадцативерстные поезда, говорили вы, сократили расстояние до minimum'a, - уничтожили его... Время вздорожало до того, что скоро начнут ночь превращать в день, ибо уже чувствуется потребность в такой удвоенной жизни. Сделка, требовавшая раньше целых месяцев, теперь оканчивается в пять минут. Но уж и эта чертовская скорость не удовлетворяет нашему нетерпению... Скоро мы будем видеть друг друга по проволоке на расстоянии сотен и тысяч верст!.. <...> И мы несемся сломя голову вперед и вперед, оглушенные грохотом и треском чудовищных машин, одуревшие от этой бешеной скачки, с раздраженными нервами, извращенными вкусами и тысячами новых болезней...
Душевное состояние героя нестабильно, он недоволен своей жизнью, но при этом как будто парализован. Он ненавидит завод - и продолжает на нём работать, хочет жениться - и ничего для этого не делает, хочет поехать в Москву - и не едет. Даже его задумка по уничтожению ненавистного завода могла бы стать настоящим поступком - но и здесь ему не хватает воли, он сдаётся и выбирает наркотическое забытье.
К реалистической основе примыкает и социальная сторона текста. Конечно, это вопрос об эксплуатации рабочих, ужасных условиях жизни их семей, их личной катастрофе, причиной которой становятся финансовые махинации владельцев завода. Куприн намечает общественные противоречия, приведшие в итоге к распаду системы. Чего стоит одна эта ремарка Квашнина:
- Видите ли, дорогой мой, - говорил он директору, тяжело подымаясь вместе с ним на ступеньки станции, - нужно уметь объясняться с этим народом. Вы можете обещать им все что угодно - алюминиевые жилища, восьмичасовой рабочий день и бифштексы на завтрак, - но делайте это очень уверенно. Клянусь вам: я в четверть часа потушу одними обещаниями самую бурную народную сцену…
Получилось у него не очень, но сейчас не об этом.
Именно социальная сторона текста наиболее тесно переплетена с мифом. Но начнём с заглавия.
Молох - упоминаемое в Библии божество спорного происхождения, культ которого предположительно предусматривал жертвоприношения (иногда конкретизируют “детские жертвоприношения”). Важной частью связанных с ним ритуалов был огонь, цветовая палитра которого явно доминирует в тексте.
Нетрудно догадаться, что в нашей повести ему уподобляется завод. И сравнение это повторяется достаточно прямо:
От зарева заводских огней лицо Боброва приняло в темноте зловещий медный оттенок, в глазах блестели яркие красные блики, спутавшиеся волосы упали беспорядочно на лоб. И голос его звучал пронзительно и злобно.
- Вот он - Молох, требующий теплой человеческой крови!
Казалось, какая-то сверхъестественная сила приковала их на всю жизнь к этим разверстым пастям, и они, под страхом ужасной смерти, должны были без устали кормить и кормить ненасытное, прожорливое чудовище...
- Что, коллега, смотрите, как вашего Молоха упитывают? - услышал Бобров за своей спиной веселый, добродушный голос.
В качестве жертвоприношения Куприн рассматривает не только погибших на производстве рабочих, но и поглощение эти божеством времени человеческой жизни:
- Вам, как врачу, гораздо лучше моего известно, какой процент приходится на долю сифилиса, пьянства и чудовищных условий прозябания в этих проклятых бараках и землянках... Постойте, доктор, прежде чем возражать, вспомните, много ли вы видели на фабриках рабочих старее сорока - сорока пяти лет? Я положительно не встречал. Иными словами, это значит, что рабочий отдает предпринимателю три месяца своей жизни в год, неделю - в месяц или, короче, шесть часов в день. Теперь слушайте дальше... У нас, при шести домнах, будет занято до тридцати тысяч человек, - царю Борису, верно, и не снились такие цифры! Тридцать тысяч человек, которые все вместе, так сказать, сжигают в сутки сто восемьдесят тысяч часов своей собственной жизни, то есть семь с половиной тысяч дней, то есть, наконец, сколько же это будет лет?
- Около двадцати лет, - подсказал после небольшого молчания доктор.
- Около двадцати лет в сутки! - закричал Бобров. - Двое суток работы пожирают целого человека. Черт возьми! Вы помните из Библии, что какие-то там ассирияне или моавитяне приносили своим богам человеческие жертвы? Но ведь эти медные господа. Молох и Дагон, покраснели бы от стыда и от обиды перед теми цифрами, что я сейчас привел...
Есть у этого божества и более реальное воплощение в тексте. Это всё тот же Квашнин - ещё одна точка соприкосновения социального и мифологического. Его образ воплощает не только зло как примету конкретного времени, но и вечное, онтологическое:
Вокруг его коляски выла от боли, страха и озлобления стиснутая со всех сторон обезумевшая толпа... У Боброва что-то стукнуло в висках. На мгновение ему. показалось, что это едет вовсе не Квашнин, а какое-то окровавленное, уродливое и грозное божество, вроде тех идолов восточных культов, под колесницы которых бросаются во время религиозных шествий опьяневшие от экстаза фанатики.
Кстати, свою жертву он получает не только через эксплуатацию рабочих, но и “похищая” время от времени молодых девушек, словно питаясь их энергией.
Ну и уже не столько опираясь на текст, сколько подключая фантазию: для главного героя личным Молохом выступает общество. Пошлость провинциального общества (как часто у Куприна) пожирает личность, замещая её стандартным набором фраз, реакций, моделей поведения. Примеров этому в повести множество, самый очевидный - разговор Боброва и Нины на балконе.
Если говорить о мифе, то помимо Молоха стоит упомянуть другой образ, связанный уже с апокалиптической тематикой. Тема эта, в силу исторических причин, была одной из центральных в литературе рубежа веков. Я говорю об образе железного века.
Самой известная его версия встречается нам в греческой мифологии, где говорится, что человечество, постепенно деградируя, проходит через 4 этапа: золотой, серебряный, бронзовый и железный. Во все века людям было свойственно оценивать современность именно как последний, предапокалиптический этап полного упадка. Особенно увлекались такими сопоставлениями русские писатели.
Но с наступлением промышленного бума эпитет "железный" в литературе стали понимать буквально. Разрушение природы, сеть железных дорог, огнедышащие заводы, смог и копоть - что это, если не признаки приближающегося конца света? Все его признаки мы видим в цветах, звуках повести.
В "Молохе", как это вообще принято в литературе, реальность осмысляется через вечные образы мифа. Ради обогащения человек приносит других в жертву древнему злу. Цивилизация движется к закату, поэтому современный герой слишком слаб, чтобы ему противостоять. А пророчества о скором конце света перекликаются с предчувствием социального взрыва.