Жил да был в Сибири Пётр Павлович Ершов. И написал он... мнэ-э-э, ну, допустим, сказку... вот забыл как её звали сказку-то... Да!
Но это только присказка, сказка... нет, быль будет впереди.
Не за морем, за долами,
за зелёными холмами
против неба на земле
фермер жил в одной стране.
И звали его, ну... вот ведь память-то на имена... ну, например, Полуэкт. Впрочем, неважно.
Есть у фермера три сына, звали их... впрочем, не о них рассказ. Отец и сыновья сеяли пшеницу, и возили, как водится, в град-столицу. Да, столица-то была недалече от их фермерского хозяйства. Дела шли хорошо, пшеница твёрдых сортов родилась на славу, урожайность повышалась, рос и процент жиров у маслi, которое получали они от своих коров. Ну, да оставим масло и коров в покое, это я так, это к слову пришлось, а, скажем только, что однажды приехал к ним знакомый их знакомого по имени... Полу... нет — Тимофей! Да, Тимофей! У Тимофея жил отличный владимирский тяжеловоз. Знаете, такой огромный и очень сильный конь, который может везти, хоть и не быстро, столько, сколько возят иные грузовики, а на спине его можно спокойно спать — такая спина широкая, что на него верхом только в шпагате сесть можно. Майя Плисецкая, например, смогла бы. И Волочкова. Думаю, что и Людмила Турищева... Так, а при чём тут Турищева?...
А, да!
Вот что предложил этот самый Тимофей: «Давайте, — говорит, — я буду возить вашу пшеницу в город. У вас есть товар, у вас есть купец, я ему пшеницу свезу, вам ездить незачем никуда будет. А мой конь всё равно должен что-то возить, иначе он заболеет. Чего ему по кругу вокруг столба попусту ходить?!»
Да-да, таким вот тяжеловозам обязательно нужно чего-нибудь таскать, возить, тянуть, иначе они болеют. А когда возить нечего, то они ходят по кругу вокруг столба с горизонтальными балками и крутят его, столб то есть, чтобы нагрузка на них была. А ещё они добродушные, детей катать любят... бывало сядут на него шестеро... нет, не верхом. Верхом только Волочкова с Турищевой и Плисецкой могут.
Опять я отвлёкся.
Подумали отец с сыновьями и спрашивают: «А что Вы хотите, Тимофей за свою перевозку?» Тимофей и отвечает: «До града-столицы тут 40 вёрст, я могу за раз погрузить до 300 мешков вашей пшеницы, вы-то три коня на это запрягаете, вот за перевоз каждой полной сотни мешков на десять вёрст вы мне отдадите 1 мешок пшеницы вашей, а я вам от купца и деньги привезу».
Посчитали. Получалось, что за перевозку 300 мешков пшеницы на 40 вёрст надо будет уплатить (300 : 100) × (40 : 10) = 12 мешков.
«Что ж, — говорят они Тимофею, — быть по-твоему, по рукам!»
Хлопнули шапками об пол,
ударили по рукам,
выпили медовухи,
на том и сладили.
Время катит чередом,
Час за часом, день за днём.
И на первую седмицу
погрузив на воз пшеницу,
Тимофей катит в столицу.
Отъехал он 10 вёрст, да и продал в попутной деревне 10 мешков за 1 рубль каждый, выручив 10 рублей. Затем ещё через 10 вёрст продал 10 мешков за 1 рубль каждый мешок. И снова выручил 10 рублей. А остаток в 280 мешков пшеницы, Тимофей привёз в столицу
до купца в торговый ряд
супротив больших палат.
Там мешки он с воза скинул,
деньги счётом с купца принял,
и с набитою сумой
воротился он домой.
«Вот, — говорит Тимофей, — считайте!» И отдал деньги братьям и отцу...
Как же его звали, отца-то? Нет, не Полуэкт, всё-таки, иначе его звали... ладно, неважно.
Посчитали, вышло 300 рублей. Отдали Тимофею 12 мешков пшеницы по уговору.
Так на каждую седмицу
Тимофей возил пшеницу,
продавая по пути.
...
Но однажды не в седмицу
старший брат катит в столицу,
чтобы город повидать
и на пристани узнать,
не пришли ли с кораблями
немцы в город за холстами
и нейдёт ли царь Салтан
басурманить християн.
А, может, не Салтан и не царь, а Сулейман какой-нибудь Великолепный... вот память-то! Насчёт християн тоже неточно, возможно, что и неразумных хазар... впрочем, неважно.
Ну, а коли был в столице, заглянул он и к купцу. И прознал от него, что уже полгода как купец получает от них всякую седмицу по 280 мешков отборной пшеницы. Уж как купец пшеницу ту расхваливал!
«Э, — подумал старший брат, — что-то явно тут не так...»
Воротился он домой и рассказал об услышанном от купца братьям и отцу.
Вспомнил! Звали отца — Эдельвейс! Или нет?.. не важно.
А когда приехал за пшеницей Тимофей, у него и спрашивают, — кто спрашивал не помню, у меня на имена память скверная: «Скажи-ка, мил человек, а чего ж это купец-то говорит, что он от нас только 280 мешков получает? Врёт, поди?» А Тимофей и отвечает: «А какая вам разница? Я же вам деньги-то счётом привожу, чай, не шапками... всё аккуратно».
Задумались фермеры-то. Как так: грузят 300 мешков, деньги получают счётом верно, а купец-то говорит, что покупает 280? Врёт? А зачем ему врать? Младший, который, как известно, лежал на печи всё время, не слезая, с неё и сеял, да, так с этой самой печи и говорит среднему брату: «А не поехать ли тебе следом за Тимофеем, не посмотреть ли за ним?» И стал средний брат розысками заниматься, поехал тишком за Тимофеем. И прознал, что по пути-то Тимофей 10 мешков продаёт в одной деревне, да 10 мешков — в другой.
И когда воротился Тимофей, деньги взяли, сочли их, а затем ему говорят: «Вот что, мил человек, давай-ка считать. Уговор был, что за каждую перевезённую на 10 вёрст полную сотню мешков, ты получаешь 1 мешок пшеницы, так?» «Так», — отвечает Тимофей. «Ты провёз 300 мешков 10 верст, вот тебе 3 мешка пшеницы, — говорит старший брат. — У тебя осталось на возу 290 мешков на следующие 10 вёрст, значит, следующие 10 вест ты вёз две полные сотни мешков. Вот тебе 2 мешка пшеницы к тем трём. Получается, что за первые 20 вёрст тебе следует 5 мешков, и осталось 20 верст, на которые ты привёз 2 полных сотни мешков. Вот тебе за эти последние 20 вёрст ещё 4 мешка. Получай свои 9 мешков по уговору!»
«Как так?! Что Вам за дело как я вожу?! Я вам деньги сполна привозил, сколько было надо — столько и получали! — закричал Тимофей. — У вас никакого убытку от меня нету. Мне следует 12 мешков по уговору».
«Убытку нету, а вот ещё вопрос кто кому должен по уговору-то, ты ж полгода уже пшеницу вот так возишь и всякий раз лишние три мешка с нас имеешь сверх уговору», — ответствовали братья.
А отец сердито молчал, сидя за столом.
Нет, не Эдельвейс его звали, тот Эдельвейс был Захарович, а по фамилии Машкин... и не Полуэкт... впрочем, не важно.
Рассудите их, кто из них прав: братья или Тимофей?