Как счастье многие находят
Лишь тем, что хорошо на задних лапках ходят!
С воцарением на престоле Императора Александра II, казалось, в жизнь каждого россиянина вошло чувство неописуемой радости от ожидания неминуемых перемен. Все кругом восхваляли молодого царя и его намерения демократизировать общество, провести ряд необходимых реформ и вообще перетряхнуть всю Россию, которая, казалось, уже просто закостенела в своей чёрствости и мракобесии.
Завершилось «мрачное семилетие» ограничения гражданских свобод и подавления инакомыслия в России, начавшееся в 1848 году с ужесточения внутренней политики. Николай I, опасаясь проникновения из Европы «революционной заразы», навеянной «весной народов», настолько сильно «закрутил гайки», усилив давление сразу и внезапно, что, по выражению литературоведа Иванова-Разумника «в беспросветном мраке чувствовалось приближение света». Был даже уволен со своего поста создатель идеологии официальной народности, автор знаменитой триады «Православие. Самодержавие. Народность», граф С. С. Уваров, который показался Царю слишком либеральным, а новым министром народного просвещения стал ретроград князь П. А. Ширинский-Шихматов, запретивший преподавание в вузах философии, политэкономии и зарубежного права. Крылатой стала его фраза: «Польза философии не доказана, а вред от неё возможен».
Закономерным финалом этой политики стало поражение в Крымской войне.
Возможно почти такие же чувства, как и во 2-й половине 50-х годов XIX века, ощутили и мы - те, которые жили в середине 80-х годов XX века, с приходом к власти Михаила Сергеевича Горбачёва.
Мы их понимаем.
****
Служивший в середине 60-х годов XIX века исправником Тираспольского Уездного Полицейского Управления титулярный советник Феликс Яковлевич Лучинский, сравнивая тогдашнее положение нижних чинов с тем, которое было всего лишь 15 лет назад, дал далеко не лестную оценку рекрутчине времён Императора Николая I.
Интересно, что это слова не непосредственного участника, который на себе испытал «все тяготы и лишения», а так сказать просто «взгляд со стороны». Причём представителя правящего сословия. Крестьяне не оставляли мемуаров, а потому достоверно узнать о том, «что там творилось», можно лишь на основании косвенных данных.
Сам Лучинский в рекрутах никогда не служил – он был сыном мелкого дворянина, служившего лесничим в имении светлейшего князя М. С. Воронцова в Черкасском уезде Киевской губернии. С 1841 года он состоял на службе в Черкасском Уездном Суде, затем перешёл в городскую полицию, с 1847 года занимал должность столоначальника Чигиринского Земского Суда. При Александре II, с 1861 года был судебным следователем 2-го участка Александрийского уезда, с 1864 года -Тираспольским Уездным Исправником, с ноября 1876 года по 1878 год - занимал должность Тираспольского городского головы, а с 1882 по 1892 годы был городским мировым судьёй в Тираспольском мировом округе.
Но при этом его слова были полны негативного оттенка - он довольно мрачно описывает тогдашние порядки и, естественно, всячески восхваляет новое время молодого Императора:
«… Люди теперешнего времени привыкли видеть солдата молодого, красивого, здорового, весёлого, о котором постоянно заботятся, чтобы дышал чистым воздухом, питался хорошо пищей, одет и обут был красиво, удобно и прочно, вооружение и амуниция были не обременительны, - люди эти не могут представить себе тех оскорблений, унижений, истязаний, коим подвергался солдат прежнего времени. Истязания эти начинались ещё до поступления в солдаты, как только предназначенный в оные взят в рекруты, и продолжались всю его 25-летнюю службу…» .
Нашему современнику, смотрящему на рекрутчину глазами человека XXI столетия, наверняка сложно понять столь восхищённые отзывы человека, родившегося в 1827 году. Мы настолько привыкли, что рекрутчина есть просто жёсткое «насилие, производившееся над беднотой», глумление и дурное обращение с солдатами, этот, по выражению М. А. Бакунина, «кровавый налог», что абсолютно не разделяем рекрутчину периода Николая I и его преемника.
Между тем разница, судя по отзыву Лучинского, между 40-ми и 60-ми годами была колоссальной:
«… Манифест о наборе присылался обыкновенно с эстафетой и в пакете, задресованном «секретно». По получении его, также секретно, делались соответственные распоряжения, и тогда по всему уезду производилась страшная тревога – собирали рекрут; на одного, подлежащего сдаче, брали троих, на случай бракования. Взятых в рекруты сводили в одну избу, для них приготовленную, забивали в колодки, часто по два человека вместе и в таком виде оставляли их до представления в рекрутское присутствие.
Принимать такие меры было необходимо, ибо без того все бы рекруты убежали. Перспектива будущего побуждала бежать даже и таких рекрут из крестьян, которые у своего помещика подвергались наименьшим истязаниям, какие предстояли им по поступлении в солдаты, но тут они были, по крайней мере, в кругу своих родных и знакомых, которые, в случае беды, если не в силах были помочь, то могли хоть пожалеть обиженного…» .
Процесс отдачи Лучинский сравнивал с … похоронами. Однако, по его словам, находились такие, кто от души веселился.
Правда, за деньги:
«… Плач и причитания, которые обыкновенно слышались в Малороссии при провожании покойников, сопровождали рекрут в присутствии. Но вот, среди общего уныния, происходящего на улицах, вдруг где-либо среди базара встречали иное зрелище: впереди идёт музыкант, наигрывая на скрипке казачка, за ним парень, одетый в новый тёмно-синего сукна кафтан, в новой ситцевой рубахе, в новых, китайчатых штанах, новых сапогах и барашковой шапке. Он обвязан тремя новыми поясами по пояснице и через оба плеча, обвешан лентами разных цветов, прицепленными к поясам, к шапке, к пуговицам, всюду, где только можно прицепить. Пьяный, он выбивает трепака и заигрывает с толпой мальчишек его окружающих. Эту гуляет наёмщик, который завтра или послезавтра поступает в рекруты, взаимен сына того старика, который ходит за ним следом и расплачивается за всё им съеденное, выпитое и испорченное.
Как только сдаваемый о освидетельствовании в рекрутском присутствии признан годным, унтер-офицер громко провозглашает «лоб», и он поступает уже в ведомство воинской команды.
Принятому солдату лоб выбривается так, чтобы вся передняя часть головы была оголена, а забракованному выбривали затылок по желанию цирюльника, больше или меньше, смотря на тому, какое вознаграждение он получил от оперируемого…» .
Не обошёл Лучинского своим вниманием и евреям, которым больше всего доставалось от рекрутчины, ведь до 1827 года они просто откупались от этой повинности. Взаимоотношения еврейского населения с русской армии не задались с самого начала, как говориться, «коса нашла на камень»:
«… Наиболее тяжко было отбывать рекрутскую повинность евреям: прежде их вовсе не брали на военную службу, лишь в царствование Императора Николая I на них распространилась эта повинность. Вначале брали с них рекрута также, как и с других, но потом, когда вследствие различных злоупотреблений и укрывательстве завелись большие недоимки, последовало Высочайшее повеление, чтобы рекрута брать из евреев в возрасте от 8 до 35 лет.
Вопли, плач и страдания бедных матерей евреек, когда брали у них в рекруты малых детей, были ужасны. В г. Чигирин, когда я там находился на службе, был такой случай. В числе еврейских рекрут, привезён был мальчик лет 9 или 10, полненький, розовый, очень красивый. Когда мать узнала, что он принят, то опрометью побежала к речке и бросилась в прорубь.
Детей, взятых из еврейских семейств, до совершеннолетия помещали для обучения в батальоны военных кантонистов, - тоже всегда в города отдалённые. Срок их службы считался не с того времени, когда их взяли, а с достижения совершеннолетия…» .
В целом, завершал своё мнение Лучинский, тогдашний рекрут переходил в иное состояние, передавая его своим детям по наследству. Взращивая таким образом с малолетства воинов, государство намеревалось решить дешёвого проблему комплектования армии:
«… Поступивший раз в солдаты, был уже вечным и потомственным солдатом, ибо хотя прослуживши 25 лет, он увольнялся в отставку, но ни к какому другому сословию причислиться не мог, и дети его по рождении зачислялись в военное ведомство, и сыновья по достижении 9 лет, отсылались в батальоны военных кантонистов…».
****
В целом, к воспоминаниям чиновника невысокого ранга дворянского происхождения можно относиться по-разному. С одной стороны, «ветер перемен» открыл дорогу многим. Те, кто раньше помалкивал, опасаясь репрессий, теперь открыто говорили о том, что наболело и, естественно, восхваляли либерализм новой власти. С другой стороны, возможность высказаться не боясь, превратилась в то, что отныне каждый почитал своим долгом обязательно пнуть предыдущее время, обвинив тогдашних правителей в безумии.
К слову, мемуары Лучинского увидели свет лишь в 1897 году, уже при Императоре Николае II, когда его самого уже не было в живых и опасаться репрессий автору не приходилось.
И всё же.
Думаю, многих волнует вопрос: зачем же Лучинский так подробно описал все ужасы николаевской рекрутчины?
Всё просто - он сам поведал нам об этом в своих мемуарах (1838 год).
«… В это время произошло обстоятельство, произведшее чрезвычайную тревогу в нашем семействе, да и не только в нашем, но и во всех семействах польской шляхты, именовавшейся дворянами и пользовавшейся правами сего сословия.
Причиной тому было последовавшее распоряжение о том, чтобы права шляхты на дворянское достоинство в губерниях Киевской, Волынской и Подольской были рассмотрены в учреждённой для того в Киеве особой комиссии, для представления в которую документов назначен срок. Все лица, не представившие надлежащих документов, подлежали обращению в податное сословие.
Податное сословие того времени заключалось в том, что обязано были платить подушную подать, и лишённое было почти всякого человеческого достоинства, должно было терпеть унизительное обхождение от лиц привилегированного сословия, а от лиц, власть имеющих, не только унизительное обхождение, но и подвергаться без суда побоям и истязаниям, а самое тягчайшее было – это отбытие рекрутской повинности…» .
Вот оно что!
Лучинский, конечно, ни в коем разе не защищал крестьян, а просто-напросто боялся потерять те крохотные привилегии, которые отличали его от быдла, которого он так презирал! Быдла, которого каждый, кто власть имеет и захочет, и в любой момент времени мог запросто выпороть на своё усмотрение и отдать в солдаты.
Отсюда и нелестные эпитеты, которыми он награждал то «ужасное время», в котором он мог очутиться.
Семье Лучинского удалось выкрутиться. Автор писал, что благодаря хлопотам матери, в 1845 году им удалось в итоге получить все необходимые документы, «свидетельства на право поступления в государственную службу, а через два года последовало и утверждение в дворянстве».