Желая сократить обратный путь, мы пошли другой дорогой. Наткнулись на деревню, вернее на то, что от неё осталось. Я слышал, что отступая, немцы взрывали даже печи сожжённых домов. Нам навстречу вышли несколько женщин и ребятишки.
- Им чего дай, а не немца папиросой угощай! Добрый он! – сказал я сердобольному бойцу.
Мы отдали этим людям всё съестное, что у нас было. Кто-то потянул меня за рукав, я обернулся. Передо мной стоял мальчик лет десяти, его ноги и руки были в шрамах.
- Чего тебе? У меня больше ничего нет.
- Есть, - он показал на мой автомат.
- Не дам.
- А мне и не надо. Там, - мальчишка кивнул в сторону леса, - немцы остались и полицаи.
- Много?
Мальчик подозвал девочку младше его:
- Скажи ему сколько их.
Считая, девочка загибала пальцы, когда они на её обеих руках закончились, она взяла руку мальчика, вышло что двенадцать.
- Оружие у них есть?
Девочка кивнула. Я подошёл к своим, рассказал новость, было принято решение найти врага и уничтожить, брать в плен этих недобитков никто не хотел. Командира у нас не было, ребята выбрали меня, я повёл свой отряд к лесу.
- По берегу реки идите, - прокричал вслед мальчик.
Следуя его совету, мы спустились к реке, шли осторожно, пальцы на спусковых крючках. Из-за кустов потянуло дымом, мы разделились, чтобы обойти врага с двух сторон. Ползком я подобрался к небольшой ложбине, на её дне сидели люди, кто в немецкой форме, кто в гражданском. Над маленьким костром висело ведро, из него шёл пар. Приготовив гранату, я встал на одно колено:
- Огонь!
Моя граната полетела в самую гущу врага, с двух сторон раздались выстрелы, всё было кончено. Собравшись, мы договорились не рассказывать об этом, кто его знает, как командование отнесётся к нашим действиям. Выйдя к деревне, я протянул мальчику кольцо от гранаты, тот, зажав его в своей ладошке, заплакал.
В январе, после освобождения Польши, наш полк остался на её границе с Германией. Бойцы и командиры рвались в бой, хотели быстрее закончить войну, но командованию виднее. Мы расположились в небольшом городке, он несильно пострадал от войны, почти все дома были целые, работал водопровод и электростанция. Глядя на чистые улицы, стёкла в окнах домов, я вспоминал наши деревни и сёла, где ничего не осталось. В один из дней произошёл случай, который запомнился мне на всю жизнь. Было время обеда, со стороны полевой кухни вкусно пахло, бойцы готовили свои котелки. К раздаче выстроилась очередь, я был где-то в её середине, заметил, что те, кто шёл обратно, были грустными, некоторые украдкой вытирали слёзы. Что же случилось? Подойдя ближе, я услышал тихий голос повара:
- Ребятки, там, в сарае дети, наши русские, можно я вам чуть меньше хлеба отрежу, покормить бы их?
- Одним хлебом сыт не будешь, давай посуду, кашей поделимся! – раздался громогласный бас бывшего матроса балтийского флота, а ныне бойца стрелковой роты.
Бойцы из очереди согласились с его словами. Повар достал чашку, народ загудел.
- Ты бы ещё кружку дал! Ведро неси, да смотри, чтобы чистое было! – басил матрос.
Повар принёс, матрос проверил чистоту. Получая свою кашу, бойцы половину, а кто и больше, откладывали в это ведро.
- Они здесь на немцев работали, а я их кормить должен?! – раздался голос.
Наступила такая тишина, что было слышно, как капает вода из рукомойника. Матрос повернулся к говорившему. Короткий замах, и «жадный» боец уже лежал на земле, потеряв сознание, взводный сделал вид, что ничего не видел. Очередь продвигалась, переступая через тело бойца, никто не спешил ему на помощь. Вечером я пошёл в сарай, где были дети. На них страшно было смотреть, одеты в рваньё, худые как спички, многие со ссадинами и синяками. Из угла донёсся шёпот, я прислушался, слова были мне знакомы. Обойдя вывороченную дверь, я увидел мальчика, он стоял на коленях, перед ним, на ящике, была маленькая иконка с изображением Николая Чудотворца, мальчик молился. Отложив автомат, я встал рядом с ним, на нас смотрели, но никто не мешал.
Был конец апреля, кто-то брал Берлин, нам же достался город южнее его. Наши войска шли к своей цели так быстро, что окружив этот город, оставили его на потом, и вот это время пришло. Моей роте досталось кладбище, огороженное каменным забором, оно было крепостью. Артиллеристам запретили по нему стрелять, командованием было решено брать его силами пехоты. Мы получили дополнительные гранаты, патроны, дали огнемётчиков.
- Там, братцы, много склепов, все из камня, пулей не пробьёшь, будьте осторожны, - напутствовал взводный.
Что такое склеп, я не знал, но понял, что это что-то серьёзное и опасное. В двенадцать дня, после того, как засевших на кладбище немцев долго уговаривали сдаться, мы пошли в атаку. Наспех сколоченные лестницы были нужны, чтобы перебраться через забор. Я предложил сначала перебросить через него на разное расстояние гранаты, а потом лезть самим, так и сделали. Благодаря таким действиям, мой взвод первым оказался на погосте, и это было плохо! На нас обрушился такой огонь, что прячься не прячься, а пуля тебя найдёт. За пять минут боя я был трижды ранен, кровь текла из правой руки, зацепило обе ноги. Укрывшись за большим крестом, я не давал противнику выйти из каменного домика, наверное, это и был склеп. В чуть приоткрытую дверь склепа высунулся ствол пулемёта, каменная крошка обжигала лицо, осколки гранита пробивали гимнастёрку. Я несколько раз пытался уничтожить пулемётчика, но не мог хорошо прицелиться, а гранаты кончились.
- Что, туго?
Ко мне подполз младший сержант Бойко.
- Туго, пули от дверей рикошетят, не пробить!
- Так они железом обшиты!
- Зачем это?
- А кто их знает. А я с гостинцами!
Бойко придвинул ко мне переноску с немецкими гранатами.
- Вот это дело!
Взяв одну гранату, я бросил её как можно ближе к дверям склепа, пулемёт замолчал, но через несколько секунд продолжил свой смертельный огонь.
- Из пушки бы его, - из-за надгробия показалась голова Сорокина.
- Где её взять? Обойти надо. Давайте так: я справа, а ты слева, Бойко прикроет.
- Пошли, чего сидеть!
Несколько гранат сделали своё дело, пулемёт замолк окончательно, а потом из дверей показалась палка с куском белой материи.
- Убью всех, в плен брать не буду, - Бойко затянул кусок верёвки на своей руке, он был ранен.
- Нельзя так, одно дело бой, а другое дело – убийство, на кладбище так нельзя, - я был против его замысла.
- Ты ещё перекрестись!
Я перекрестился. Из склепа стали выходить немецкие солдаты, они отбрасывали своё оружие в сторону, не понимая куда идти, садились на землю прямо там.
В августе 1945 года я получил документы о демобилизации. Где пешком, где на попутках, добрался до посёлка. Помня приказ: по прибытии отметится у местных властей, пришёл в «Дом колхозника». За покосившимся столом сидел ещё совсем молодой мужчина, вид у него был важный, начальство как-никак!
- Прибыл, значит?
- Прибыл.
- Здесь останешься или в деревню вернёшься?
- Домой, только домой, столько лет там не был.
- Понимаю.
- Что ты понимаешь?! – меня как пчела ужалила, - Отсиделся здесь, а мы там воевали!
- Да, отсиделся, - он выставил из-за стола левую ногу, ниже колена был деревянный чурбак, - я быстро управился, через месяц домой вернулся. Сядь.
Мне стало стыдно, я присел на стул.
- В твоей деревне народу всего ничего осталось, женщины да старики. Звонили из области, вспомнили вашу ферму, мясо, сказали, от вас отменное шло.
- Было дело, а я здесь причём?
- Председатель ваш на войне погиб, те, кто вернулся - отказались, хотим тебе эту должность предложить.
- Какой с меня председатель, я вчера бриться начал, кто слушаться меня будет?!
- А это от тебя зависит, как с людьми сойдёшься. Сам ты местный, народ знаешь, местность, не обмануть тебя, не обдурить. Вот тебе рекомендация района, собери сход, поговори с народом, - он заполнил графы, дыхнув на печать, приложил её к бумаге, - паёк тебе будет, лошадь с телегой, скоро телефон к вам проведут, впереди много дел, командуй.
Встав со стула, в задумчивости, я забыл, где дверь, два раза покрутился вокруг себя.
- Да, зайди в канцелярию, забери в деревню почту, и ещё, на втором этаже попутчик тебе есть, сказала ваша, деревенская.
Нашёл канцелярию, там мне передали, перевязанные бечёвкой, письма, вовремя вспомнил о попутчике, поднялся на второй этаж. Дежурная, пожилая женщина, указала на первую справа дверь, я постучал, вошёл. На кровати сидела женщина, я не признал её, а начальник сказал, что наша. Когда она ко мне повернулась, я чуть не лишился чувств – это была моя пропавшая сестра, постаревшая лет на двадцать, узнаваемыми остались только глаза.
- Здравствуй, братец.
Упав рядом с ней на колени, я обнимал её, целовал руки, а она много кашляла и плакала. Гладя меня по голове, прямо как в детстве, сестра приговаривала: «Братец мой, большой стал, мужчиной вырос, герой какой, столько наград, как же тяжко тебе было!». Дали мне обещанную лошадь с телегой, два мешка овса и овчинный тулуп. Устроились мы с сестрой в телеге и поехали домой.
В дороге сестра рассказала, что окончив курсы медсестёр, её направили на фронт, в первом же бою она была ранена, подобрали немцы. Потом были концентрационные лагеря, когда их освободили американские войска, проходила проверки, с трудом добралась до посёлка, поняла, что сама до деревни не дойдёт, ждала, может, кто туда поедет, а тут вот как вышло. Спрашивала про родных, я сказал, что отец и старшая сестра погибли, мама писала, о брате ничего неизвестно, приедем домой, может есть новости. На пригорке, с которого была видна деревня, сестра попросила остановить телегу.
- Я немножко полежу на родной земле, можно ведь?
- Можно.
Мы легли на траву, над нами пролетали птицы, в лесочке трещала сорока.
- Давай письма посмотрим, - попросила сестра.
Я достал их, развязал бечёвку, первой была похоронка на нашего соседа, потом мелькали знакомые фамилии, последним было письмо от нашего брата, я с тревогой его развернул. Он писал, что жив и здоров, был в плену, но теперь воюет. Судя по дате, письмо было написано месяц назад, где он сейчас, с кем воюет, ведь война закончилась?! Я вспомнил разговоры про войну с Японией, неужели он там?
Деревня встретила нас тишиной, ни крика петуха, ни мычания коровы, улица была пустынной. Первой кого мы встретили, была бабка Офросья, она пристально нас оглядела, узнав, бросилась бежать в сторону нашего дома.
- Я знал, что она притворяется старой, - сказал я, видя, как резво бежит старушка.
Навстречу нам выбежала мама и сестра. Мама, встав на колени, крестилась и благодарила Бога за то, что мы вернулись, потом долго обнимались, целовались, на нашу радость собрались все, кто мог. Я раздал письма, выразил соболезнование соседям.
- Значит, в председатели тебя выдвигают, - мама положила на стол документ, выданный мне в посёлке.
- Выходит так.
- От колхоза и половины не осталось. Кого война забрала, кого труд тяжкий. Мы с бабами вручную брёвна до просеки таскали, не все сдюжили, померли много.
- Завтра попрошу людей собраться, поговорим.
- Это правильно, не лезь в командиры, советуйся, народ много чего доброго скажет.
Через год, в отпуск, приехал брат. Он подтвердил мои догадки про войну с Японией, был он там и пока приказано служить дальше. Окончательно домой он приехал только в 1950 году, в деревне не остался, устроился на работу в посёлке. В 1976 году наш колхоз упразднили как нерентабельный, мне предлагали должность механика на автобазе посёлка, я отказался. Деревня отремонтировала церковь, завела пасеку, с неё и жили. Оглядываясь назад, я часто спрашивал себя: всё ли я правильно делал в своей жизни, не допустил ли где ошибки?