Собственно, а чего такого? Появился за окном какой-то мокрый дождик, о котором никто ничего толком не знает, но все мгновенно сели на скамейки вдоль дороги. Инородная субстанция, да пусть даже и так, и что с того. В конечном счёте чего ожидаешь, то и получаешь. В рифму получилось. Надо жить всем ветрам назло и даже с улыбкой для форса. Семарг очень беспокоился, что жители высотки превратятся в обслуживающий персонал всяких там туристов, любителей аномалий. Ну здесь не поспоришь, у халдеев (обслуги) мозги устроены особенным образом, как у спаниеля: одна извилина, и та нацелена в миску. С фантазией плохо, а есть хочется. Но почему обязательно Винтаж 2000 понадобилось превращать в гостиницу. Нет никакой необходимости так бросать пыль перед нахальной слизью. Вот совсем нет! Можно, к примеру, вовсе не обращать внимания на эту подвижную дрянь за окном. Позабыть о её скользком существовании.
«А что? Очень даже, что и здравая мысль! Пусть правительство беспокоится о всяких там мокрых вуалях, а нам жить надобно! Всё, с завтрашнего дня заставлю всех работать не покладая рук. Всеобщий субботник устрою. Пусть отмоют Замок, как здравствуй нихачу! Опять же выгода, вдруг и взаправду придётся взорвать высотку вместе с этой проклятой мерзостью. А у меня Замок чистенький, свежий, готов к приёму нового персонала», – думал Семарг, отправляясь спать.
Тем временем в лаборатории академика развернулась битва титанов. Плещеев в обыкновенной для себя манере потребовал от Персефоны объяснений:
– Послушай, дорогая, это что такое было? Что за шестерёнки вставила себе в уши Мара Филипповна? Ты что? Ты их ей подарила? Тогда что за марсианский плакат она там вывесила? За правду и справедливость! Это что такое?
– Толстый, остынь, лучше подумай, как нам отсюда выбраться.
– Генерала видела? Он мораторий на передвижение объявил. Теперь всё, теперь никто не сможет отсюда сбежать. А я уж и подавно, он ведь что удумал, императору настучал. Ты что, не слышала: летающего гвардейца отставить и заниматься дождём. Форменное безобразие!
Сделав круг по лаборатории, академик запнулся за ногу петейнозавра, вонзившегося клювом в дверку стеклянного шкафа с коллекцией насекомых из юрского периода.
– Ах ты гад! – воинственно выкрикнул учёный, отвесив хорошего пинка в заднюю полусферу чучела, отчего притихшие после утренних полётов бабочки вновь ожили и замельтешили в воздухе разноцветными крыльями.
– Ну? – он грозно уставился на Персефону.
– Послушай, это какая-то грандиозная мистификация. Я их не нашла. Представь себе, украли. Сначала подумала на тебя, но теперь всё встало на свои места – это Берта, и с намёком, заметь.
– Да, и как ты себе это представляешь? – академик показал на бронированную дверь лаборатории.
– Тогда у меня амнезия или ещё что похуже. У меня нет объяснения. То, что Маре Филипповне их вручили, здесь как раз всё понятно: позлить захотела. Берта делает намёк на докладную в университете. Поэтому и написала своё дурацкое: “За правду и справедливость”! Тварь генеральская!
– И ради этого такие грандиозные декорации? Что-то не сходится. Уж очень дорогое удовольствие.
– Она может себе позволить, когда муж – старший советник ЦУП.
– Ты себе льстишь! Столько беготни, и всё из-за тебя! Нет, здесь что-то посерьёзней болтается. Марсиане опять же появились. Ты рассказывала, что Берта училась на Марсе? Интересно, интересно.
Взяв в руки стеклянную коробку c металлическими воронками, он начал собирать разлетевшихся махаонов, крутя ручку устройства, издающего неслышные человеческим носом запахи похоти для насекомых.
– А почему твой Аристов молчит?
– Может, я одна полечу в Пальмиру. Разведаю пока, что да как? – думая о своём, продолжала канючить по инерции Персефона.
– Останешься здесь для лабораторных опытов, – железным голосом объявил академик.
– Волюнтарист!
– Рассказывай, что с этими серёжками не так. Феоктист Петрович утверждает, что краденые. Это правда?
– Ничего не знаю. Мне их подарила тётя Поля, когда я поступила в Квантовый сдвиг. А эти цыпы стратосферные высмеяли. Представь себе! Конечно, я обиделась и при первой возможности отомстила.
– Густой сироп. И что мне с тобой делать? Серёжки краденные, я помню эту нашумевшую историю. Но теперь кто докажет? Значит, говоришь, марсиане? Ерунда какая-то! Зачем им награждать Мару, когда она на Камчатке работала? Хитрая шкурка: мех наружу, а внутрь гвозди…
Академик поставил ловушку с обалдевшими махаонами на полку и пробурчал в задумчивости:
– Тру-ту-ту-ту, ту-ту, бамс. Ага! И всё-таки Феоктист Петрович прав! Всё всегда находит своё объяснение! – выставив вперёд бороду, академик закатил к потолку глаза.
– Я тебя не понимаю. Что-то бурчишь непонятное. Ты что, здесь один?
– Вот что я думаю. Давай-ка проведём повторный анализ этой жидкости. Я там на лестничной площадке видел большую лужу. Возьми образец.
За ночь почти на всех клетках из титановых ферм, соединяющих лестничные марши, появились выпуклые лужи, стянутые плёнкой поверхностного натяжения. Спешащие на работу в Замок граждане с опаской обходили инопланетную субстанцию. Дети, наоборот, глупо хихикая играли с удивительным образованием, больше похожим на ртуть, чем на воду. Стоило встать в центр, как вещество расступалось, открывая абсолютно сухие металические панели в заклёпках. Родители дёргали своих чад за руки и тащили прочь от опасной, на их взгляд, жидкости.
Напольные часы старой немецкой фирмы Кёхлер неожиданно очень громко произвели первый удар в бронзовые тарелки, потом уже тише пробили оставшиеся пять раз. Шесть часов. Феоктист Петрович открыл глаза и недовольно посмотрел на циферблат. Рядом с кроватью источала миазмы фарфоровая чашка с дешёвым американским кофе, приготовленным полицейским секретером в микроволновой печке.
– Что у нас по графику?
– Отправить всех на работу в Замок.
– Отправил?
– Так точно, господин полицмейстер.
Секретер всегда различал, когда Феоктиста Петровича следует называть “господин полицмейстер”, а когда “господин следователь”. Всё, что касалось общественного порядка, относилось к ведению полиции, если же речь шла о криминалистике, то робот применял другое обращение.
– Ещё? – обрадованный, что одним делом меньше, спросил Феоктист Петрович.
– На этажах появились лужи непонятного свойства. Граждане обеспокоены. Ночью высотку окружили гвардейские дредноуты. Полная блокада. Разрешён вход только в Замок.
– И какая это, к чертям, блокада, когда из Замка лети, куда захочешь? – пробормотал себе под нос следователь, по совместительству исполняющий обязанности начальника полиции.
– Не могу знать.
Взяв блестящим манипулятором поднос с пустой чашкой, секретер отправился на кухню.
– Где тапки? – вдогонку спросил Феоктист Петрович.
– В мои обязанности не входит за ними следить, но я заметил, что вы их вчера вечером бросили в окно.
– Зачем?
– В научных целях. Проверяли, как на них отреагирует дождь.
– Проверил?
– Абсолютно. Реакции ноль.
«Что и следовало ожидать. Теперь босиком придётся ходить, – мысленно заключил Феоктист Петрович. – И что мы имеем: серёжки Мары, дождь и генерала. Вот это крюшон! Про священников лучше не думать, здесь отдельная песня. А вот Семарг удивил: мощь! Это ведь надо иметь такую железную волю? Мир готов исчезнуть, если верить словам академика, а он всех на работу отправил. А и правильно, нечего ныть. Работать надо, работать!»
Аккуратно заправив постель, Феоктист Петрович повернул отполированный многочисленными прикосновениями серый титановый рычаг. Вздрогнув, железная панцирная кровать исчезла в стене, закрыв собой прямоугольную нишу.
– Сегодня по графику каша и сарделька, – сообщил робот.
– Хочу киселя, клюквенного, – произнёс дежурную шутку сыщик, которую дежурно не понимал секретер.
– По четвергам у нас какао и никаких киселёв.
– “Киселёв”? А что так бедно?
– Нет в меню, ‘– бесстрастным голосом сообщил робот, не понимавший, что такого замечательного в слове “киселёв”.
35. Махао́н (лат. Papilio machaon) — дневная бабочка из семейства парусников или кавалеров (лат. Papilionidae)
–––––––––––––––––––––––––––––––––
Внимание! Знак Ер (Ъ) – указывает на вторую часть главы.
Глава 9 Сатисфакция (Ъ)
Глава 10 Семарг начинает действовать (Ъ)
#фантастика #стимпанк #антиутопия #детектив #юмор #гиперпанк