оглавление канала
Я продиралась по какому-то болоту в кромешной темноте. Где-то, на грани слуха слышались какие-то непонятные булькающие звуки, треск ветвей и уханье филина. А я выдирала ноги из липкой грязи, не видя ни просвета, ни дороги, куда следовало идти. Сил уже почти не оставалось, когда впереди я увидела темную полоску леса. Значит там был берег. Собрав последние силы, я рванулась в том направлении и вскоре под ногами почувствовала твердую землю. Легла на высоком берегу, тяжело дыша и уставилась в темное небо. Закрывая звезды, над головой ползли клочковатые тучи, словно куски разорванной ветхой простыни. В ветвях, в самых верхушках крон, вдруг завыло, застонало, затрещало, будто огромная птица запуталась в еловых лапах, и пыталась продраться из плена переплетенных ветвей на волю. Тревога тяжелым ватным комом накатила на меня, заставляя подняться на трясущихся ногах. Мне нужно было выбраться из этой тьмы, раздираемой непонятными и тревожными звуками. Я встала, и, натыкаясь в темноте на стволы деревьев, вытянув вперед руки, стала медленно выбираться из этой вязкой и душной темноты. И вдруг все кончилось! Я оказалась на поляне, покрытой высокой травой. Над головой оказалось чистое от туч и облаков темно-синее бархатное небо. Звезды мерцали ярко и загадочно, словно посылая мне некие знаки, похожие на азбуку Морзе. Только, вот беда, не знала я этой азбуки, а потому, не могла понять, что они хотели мне сказать. Ветер сонно шевелил головки спелых трав, и они шуршали, будто мыши -полевки в своих норах, спелыми коробочками семян. Этот легкий, шепчущий звук как будто тоже нес в себе какую-то информацию, словно тоже стараясь мне что-то поведать. Я прислушивалась до звона в ушах, но никак не могла понять их шепчущей речи. И вот, среди этих ночных шепотков и шуршаний, я вдруг явственно услышала звук, напоминающий всхлипы ребенка. Настороженно повела головой, пытаясь уловить направление, и медленно пошла в ту сторону. На самом краю поляны, на границе с лесом, я увидела что-то большое, бесформенной кучей лежащее на земле. Осторожно приблизилась. Звуки всхлипа доносились именно от этой вздрагивающей живой кучи. Протянула руку, едва дотрагиваясь до того, что лежало почти у моих ног. Пальцы ощутили что-то мокрое, липкое. Я в страхе отдернула поспешно руку, пытаясь рассмотреть, что же это такое, хотя уже и так знала, что это была кровь. А бесформенная куча у моих ног – это медведь. Я замерла от ужаса, боясь пошевелиться, боясь увидеть, боясь утвердиться в своих догадках. В это время, из-за леса на небо выкатился огромный серебристый диск луны, освещая все вокруг призрачным голубоватым светом. Куча зашевелилась, огромная голова с круглыми ушами повернулась в мою сторону, окровавленная пасть раздвинулась, показывая белые клыки. И из нее вырвался не то стон, не то хрип страдания и какой-то неизбывной муки. Я испуганно прижала руки к груди, боясь до конца поверить, что это Асхат. И закричала громко, страшно, надсадно: «Нет!!!»
Раскрыла глаза, не в силах понять в первые секунды, где я нахожусь. В окошко падал серебристый свет от восходящей луны. Пожалуй, это было единственное, что напоминало мне недавний кошмар из моего сна. Я полежала еще некоторое время, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце, затем, решительно встала, и принялась одеваться. Я знала, что мне надлежит делать.
Кое как дождавшись утра, я вызвала Андрея. Он явился слегка взъерошенный после сна, но по блеску его карих глаз чувствовалось, что мастер готов ко всему, как в песне «если завтра война, если завтра в поход». Точнее, даже если все это не завтра, а уже сегодня, вот прямо сейчас. Узнав, что я оставляю все хозяйство на него, слегка разочаровался, но мужественно приготовился исполнить свой долг. Как видно, Андрей рассчитывал на более ответственное и интересное задание, нежели рутинная работа. Но он вполне стойко выдержал это разочарование, чем вызвал у меня очередной приступ уважения.
Я сбегала в столовую к Василичу, и наказала ему слушаться Андрея, как меня саму на время моего отсутствия. Завхоз смотрел на меня глазами больной собаки, и горестно кивал головой, как будто собирался расстаться со мной навеки. Я заверила старика, что меня не будет всего-то ничего, ну, может, недели две, ну, максимум. месяц. А такой срок, я была уверена, мужики были способны продержаться и без меня. Запрягла Люську и торопливо покинула базу. На сердце было тяжело, как будто я детей одних в лесу на растерзание диким зверям бросила. Всю дорогу призывала себя к порядку, пытаясь саму себя убедить, что это ненадолго. Но сон, приснившийся ночью, гнал меня вперед, заставляя забывать обо всех лесозаготовках, вместе взятых. То, что с Асхатом случилась беда, я уже не сомневалась. Теперь осталось убедить Прона в том, что мне необходимо отправится туда, где сейчас находится Олег, и куда ушел медведь.
Несмотря на ранний час, старец встретил меня на крыльце дома, явно почувствовав мое приближение. Скорее всего, мои эмоции были настолько сильны, что бежали впереди меня на несколько километров. Окинул хмурым взглядом меня с ног до головы и сурово произнес:
- Ну и куда ты собралась?
Если он думал, что своей суровостью как-то повлияет на мою решимость, то ошибся. Пока ехала сюда, я уже успела смирить все свои эмоции и сейчас была полна решимости осуществить, что задумала. Сделать это надлежало спокойно и настойчиво. А эмоции в таком деле послужили бы только помехой. И сейчас никто бы уже не мог остановить меня или переубедить не делать того, что задумала. Не отвечая старику на его вопрос, я молча спешилась с лошади, и, привязав ее у березки встала перед Проном, как партизан-подпольщик, готовый к расстрелу.
- Я хочу говорить с Туралом… - Произнесла я это тихо, но вполне решительно, давая понять старику, что не намерена отступать от своего решения.
Старик только сокрушенно покачал головой и, молча развернувшись, вошел в дом. Я прошла следом за ним, и, не раздеваясь, уселась на край лавки, выжидательно уставившись в его спину. А Прон, как ни в чем не бывало, принялся чем-то греметь у печи, делая вид, что ничего не произошло, и я просто так ехала мимо и заглянула к нему на огонек. Я продолжала молча наблюдать за ним, ожидая его решения. Погремев кастрюлями, он поставил на стол чугунок с кашей, две небольших глиняных миски, положил рядом ложки и два ломтя хлеба. Сел с кряхтением за стол, изображая из себя древнего и ветхого старца, и принялся набирать кашу в свою миску из чугунка. Я сидела каменным изваянием, не притрагиваясь к еде. Он сердито поглядывал на меня из-под лохматых бровей и ел с каким-то остервенением кашу, будто считал несчастную гречку виновницей всех наших бед. Как будто в этих простых действиях заключался весь смысл его жизни на данный момент.