Не успели все русские войска покинуть Польшу, как горячая шляхетская кровь снова закипела: в городе Бар составилась конфедерация и подняла там знамя борьбы за веру и свободу. Вспенилась новая волна католической агитации за возврат к доброму старому времени, когда не слышно было в Польше ни о диссидентах, ни об их правах: всякое право диссидента есть ущемление прав католиков. Ждать действенной помощи от дворов Дрезденского, Венского, Версальского не приходилось, поэтому защитники веры уповали в основном на помощь от турок, всячески склоняя последних к войне с Россией, понимая, что ловить рыбку в мутной воде партизанской войны гораздо удобнее, если у России руки будут связаны войной с Турцией.
Война началась в конце 1768 года, достаточное количество русских войск держать в Польше стало невозможно, войска нужны были на войне. Всего в Польше русских было около 12 тысяч, и в Литве около 4-х. Этими силами были отбиты у конфедератов занятые ими города: Бар, Бердичев, Краков; «…но трудно было угоняться за мелкими шайками, которые рассыпались по всей стране, захватывали казенные деньги, грабили друга и недруга, католика и диссидента, духовного и светского человека. Награбивши денег, шайки эти убегали в Венгрию или в Силезию».
Страшная смута и рознь господствовали повсюду, к опустошению страны конфедератами присоединился еще бунт гайдамаков, которые в хищничестве не уступали полякам, а в жестокости по отношению к местному населению, вне зависимости от его вероисповедания и национальности, превосходили. Местные власти во главе с королем ничего не хотели сделать против конфедератов, боясь быть обвиненными шляхтою в недостатке патриотизма, и уповали лишь на русские войска и русские деньги. С помощью русских войск они рассчитывали сохранять власть, а с помощью русских денег роскошествовать. Свою пассивность в делах государственных они компенсировали активностью в интригах против русского посла Репнина, который один мог держать в руках и короля, и его Совет, и всю свободолюбивую шляхту. В довершение к этим проблемам, дела на русско-турецкой войне шли не очень хорошо, что прибавляло духа партизанам.
Австрия ограничивалась тем, что давала убежище конфедератам; Франция решилась оказать им более деятельную помощь и послала уполномоченного на рекогносцировку в Венгрию, где было гнездо повстанцев. Вот что он (Дюмурье) написал позднее в своих записках: «Нравы вождей конфедерации азиатские. Изумительная роскошь, безумные издержки, длинные обеды, игра и пляска – вот их занятия!» Они пришли в негодование, когда он объявил им, что не привез денег, и что, судя по их образу жизни, они в них и не нуждаются. Более того, понимая бессмысленность каких-либо инвестиций в дело борцов за вольность и свободу, Дюмурье добился отмены пенсий вождям конфедератов, которые они ранее получали от правительства Франции. Он правильно оценил боеспособность войска конфедератов, которое состояло из 16-17 тысяч одних только кавалеристов-шляхтичей, равных между собою, без дисциплины, дурно вооруженных, на худых лошадях, без пехоты и артиллерии, руководимых восемью независимыми вождями, несогласными между собою, иногда дерущимися друг с другом; и которое при внушительной численности обладало минимальными боевыми качествами.
Ситуация стала постепенно меняться. Русские дела на войне пошли лучше, Суворов разогнал повстанцев в Литве, зашевелились Австрия и Пруссия. В 1770 году австрийские войска из Венгрии вступили в польские владения, заняли два староства, и объявили эти земли «возвращенными» на том основании, что в 1412 году они были насильно отторгнуты Польшей от Венгрии. Прусский король под предлогом защиты своих владений от морового поветрия, свирепствовавшего в южной Польше, занял пограничные польские земли. Осенью того же года принц Генрих Прусский, будучи с визитом в Петербурге, впервые завел речь, оставшуюся, правда, без непосредственных последствий, о разделе Польши.
В марте 1771года Фридрих II снабдил своего посла в Петербурге следующей инструкцией: «…Мы с Россией должны воспользоваться благоприятным случаем и, подражая примеру Венского двора, позаботиться о собственных наших интересах и приобрести какую-нибудь существенную выгоду. …Что же касается до меня, то я никак не могу обойтись без того, чтобы не приобрести себе таким же способом часть Польши. Это послужит мне вознаграждением за мои субсидии, равно как за потери, которые я также потерпел в этой войне». Субсидии Фридрих II платил России на время войны вследствие союзного договора, а о каких потерях он толкует, непонятно. Разве, о моральных. Но таким ущербом его испугать вряд ли было возможно.
Дело какое-то время не двигалось. Россия в лице Екатерины отмалчивалась, Пруссия в лице Фридриха продолжала соблазнять всевозможными выгодами, которые последуют для союзников вследствие раздела Польши, особенно упирая на то обстоятельство, что Австрия уже приступила к разделу явочным порядком, не спрашивая позволения ни у России, ни у Пруссии. Ни, разумеется, у Польши. В качестве последнего аргумента Фридрих прямо объявил, что Россия может рассчитывать на помощь Пруссии в настоящем конфликте с Турцией и Польшей и в назревающем конфликте с Австрией только при условии раздела Польши. Этот аргумент, кажется, подействовал и началось сближение позиций трех государств.
7 (18) сентября 1772 года Польша была поставлена перед выбором: согласие на раздел или оккупация Польши соединенным войском союзников с непредсказуемыми последствиями. Сопротивляться Польша была не в силах: войска не было, порядка в стране не было уже давно, магнатов интересовали личные «маетности», шляхту интересовал вопрос, где бы выпить и закусить, а при возможности и подраться, желательно без последствий, народ интересовал вопрос, как дожить до завтрашнего дня.
Приведу еще одно высказывание известного уже нам французского уполномоченного при конфедератах Дюмурье: «Польское социальное тело – это чудовище, составленное из голов и желудков, без рук и ног».
Какое-то время ушло на дебаты и, наконец, раздел совершился; России досталась Белоруссия, по площади самый большой кусок в сравнении с долями союзников.