(Лимонов Э. Кладбища. Книга мертвых-3. – СПб. : Лимбус-Пресс, 2015)
Лимонов когда-то написал еще одну книгу. Не новую, но еще одну. Прежде такое говорили только про Сорокина с Пелевиным, да пора бы и тут признать очевидное.
Тут не обойтись без теоретического экскурса. Главное произведение Э.Л. – мифы о самом себе: о странствиях, о воинской доблести, о мужской неотразимости, о безошибочных социальных предвидениях. Одиссей, Ахилл, Парис, Кассандра. А с 2001 года – и Харон по совместительству: уже третий сборник некрологов. Что, впрочем, закономерно: мы, оглядываясь, видим лишь руины.
Проблема в том, что «Кладбища» – большей частью руины самого Лимонова, эпитафия не столько разномастным (от Рохлина до Березовского) мертвецам, сколько самому себе. Ибо Парис или Ахилл – не профессия, но амплуа. Профессия у шлемоблещущего Национального Героя несколько скромнее – литературный поденщик. А выдавать на-гора по книге в год – работа собачья; и конвейер – не место производства шедевров. Но назвался груздем – вынь да положь. Иначе престарелого поэта поглотит медленная Лета. Или, того хуже, безденежье.
Первое, что бросается в глаза, – фатальный дефицит фактуры. Э.Л. уже отслужил панихиду по всем более-менее знакомым покойникам. На очереди – шапочные знакомые, а то и вовсе не знакомые: с Березовским автор перезванивался; Девотченко видел на сцене; общества Новодворской старательно избегал после одной-единственной пикировки. Единственный возможный источник информации при таком раскладе – Википедия, которую Лимонов по-школярски старательно переписывает, не особо утруждая себя даже поиском синонимов. Найдите пять отличий:
«Один из ее <В. Новодворской – А.К.> предков в XVI веке отговаривал Андрея Курбского от бегства в Литву, вызвал его даже на дуэль и был Курбским убит. Еще один предок был якобы мальтийским рыцарем» («Кладбища. Книга мертвых-3»).
«По утверждению Валерии Новодворской, ее предок, Михаил Новодворский, был воеводой в Дерпте в XVI веке. Когда он узнал о том, что князь Андрей Курбский увел своё войско в Литву так, чтобы литовцы могли его разбить, Михаил Новодворский хотел отговорить его от измены, однако Курбский не стал его слушать. Тогда Михаил вызвал его на дуэль, на которой погиб. Еще один из предков, по словам Валерии Новодворской, был мальтийским рыцарем» (Википедия).
Читается все это с тем же интересом, что и инструкция к электроутюгу. Да автору, похоже, и самому до зевоты скучно. По большому счету, все персонажи «Кладбищ» интересны ему лишь потому, что имели честь один-два раза с ним поручкаться и засвидетельствовать его неординарность:
«–Катя, познакомься, это – Великий Человек, Эдуард Лимонов, – сказал он <Ю. Любимов – А.К.>».
«–Валентин Иванович <Вареников – А.К.>, вот познакомьтесь – великий русский писатель Эдуард Лимонов».
Поверить гармонию лимоновского нарциссизма проще всего примитивной арифметикой. В эссе про издателя Жан-Жака Повэра 2032 слова. Из них непосредственно фигуранту посвящено 578. Все остальное – до оскомины знакомая история про французское издание «Эдички», про скверный финал романа с Еленой, про… в общем, читайте «Великую мать любви», «Детей гламурного рая» и проч. Собственно, это не только Повэра касается. Про Лизу Блезе читали в «Анатомии Героя», про Наталью Медведеву и контессу де Гито – Господи, да где только не читали…
Осмысливать чужую жизнь для Э.Л. – занятие непосильное да и никчемное: ему и своей собственной с избытком хватает. Однако иной раз до смерти хочется завершить эпитафию афористически, незлым, тихим словом, – результат, как правило, смехотворен:
«В Апостольской Православной Церкви отец Глеб <Якунин – А.К.> носил титул “протопресвитера”. Несколько смешной титул, звучит как “полусвитера”».
Вообще, мысли – не самое сильное место автора. Потому на месте философии в «Кладбищах» – привычные для лимоновской эссеистики общие места, а что сверх того – от лукавого:
«Человеческий вид снабжен банальной трагедией смерти изначально, от детей скрывают, но дети неизбежно узнают».
«Снабжен трагедией», надо сказать, еще не худший образец авторских идиолектов. Лимонов не скупится на «великолепный, мускулистый стиль»: «она не была настолько образована культурой», «стигмат на мне я нанес себе сам». Все это зачем-то пересыпано ненужными макаронизмами: «Знать не знаю, что за банк, нихт ферштейн, были ли там money».
Хоть убейте, don't understand, verstehe nicht и уж совсем ne comprends pas, на кой понадобилась Лимонову эта книжка – топорная переработка собственного утиля. Впрочем, читателю такие вопросы задавать не к лицу: он виноват уж тем, что автор хочет кушать. Тем паче, сам Э.Л. со свойственным ему глубокомыслием утверждает:
«Никакой морали извлечь из смертей невозможно. Разве что каждая смерть – это практическое доказательство отсутствия бессмертия.
А вот это – спорный вопрос. Я, по крайней мере, извлек из «Кладбищ» как минимум два нравоучения. Первое: Эдуард Вениаминович, несмотря на творимую легенду, далеко не Харон – лишь пассажир его ладьи, как и все мы; последние эссе тому свидетельство. И второе: уходить надо вовремя, вот что. Пока не превратился в руины.
Из архива: февраль 2016г.
Оригинал публикации на сайте журнала "Бельские просторы"
Автор: Александр Кузьменков
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого