— Просыпайся, — раздался грубый приказной тон.
— Нет.
— Просыпайся.
— Назови мне хоть одну причину, почему я должен сегодня проснуться?
Голос из тьмы мне не ответил. Пока что я продолжал медленно плавать в первородном бульоне собственного сознания, тягучем и обволакивающем.
— Ты действительно хочешь остаться рисовым зёрнышком сознания в этом уютном тёплом забвении? — заговорил другой голос, мягкий и вкрадчивый. — Остаться здесь навечно? Где тебе ничего не нужно больше будет делать?
— Ничего? — пробурчал я.
— Совсем ничего, — подтвердил голос. — Никаких страданий, никаких проблем. Никаких переживаний насчёт того, какие ошибки ты совершил. Никаких мыслей о том, чего ты так и не сделал. Никакого стыда за поступки, что оказались неверными.
Немного покатав слова в мыслях, словно получше пробуя их вкус. Сладковатый аромат, похожий на барбарис, растекался всё сильнее. “Никакого стыда”. “Никаких переживаний”...
— Нет, тебе нужно встать, — раздался третий голос, живой и радостный. — Ты должен двигаться. Двигаться дальше.
— Я никому ничего не должен. Я ни у кого ничего не занимал.
— Шутить вздумал? — Командир резко перебил Оптимиста. — Ты забыл, что стало причиной для всего этого?
— Нет. И лучше бы я не помнил.
— Но ты помнишь. И этого не изменить. Только если головой удариться посильнее.
И вправду. Несмотря на все мои старания, эти чувства и воспоминания въелись в мозг, словно петроглифы, выбитые на камне. Слишком хорошая память. Слишком сильное чувство вины.
— Ты всегда считаешь себя виноватым, даже если это не так, — Оптимист вновь перехватил инициативу. — Прошу, пойми, что таким образом ты ничего не добьёшься. Неужели тебе не стыдно за то, что ты делаешь? Что бы ты сказал маленькому себе, что так ярко и живо мечтал? Что ты потерял всё, что имел и даже не попытался вернуть?
— Да. Я устал. Я устал подводить тех, кто мне дорог. Я устал ошибаться в выборе людей. Устал испытывать скорбь и печаль. И поэтому я устал просыпаться.
— Послушай, если ты немедленно не встанешь, то…
— То ты опять ничего не сделаешь, потому что тебя опять заглушат. Твой авторитет равняется кричащей в очереди бабке.
На некоторое время снова воцарилась тишина. Прозрачные волны уносили меня в неизвестном направлении по смоляному океану забвения.
Как вдруг откуда-то далеко раздалась песня. Едва различимая, лишь обрывки слов доносились до восприятия. Даже мелодию не угадать.
— Слышишь? — Оптимист словно воспрял духом. — Это оно. То самое.
— Что?
— То, что поддерживало в тебе силы всё это время. То, что говорило, что жизнь всегда стоит того, чтоб попробовать ещё раз.
Я догадывался, что он скажет. Догадывался, но всё равно не говорил.
— Почему-то несмотря на всё, что с тобой случается, у тебя получается отстраниться от событий и встать. С дрожью в ногах, хромая, еле передвигая ступни. Но идти. Идти дальше.
— Я не хочу вставать, — проговорил я с дрожью в голосе.
— Тебе придётся встать. Тебе совесть не позволит, — Искуситель наконец очнулся от оцепенения. — В конце концов, мы все это знаем.
— Да. Знаем. Вставай. Живо.
— Именно. Мы все.
Качка с каждой минутой переставала быть успокаивающей и становилась всё более неуютной, будто кто-то с определённой частотой пинает лодку. Особенно гулко отдавалось в то место, где по образу в памяти была голова.
— Почему… так больно?
— Боль навсегда останется с тобой, если ты не встанешь. Как бы не врал сладкоголосый.
Мелодия становилась всё отчётливее. Стали различаться отдельные слова, постепенно собирающиеся в предложения.
“...я всего лишь ещё один кочевник на пути…”
“…было бы так просто выбирать дру-узей…”
“...поцелуй кулак и коснись неба…”
“...вспомни лица: пропавшие, ушедшие…”
“...думай как солдат, что сам по себе, думай как охотник, оставшийся в буране…”
“...выдержи. Перегрузку. В тысячу тактов и тысячу голосов…”
— Слышишь? Так звучит твоя надежда, — голос Оптимиста ласкал, словно пропитанная кремом рука матери. — Ты всегда находил причины подниматься. Даже если тебе казалось, что ты уже не сможешь.
То место, где по ощущениям было горло, резко сдавило в спазме. Необъяснимый жар стал прокатываться по телу.
— Встань. Иначе вся любовь и забота, что проявили родители и те немногие друзья, что у тебя были, окажутся напрасными. Отложи своё оружие. И пой.
Первым, что я увидел, когда глаза открылись — бетонный потолок с облупившейся побелкой. Глаза горели от скопившихся слёз. С большим трудом я всё-таки смог поднять корпус и сесть в кровати. Послышался перезвон стеклянных бутылок. Так и есть. Под одеялом их было штук шесть.
Голова гудела, как казан после удара кочергой. Холод квартиры немного отрезвил затуманенный рассудок. С трудом выползаю из кровати и встаю на подгибающиеся ноги. Панельные дома за окном возвышались в своей серости, а метель скрывала их неприглядность, придавая мистический, отчасти заброшенный вид.
— Хорошо. Я нашёл одну причину, чтобы проснуться сегодня. Пусть хотя бы она меня не разочарует.
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ