Бегло оглядевшись, я сунул между двух оптических кабелей закладку. Это был физический накопитель информации, до отказа забитый новейшими мемасиками. Ради него мне пришлось оборвать тысячи жизней.
Место для закладки просто отличное. Дополненная реальность прятала от взгляда обывателей все коммуникации, поэтому человек, не отключивший веб-зрение, даже не увидит, где расположен тайник.
Навстречу мне двигалась женская фигура. Я поспешно вернулся в онлайн. Как раз вовремя, чтобы увидеть всплывающее окно. В нём красовались откровенные фотографии этой случайной встречной, сопровождённые краткой анкетой. В глаза бросилось выделенное цветом и шрифтом сообщение, что эта дама любит церебральный секс.
Я оторопел. Замер. И ассистент, видимо приняв эту реакцию за удивление, тут же открыл мне страничку поисковика. Оказалось, церебральный секс ‒ это новомодное увлечение, ради которого люди устанавливают себе специальный разъём в черепе, дающий непосредственный доступ к тканям мозга… Какого чёрта я вообще это читаю?! И какой идиот додумался называть дырку в черепе разъёмом?!
Информационная страничка моргнула и скрылась. Как мне показалось, несколько растеряно. Ассистент не понимал, как интерпретировать мою реакцию. Это и не удивительно. Я специально отключил его на время закладки, и теперь у него были неполные данные о моём времяпрепровождении. Но, чёрт побери, почему я вообще увидел это сообщение?
Проверив открытые приложения, я со вздохом разочарования увидел значок тиндера. Вот и ответ. У меня же там стоит ответный автолайк. Видимо, девица, едва заметив, свайпнула меня, и алгоритм тут же ответил ей взаимностью. Даже анонимайзер её не смутил. Маска, прячущая лицо от поисковых алгоритмов, давно стала символом разного рода вандалов и барагозов, считающих себя борцами с системой. И в определённых кругах у таких личностей установился некий романтический флёр.
Ладно, всё это не важно. Конечно, включённое под камерами приложение для человеческих случек ‒ это очень плохо. Пусть деанонимизировать меня только по нему и не возможно, но цифровой след только что стал сильно толще, чем мне бы хотелось.
Впрочем, переоценивать противника так же опасно, как и недооценивать. Часто именно паранойя заставляет тех, кто прячется, самих выдавать себя в попытках ещё более тщательно подчистить свои следы.
У Строгого Отца, конечно, огромные мощности в распоряжении, но «огромные» не значит «безграничные». Да и Старший Брат прикроет меня перед ним. Должен прикрыть. То, что я делаю, конечно, предосудительно, но не противозаконно. Уж я-то знаю. Я ведь частный детектив.
‒ Прикрой от бати, старший братик, ‒ пробурчал я речитативом запрос, уже превратившийся в современный суеверный оберег.
Ассистент, желая выслужиться, среагировал на упоминание верховных координаторов и спроецировал на соседнюю стену инфографику с этапами их становления. После “десятилетнего кризиса календаря майя” народ стал требовать существенно большего участия в принятии решений, важных для жизни простого человека.
Тут пришла на помощь тотальная дигитализация демократии. Однако резкое увеличение процента некомпетентных людей, от которых стала зависеть жизнь всего общества, привело к новому кризису. С этим справились, создав массу нейросетей-консультантов, предсказывающих, к чему приведёт то или иное решение.
Постепенно эти сети развивались, объединялись, принимая на себя всё новые функции, пока лет десять назад наш континент не объединился под властью трёх полноценных искусственных интеллектов. Строгий Отец стоит на страже закона. Добрая Мать обеспечивает уют и качество жизни. А Старший Брат… Ну, тут чуть сложнее. Консерваторы говорят, что он учит плохому. Радикалы, что он хранит свободу самовыражения. Я бы сказал, что он позволяет спускать пар. Люди ведь не так хороши, как идеалы, которые навязывает нам этика. И давно уже не стремятся стать так хороши. И вот Старший Брат показывает, как можно утолить желания, не вредя другим.
Да и вообще помогает в мелочах.
‒ Братец, довези-ка меня до магазина, ‒ бормочу я, и ассистент стряпает из моих слов запрос младшему из верховных координаторов. Через секунду в линзе подсвечивается маршрут.
Дорога приводит к стоянке электросамокатов. Ждать, пока появится мой шерик, приходится недолго. Эпоха распределённого владения привела к тому, что все хоть сколько-то дорогие вещи мы теперь используем вместе с незнакомцами. Вот и доехать с кем-то в обнимку на самокате дешевле. Так что навигатор сразу подыскивает того, кому в ту же сторону.
Я отправляю подмигивающий смайлик в открывшийся чат, и вижу как собеседник хмурится. Что не так-то? Открываю его профиль во всеобщении. Так, понятно. Индекс гомофобии за девяносто процентов. Хотя у мужика этот параметр наверняка значится как гетеросексуальность. Я прямо почти вижу, как у него в голове искрят платы, решая, встать за руль и повернуться ко мне спиной, или позволить мне управлять самокатом.
Наконец он решается, оформляет поездку на себя и кидает мне шеринг-линк. Я присоединяюсь и встаю на платформу позади него. Пока едем, делать нечего, и я продолжаю читать открытую ассистентом историческую справку. Прописные истины, известные каждому школьнику ‒ но надо же во что-то позалипать, а искать что-нибудь ещё лень. Теперь картинка проецируется на затылок моего попутчика, так что буквы иногда шевелятся.
Я где-то читал, что раньше самым приятным звуком для человека было его имя. Теперь мы почти не говорим друг с другом звуками. Речь заменили вездесущие болталки всеобщения. Да и там мы зачастую обходимся эмодзями. Порой мне неделями не приходится печатать ни слова другому человеку.
Но интересоваться собой люди, понятное дело, не перестали. И на смену именам пришли контекстные теги. Люди уделяют внимание тому, что хоть как-то задевает пузырь тегов, с которым они себя идентифицируют. А потому бессознательно проявляют интерес в первую очередь к тому, что уже попало в их поле притяжения. И ходят одними и теми же путями, делая свой информационный кокон всё прочнее. Вот и я, прыгая по ссылкам, сам не заметил, как вышел на статью о своей профессии.
Стоило троице координаторов начать править нами, они тут же заменили людей где только можно. Не в том смысле, что захватили власть. Нет. Просто машины почти со всем справлялись эффективнее. И если ошибались, проследить причины ошибки было не в пример проще, чем у людей.
Но когда человечество отправили на пенсию, возникла проблема. Справка услужливо подкидывает термин ‒ аномия. Это когда общество не подсказывает человеку, куда ему идти и что делать. Веками люди были что-то должны, кому-то обязаны. Подавляли свои желания в угоду необходимости. И вот когда необходимость исчезла, когда люди оказались предоставлены сами себе, смогли делать что пожелают ‒ оказалось, что они не знают, чего желать.
Это вылилось в непродолжительную всемирную депрессию. И тогда правящая нейросемейка слегка откатила всё назад. Теперь для всех людей, кроме малых детей и умственных инвалидов, обязательна четырёхчасовая рабочая неделя. Понятно, что на завод, во власть, силовые структуры человека никто не пустит. Живой может стать поваром, скульптором, может быть, если повезёт, даже архитектором. Но пути в уборщики, почтальоны, доктора, полицейские, водители и ещё очень-очень много куда ему закрыты.
В основном люди должны создавать контент. То, что заинтересует других потребителей. Большинство стали писателями. Конечно, не в старом смысле этого слова. Нет, графоманы, исписывающие выдуманными историями целые страницы, ещё остались. Но их вирши, понятное дело, не читает никто, кроме таких же, как они. Так что эти пережитки прошлого сбиваются в группы во всеобщении. Обычно крохотные, по несколько десятков тысяч уникальных аккаунтов. И устанавливают там вымороченные деспотичные правила, как обычно случается в сектах. Писать по паре текстов в месяц, строго следовать устарелым грамматическим правилам, и всё в этом роде.
Настоящие писатели нынче ‒ это создатели мемов… О, мы приехали. Я едва не забываю выключить анонимайзер, когда мой попутчик резко заканчивает поездку и уносится куда-то. Магазин узнаёт меня. Возникает бланк в фирменных пастельных тонах Доброй Матери. На нём предлагаемый список покупок. Я привычно заменяю половину списка. Маманя постоянно пытается привить мне привычку к здоровой пище. И я постоянно предпочитаю вкусную.
Думаю, это новый способ усмирения плоти. Постоянно ходят слухи, что троица имеет обширный скрытый функционал. Вроде всё того же тиндера, который всегда подбирает тебе почти подходящую пару, но никогда не идеал. Так и тут. Возможно, Маманя решила, что современным людям не хватает в жизни аскезы. И потому весь этот их ЗОЖ на вкус словно натуральные овощи.
Добрая Мать привычно выдаёт мне недовольную иконку и предупреждает о каких-то очередных болячках, которых модно бояться на этой неделе. Но я не дожидаюсь даже, когда оно откроется, и смахиваю из поля зрения.
Пока пакет из переработанных полимеров наполняется продуктами из переработанных биополимеров, я по диагонали дочитываю историческую страничку. Всё-таки этот перфекционизм, заставляющий заканчивать каждое начатое дело, может стать проблемой. Надо будет какой-нибудь тест пройти, ‒ всё ли со мной в порядке?
Итак, основной профессией стало создание мемов. Казалось бы, смейся сам и смеши людей. Но нет, по миру прокатилась волна обвинений в плагиате. Фраза “идея ничего не стоит”, столь популярная в прошлом, вдруг перестала быть правдой. В прошлом, только воплотив свою задумку, ты делал её ценной. Не образ скульптуры, но сама она, воплощённая в материале. Не замысел рассказа, но готовый текст. Не логлайн сценария, но готовый пакет документов. Только воплощение имело ценность.
Когда в услужении каждого человека появились армии виртуальных помощников, готовых любое невнятное мычание превратить в образ, именно идея стала основой всего. И люди принялись обвинять всех подряд в краже своих замыслов.
Тогда появились такие, как я. Частные детективы. Мы доказываем, мог ли человек придумать ту или иную идею. Для этого моделируем его частное мышление. Это непростой процесс. Чтобы смоделировать человека во всей полноте, надо знать о нём уйму всего. К счастью, обычно люди сами предоставляют нам всю информацию. Ведь каждый уверен, что он правда придумал всё сам. Обычно мы забываем, что откуда позаимствовали, и присваиваем себе заслуги за любые мысли.
Упрощённо говоря, создав виртуальную модель человека, я даю ему команду придумать новый мем. Обычно речь всё-таки идёт именно о мемах. А потом прокручиваю этот процесс на увеличенной скорости несколько тысяч раз. Если хоть что-то из созданного достоверно напоминает идею, ставшую предметом спора, это становится основанием признать его авторство.
Я получаю из окна раздачи свои продукты и иду к монорельсу, что доставит меня на этаж, где я живу. Мой дом построен вокруг космического лифта. Когда-то это был последний шик моды. Но теперь люди пошли по иному пути и утратили интерес к романтике космоса. Миллионы звёзд в небесах заменили нам максимум пять звёзд, которые можно выставить в рейтинг.
Кабинка похожа на вагончик фуникулёра, но движется гораздо быстрее. Я смотрю, как с набором высоты город превращается в панораму. Как отдельные дома становятся штрихами в рисунке города. Это похоже на то, чем я зарабатываю на самом деле. Каждый раз, проводя проверку, я превращаю тысячи похожих словно близнецы личностей в сочащийся юмором электронный мозг. Мои модели производят десятки тысяч мемов, но экспертные судейские системы интересует из них в лучшем случае доля процента. Остальные мне полагается уничтожать, даже не открывая.
Я этого не делаю. Я сохраняю всё. И потом продаю горе-писакам, страдающим творческой импотенцией. Такой бизнес осуждается, ведь он слишком похож на воровство идей. На то, с чем я должен бороться. И осуждение в мире, где репутацию используют для платежей, это очень серьёзно. Но закон я пока что не нарушаю.
Модели личности не обладают собственными правами. Их творчество не котируется. Да и как иначе? Ведь если признать субъектом права искусственную копию, придётся дать права и искусственным интеллектам. И тогда люди вновь окажутся не нужны. Продукт их работы потеряет ценность.
Я вхожу в свою ячейку. Позади с шелестом закрывается дверь. А затем лязгают запоры. Я резко оборачиваюсь, роняя пакет с продуктами на пол. Дверь подсвечена красным. Поверх неё ‒ белый текст. Голос ассистента зачитывает его: “Уважаемый оператор контекстного арбитража №1243, уведомляем вас, что в 9:09 утра сего дня завершилось всенародное голосование по признанию прав собственности живых и рождённых на все виды и варианты копий их личности, с признанием авторских прав копий во владении корневого субъекта. Так же сообщаем, что в 9:15 утра сего дня вы замечены в качестве контрагента в совершении сделки по продаже интеллектуальной собственности, правообладателем на которую не являетесь…”
‒ Чего-о?! ‒ протяжно вою я.
‒ Тебя запалили, хозяин, ‒ переключается ассистент в режим интерпретатора. ‒ Теперь ты под домашним арестом. Счета заморожены; кормить, поить будут за казённый счёт. Пускать в сеть и игры только под присмотром Строгого Отца.
Я рухнул на койку и обхватил голову руками... Это конец. Конец моей жизни. Всё, что я так долго выстраивал, разрушено.
Чип в затылке не поддавался. Но наконец, поддев его ногтём, я вытащил маленькую чёрную пластинку. Вот она ‒ вся моя жизнь. Аккаунты, счета, лицензии. Все истории, все диалоги, достижения. Ассистент ‒ этот вечный соглядатай троицы ‒ тоже живёт в этом крошечном чуде техники. У большинства людей этот чип встроен намертво. Впрочем, как и у меня. Но мой настоящий чип молчит. А этот, который я извлёк из своего черепа ‒ просто обманка. Поддельная жизнь.
Я бросаю упакованную в квадратик пластика разрушенную жизнь на койку и осматриваю жилище новыми глазами. И потому, что сейчас область зрения не пестрит от множества фильтров, и потому, что последний взгляд всегда выхватывает привычные вроде бы детали. Но я не даю себе время на ностальгию. Достаю из тайника пенал новой жизни. Новый съёмный чип, кошелёк с криптой за все те годы, что я торговал рабочим мусором, даже карточка с материальным дубликатом ID.
Надеюсь, дверь останется заблокированой достаточно долго, чтобы дать мне фору. Навалившись на шкаф, я сдвигаю его в сторону. Дыра, что я проделал в стене, так и осталась не замечена ремонтниками. Значит, я успешно таился от шпиона, сидевшего у меня в голове.
Очень быстро я оказываюсь в шахте орбитального лифта. Небольшой рюкзак, новая одежда, немного грима. Я выскочу в фойе уже после паспортного контроля, так что проблем быть не должно. И денег мне хватит, чтобы исполнить детскую мечту о путешествиях в безмолвной межпланетной пустоте. Оставшуюся с тех времён, когда я с фонариком читал под одеялом настоящие ‒ ещё бумажные ‒ книги.
Что ж, прощай, ограниченная Земля. Встречай меня, бескрайний Космос.
Автор: Игорь Лосев
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ