Автор Эмма МакМейн
Социальное и эмоциональное обучение (SEL) набрало обороты за последние несколько десятилетий. Недавние опросы показывают широкую поддержку навыков SEL со стороны родителей, учителей и школьной администрации, и в округах по всей территории США используется больше учебных программ. В то же время небольшая, но решительно настроенная группа голосов, обычно возглавляемая политически консервативными общественными группами,подвергла SEL нападкам, превратив его в спорную концепцию. В то время как некоторые сторонники SEL быстро опровергают эту критику, объясняя, что SEL на самом деле не связан с политической повесткой дня, другие утверждают, что SEL не может и не должна быть отделена от системных вопросов, считающихся политическими.
Не признавая реальности системного расизма, некоторые педагоги, например, утверждают, что SEL может увековечить менталитет, в котором социальная несправедливость предположительно будет устранена только в том случае, если мы сможем «исправить» несовершенную социальную и эмоциональную идентичность маргинализированных учащихся. «Без изменения методов преподавания, учебных планов и школьной политики, которые могут оскорблять наших учеников, особенно цветных, включения социально-эмоционального обучения в процесс обучения будет недостаточно», — пишет Дена Симмонс, бывший педагог и основатель LiberatED, коллектива, который разрабатывает школьные ресурсы для решения SEL наряду с расовой справедливостью. Сьерра Калер-Джонс, педагог и исследователь социальной справедливости, соглашается, написав, что «SEL, лишенный культурно-утверждающих практик, вовсе не SEL».
Нам нужно больше критических разговоров о SEL. Вопрос в том, как мы можем расширить спектр способов его критики?
Как качественный исследователь и преподаватель программы педагогической психологии в Университете штата Вашингтон, я следила за дебатами и изучала вопрос о том, как расширить критические разговоры. Чтобы понять это более глубоко, я объединилась с коллегой, чтобы взять интервью у двух академических ученых, которые изучали SEL с критической точки зрения через школьные наблюдения и тщательный анализ литературы и учебных программ.
Клио Стернс, исследователь, автор и доцент педагогики в Массачусетском колледже свободных искусств, которая посещает несколько аудиторий в неделю, работая с учителями до начала работы и наблюдая за ними, задавала интересные вопросы о том, чем полезен SEL и как его можно использовать и как оно может быть непреднамеренно вредным.
Кэтлин Халтон, преподаватель кафедры социологии Массачусетского университета, предлагает ценные исторические взгляды на связь между эмоциями и социальным контролем.
В нашей беседе со Стернс и Халтон исследователи освещают, как можно быть глубоко приверженным воспитанию социальной и эмоциональной человечности учащихся (и учителей) и подвергать сомнению отдельные элементы самого SEL.
Эмма МакМейн: Что привело вас к исследованию SEL?
Кэтлин Халтон: Я пришла в SEL через призму того, что всегда интересовалась эмоциями с социологической точки зрения. Одной из первых книг по социологии, которую я прочитал, была «Управляемое сердце» Арли Хохшильд. Меня поразила мысль о том, что корпорации или капитализм заинтересованы в контроле над эмоциями людей во имя прибыли. Мои дети в то время были очень маленькими — это было более десяти лет назад. Я начал понимать, что они узнавали о своих чувствах в школе, чего со мной не случалось, когда я был ребенком. И это было своего рода объединением двух миров.
Клио Стернс: Первая часть моей карьеры была учителем начальной школы. Меня отправили на тренинг Responsive Classroom — моя школа была государственной школой на Манхэттене, и мы тратили кучу денег на обучение всех нас. Я просто помню, как сидела там в течение недели тренировок летом и слушал некоторые рекомендации, которые они давали. И я чувствовала себя действительно оскорбленной как учитель, и оскорбленной тем, как мое взаимодействие с детьми было… сценариями, которые предлагались.
Вы обе поднимали вопросы конфликта с SEL. Что вас больше всего беспокоит?
Стернс: У меня есть несколько опасений по поводу SEL. Я думаю, что в целом оно отдает центр контроля над реакцией на обстоятельства в руки и умы отдельных детей, а не устраняет скрытую социальную несправедливость. Так, например, одна из историй из моего исследования была связана с учителем, преподающим урок Второго Шага… о том, что вы делаете, когда вам грустно, и это программа по сценарию.
Вывод был таков: «Когда нам грустно, есть вещи, которые мы можем с этим поделать, например, мы можем сделать глубокий вдох. Мы можем сосредоточиться на том, чтобы поговорить с кем-то, кто нам небезразличен» — вот такие вещи. Она попросила детей в классе привести пример времени, когда им было грустно. И один ребенок поднял руку и сказал: «Ну, прошлой ночью мне было очень грустно, потому что в моем одеяле были дыры, и в моем доме отключили отопление, и мне было очень холодно. Мне было так холодно, что я дрожал, и мне было очень грустно».
А учительница, которая, как мне кажется, была очень сострадательным человеком, но запутанная в учебной программе, потому что ей нужно было точно ей следовать, сказала что-то вроде: «Правильно. Итак, прошлой ночью Хосе было грустно. И что мы можем сделать, когда нам так грустно? Мы можем вдыхать и выдыхать», вы знаете. И я была ошеломлена изображением этого ребенка. Он был из семьи иммигрантов без документов, и именно он была в центре самых язвительных дискуссий Трампа об иммиграции. Его семья не имела доступа практически ни к каким услугам. Той зимой в Массачусетсе было холодно, и он спал под дырявым одеялом. А учебная программа говорила ему: «Это твоя проблема. Тот факт, что тебе грустно… вдыхай и выдыхай, используй свои стратегии».
Я хожу, наверное, в дюжину начальных школ в неделю, и ни в одной из них обществознание вообще не входит в программу. Немного науки. Но в основном это дни математики, чтения и SEL. Это действительно легко подсунуть в дискурс справедливости: вы знаете, «мы должны тратить столько часов в неделю на уроки математики, иначе мы обслуживаем несправедливость», верно? … У школ всегда, всегда в Соединенных Штатах был мандат на заполнение, что нереально, учитывая социальные структуры, в которых они существуют, и количество времени, которое они проводят с детьми. По большому счету, в условиях раннего детства и начальной школы SEL, безусловно, отдавали предпочтение изучению истории или любого рода политическому или демократическому образованию или участию. Об этом почти не говорят до средней школы.
Халтон: Я абсолютно согласна с тем, что говорила Клио, особенно в том, что у многих детей существует огромная разобщенность с точки зрения их фактической эмоциональной реальности, а затем несколько заранее подготовленные ответы [от учителей, следящих за учебными планами]. О чем действительно безопасно и можно говорить в школе? Я также провела много времени с этими учебными планами, и многие из примеров [представленных на уроках] являются примерами белых детей из среднего класса. Знаете, «у кого-то есть мой карандаш, и я хочу его». Я не говорю, что это неважный опыт, через который детям нужно пройти и понять, как с ним справиться. Но я также читала много [примеров в исследованиях в области образования], когда детям говорили: «О, вообще-то, не говори об этом, не говори об этой огромной, ужасной вещи». Это проблематично. Я думаю, что SEL также настолько упрощен в том смысле, что предполагает своего рода однообразие. Человеческое взаимодействие — одна из самых сложных вещей в мире! На него так сильно влияют культурные различия.
Что делает SEL таким привлекательным для многих людей?
Стернс: Большая часть этого — постоянная и растущая обеспокоенность поведением детей, что отчасти связано с ростом академической стандартизации за последние пару десятилетий в США. И мы спрашиваем их намного больше академически — и намного моложе. Часто у детей нет другого выхода, кроме как общаться через свое поведение, а это, в свою очередь, вызывает стресс у учителей, и учителя начинают искать способы управлять поведением. Но не очень кошерно говорить: «Мы просто хотим, чтобы дети вели себя хорошо». Поэтому вместо этого мы обманываем себя — я имею в виду, что я тоже виновата в этом. Мы обманываем себя, думая, что помогаем им эмоционально, тогда как я думаю, что SEL — это просто способ обучения уступчивости, не называя его так.
Халтон: Я бы повторила то, что сказала Клио, а затем также добавила бы более широкий контекст с точки зрения желания добиться соответствия, не называя это соблюдением. Многие вещи, которые раньше были приемлемыми с точки зрения подходящих способов, с помощью которых взрослые пытаются управлять поведением детей, больше не являются приемлемыми. Так как виды инструментов, доступных взрослым для управления поведением детей, изменились, им что-то нужно — нам нужно что-то в конце дня, чтобы дети соответствовали тем более важным вещам, о которых мы их просим. Изменились и наши представления о том, что такое дети и на что они должны быть способны. Мы просим детей освоить некоторые довольно взрослые навыки.
Существует массовый толчок к тому, чтобы представить SEL как нечто аполитичное, универсально хорошее, прогрессивное и дальновидное. А затем возникает волна нападок и критики, часто со стороны консервативных общественных групп, которые называют это «либеральной идеологической обработкой». Где вы находитесь в этом созвездии критики?
Халтон: Независимо от того, о чем идут дебаты, я думаю, что действительно привыкла к тому, что стороны просто не понимают меня. Является ли SEL просто какой-то невинной, прогрессивной вещью, которую нужно праздновать? Нет, я не верю, что это так. Может быть, это какой-то зловещий способ спрятаться за какой-то скрытой целью, с которой согласны левые? Нет, это не так. Я не нахожу ни один из этих способов думать о SEL особенно верным или полезным. Ни один из них не отражает ни обещаний и удовольствий SEL, ни связанных с ним опасностей. Ни один из них не захвачен этим кадром.
Стернс: Все, что мы делаем в школах, будет по своей сути политическим, потому что школы — политическое явление. Их никогда не было. И если уж на то пошло, стремление увидеть в них что-то иное, чем это, является одним из самых пугающих переписываний истории американского образования, которые я когда-либо видел. Я думаю, что слово «воспитание» — очень сложное слово, потому что никто не может полностью определить разницу между воспитанием и образованием общепринятым образом. Поэтому я иногда думаю, что есть способы выполнения SEL, которые могут быть пугающими и разрушительными, и это очень похоже на проблемную итерацию идеологической обработки. Но мысль о том, что это какая-то левацкая идеологическая обработка, кажется, как сказала Кэтлин, из воздуха. Если мы собираемся отмечать SEL как прогрессивный поворот в образовании, то нам нужно очень внимательно присмотреться к тому, что это такое. Я провела много времени, изучая ряд самых популярных учебных программ SEL, наблюдая за тем, что происходит в школах, где используются эти учебные программы, и я никогда не видела, чтобы они делали что-либо, кроме обучения детей тому, что их способы существования в мире по своей сути немного ошибочны. Я не вижу в этом прогрессивного поворота.
Стоит ли принимать SEL в настоящий момент? Даже в разгар усилий, направленных на то, чтобы сделать SEL более чувствительным к культурным особенностям и под руководством сообщества, остаются ли некоторые из этих проблем?
Стернс: Я определенно никогда не сказала бы, что школы и учителя не должны считаться с эмоциональной жизнью детей или учителей. Я просто действительно думаю, что SEL - это ошибочный способ сделать это. Я считаю, что это в основном вбивает еще больший клин между детьми и учителями. Это как еще одна учебная программа, которую нужно пройти. Я думаю, это правда, что такое отчаянное стремление к релятивности и эмоциональной целостности в классе присутствует, и все же… вокруг этого целый ряд проблем. Что, если бы учителям пришлось проделать немного больше внутренней работы, думая о том, как они хотят говорить о чувствах — своих собственных чувствах и чувствах детей? Для меня это почти определенно будет лучше, чем заранее определенный набор языков и навыков.
Халтон: Я хочу критиковать эти темные стороны SEL, но в то же время я не думаю, что их нужно выбрасывать в мусор. Он по-прежнему проливает свет на то, чего многим не хватает в детстве, в школе прямо сейчас. Кажется, что люди говорят, что они хотят больше общения и больше времени для общения с детьми и для детей, чтобы общаться друг с другом, и им нужны способы справиться с огромными чувствами, которые приходят в классы. … Мне нравятся многие инструменты [в SEL], но я бы хотел, чтобы они были представлены с большим контекстом о неравенстве.