Нюрка, дочка Зинаиды и Степана в пятнадцать лет неожиданно для всех расцвела. До этого бегала по деревне босоногая девчонка, доска доской, оглобля с огромными голубыми глазами. А как пятнадцать стукнуло, точно подменили. Из девчонки подростка превратилась в красавицу всем на удивление.
Вроде бы и не в кого, мать ее Зинаида, как все бабы, не дурнушка, но и не оглянешься, если мимо пройдет. Степан – высокий рябоватый мужик, на мужицкую красоту никто особо и не смотрит. Работящий, не пьет, и слава Богу.
Долго бы гадали соседские бабы, кто так щедро одарил Нюрку. Ну, про природу это всем ясно, так у Нюрки еще и порода была. И только сельские старухи помнили ее прабабку Устинью, которая больше, чем полвека назад славилась красотой на всю округу, и которую сватать приезжали из далека.
Односельчане, знавшие Устинью, хорошо помнили скрюченную старуху, с редкими седыми волосами и руками, обезображенными тяжелой работой и артритом. И только две или три ее ровесницы, давно разменявшие восьмой десяток, вспомнили покойную Устинью такой, какой она была в годы их тревожной молодости, безжалостно исхлестанной революциями и гражданской войной.
Тогда, когда время, тяжелая работа и горе уровняли дурнушек и первую красавицу деревни, старухи охотно признавали красоту соседки. Красота эта облетала год за годом, когда от голода умирали дети, когда черными птицами, несущими слезы и горе, прилетали в избы похоронки, когда бабы пластались на полях из последних сил. Вот в неё, в красавицу прабабку Устинью, и пошла Нюрка.
За глаза ее называли королевишной. Хороша была Нюрка всем бабам и девкам на зависть. Шла по деревне – все заглядывались. Высокая, тонкая и звонкая. Первая певунья да плясунья на деревне. Песню запоет, не захочешь, а подтягивать ей будешь. Смех как переливы хрустальных колокольчиков, или первые капли весенней капели.
Парни на Нюрку заглядывались, мимо ее окошек проложили тропинку. Смотреть – посматривали, а вот баловаться, это ни-ни. Во-первых, и сама Нюрка вольностей не допускала, да и отца ее побаивались. Степан был мужик крутого нрава, особо не забалуешь.
После десятого класса уехала Нюрка в город, в институт поступать. В то лето появился у них в больнице новый доктор, Аркадий Сергеевич, по распределению прислали. Разговоры про него ходили разные, новых лиц, в небогатой событиями деревне, всегда на все лады обсуждали.
Молодой доктор был хорош собой, чуть выше среднего роста, с белозубой улыбкой и смеющимися глазами. Удивило сельчан то, что приехал он, только что вышедшей из стен института, на новенькой пятерке. Легковушек то в деревне было раз-два, и обчелся. Выделили доктору при больнице комнату.
Изредка звонили молодому врачу из города родные, еще реже звонил им он сам. А поскольку телефоны были только в сельсовете, больнице да у председателя, содержание разговоров почти всегда было известно всей деревне.
И, постепенно, узнали заинтересованные лица, а их было полдеревни, во всяком случае, почти вся ее женская половина, что Аркадий Сергеевич из семьи каких-то начальников, что поссорился он с отцом, и в результате этой ссоры оказался в их деревне.
Чуть позже, из разговора, послушанного юркой медсестрой Зойкой, выяснилось, что ссора эта вышла из-за нежелания Аркадия жениться на дочери какого-то партийного начальника, и что женитьба эта открыла бы перед Аркадием все двери.
То, что понравился Аркадий Нюрке, никого не удивило. И то, что он не остался равнодушен к первой красавице тоже приняли как данность. Сельские парни отступились, где им соперничать с молодым городским доктором, и только Дмитрий, нет-нет, да и позовет Нюрку в кино либо в клуб на танцы.
Нюрка, как приедет на выходные из города, знай бежит к Аркадию. Эта любовь будоражила умы всех односельчан. Одобрительно взирали на нее колхозные старушки. Ну, у них в этом деле был свой интерес, если женится Аркадий Сергеевич на Нюрке, будет в их деревне свой постоянный врач. Судили и рядили молодки да девки, когда будет свадьба, да где будут гулять, в городе, или у них, в деревне.
И только Зинаида и Степан, родители Нюрки, смотрели на Аркадия без удовольствия, и даже с неприязнью, точно чуяло родительское сердце беду.
- Ох, Нюра, не пара он тебе, недалеко ведь и до греха, - упреждала дочь тетка Зинаида.
- Смотри, Нюрка, не принеси в подле, нам позор на всю деревню не нужен, - строго добавлял от себя Степан.
Нюрка только смеялась на предостережения родных. У них с Аркашей уже все было слажено и договорено. Летом гуляют они свадьбу, осенью переведется она на заочный, негоже мужу с женой по разным домам жить.
В апреле приезжали проведать Аркадия родители. А на майские праздники уехал Аркадий в город, о предстоящей свадьбе сообщить, как решили все. Уехал, да так и не вернулся. Что за разговор у него состоялся с его начальственным папой, какими калачами поманил молодого человека будущий высокопоставленный родственник – никто этого не знал. Спустя время случайно узнали, что женился Аркадий на дочери большого партийного начальника, беззаветного строителя коммунизма, и уже занимает перспективную должность в системе советского здравоохранения.
Нюрка спала с лица, одна тень осталась. Кто из девок да молодок пытался язвить, глядя на нее, рты быстро позакрывал. Тетка Зинаида утешала дочь, как могла, хотя у самой душа изболелась, глядя на тоскующую Нюрку.
- Хоть в подоле не принесла, и то хорошо, - говорил Степан, играюя желваками.
- И то, без позора обошлось, - соглашалась с ним тетка Зинаида.
Только одного не знали родители Нюрки, что спаслась их дочь от позора благодаря полной веселой врачихе и ее кюретке. Этого Нюрка никому не рассказывала.
Почти год не ходила Нюрка в клуб, не бегала на танцы, а потом ничего, ожила. Опять заулыбались полные вишневые губы, зазвучал ее смех, опять парни тонули в голубых ее глазах. Только особо приметливые видели, что из Нюркиного смеха исчезли переливы хрустальных колокольчиков, в бездонные озера глаз точно остыли, и исчезли из них маленькие серебряные рыбки.
А еще через год Нюра выходила замуж Дмитрия. Свадьбу невеста хотела гулять в городе, Дмитрий согласился, а что семья у него зажиточная, отец в правлении, да и Нюрины родители не бедствуют. О причине такого решения он Нюрку не спрашивал, но понимал, что не хочет она лишних пересудов.
Жили между собой Дмитрий и Анна хорошо, ссор промеж них не было. Анна, как когда-то хотела, перевелась на заочное отделение, потом стала учительствовать в деревенской школе.
Одна беда, деток у них не было. Все вроде хорошо, оба молодые, сильные, красивые да ладные, а вот деточек Бог не дает. Ну что ж, и такое бывает. Муж, если о причине их несчастья и догадывался, вопросов лишних Анне не задавал.
Дмитрий, любивший жену до беспамятства, знал, что не от огромной любви она за него замуж шла. И хоть был в их маленькой семье лад, и привязалась Аня к мужу, и любила его по своему, но не билось ее сердце при виде Дмитрия так, как тогда, когда смотрел на нее Аркадий. И Дмитрий это понимал, или скорее чувствовал.
Анне уже тридцать сравнялось, а Дмитрию тридцать пять исполнилось, когда родился Антошенька. Радости в доме не было придела. Анна на сына налюбоваться не могла, первое время с рук не спускала. Подросшего Антошку в садик отдавала, как от сердца отрывала.
Время шло, взрослели дети, уходили старики, менялась жизнь. Так и не построенный коммунизм, или что там еще строили, зачем-то начали перестраивать. Во всяком случае, радио, телевизор, и газеты наперебой твердили о какой-то перестройке. А потом накрыл страну зарождающийся капитализм.
Как ни странно, Дмитрий, неожиданно для всех, в том числе и для самого себя, в новую жизнь вписался легко. Стал фермером, сначала потихоньку да полегоньку, лишь бы себе не в убыток. А потом ничего, дела пошли у него неплохо, купил, правда, весьма подержанное оборудование, открыл маленький молочный цех, и деньги даже стали оставаться.
Вполне возможно, не последнюю роль в этом сыграл армейский его дружок-корешок Толян, успешно освоивший в новой экономической системе непростую и мало изученную профессию рекетира. Не то, что бы Дмитрию совсем не приходилось платить, нет, Толян в этой системе был не один, и был он, как говориться, менеджером среднего звена, ну может, чуть-чуть повыше. Платил Дмитрий коллегам Толяна, но так сказать, со скидкой для друзей и семьи.
В тот год, когда Антоше исполнилось девять лет, в жизни Анны случилась встреча, едва не перевернувшая всю ее жизнь и не сломавшая хрупкое семейное счастье.
Повезла она своих восьмиклассников в театр. Ну, ничего особенного не планировали, перед спектаклем погуляли по городу, поели мороженного и пиццы. И надо же было случиться, что бы в фойе театра встретился ей Аркадий.
И как будто не было в ее жизни этих двадцати лет, и стала она на несколько мгновений той тонкой да звонкой семнадцатилетней девчонкой. И заплескались серебряные рыбки в озерах ее глаз, и запела душа, как в далекой и близкой юности.
В общем, закрутилось у них все по новой. Аркадий был разведен, детей у него не было, но был статус, положение в обществе, свой бизнес и желание вернуться в молодость. Начались редкие, и такие желанные встречи. Иногда Анна вырывалась в город, то в методический кабинет, то на семинар, то на учебу, то на встречу с подругой. Иногда приезжал Аркадий, и ждал ее за околицей.
Нахлынувшая любовь изменила Анну внешне, переживания и тревоги сделали и без того стройную женщину тоньше, лицо светилось счастьем, глаза сияли. В тридцать девять лет опять расцвели сады в душе Анны, и расцвела по новому, по бабьи, ее красота. Снова с завистью поглядывали на нее девки и бабы.
Иногда, Анне казалось, что Дмитрий о чем-то догадывается. А Аркадий все чаще и чаще стал говорить о том, что пора Анне все решать и уходить к нему от мужа:
- Ты подумай, Анечка, ну что тебя с мужем связывает? И какую жизнь он тебе может обеспечить, а какую я? Заберешь Антошку, будет мальчик ходить в гимназию. Будем раза три в год ездить за границу. Антон в каникулы может видеться с отцом. Ты подумай, мы же всю жизнь друг друга любим. У нас двадцать лет назад выбора не было, а сейчас мы можем быть вместе.
И Анна думала, думала обо всем. Думала и помнила, что двадцать лет назад выбора не было у нее, не оставил ей Аркадий выбора. А у него был выбор, только выбрал он не ее, Анну, не их любовь, не их ребенка, а дочку большого партийного начальника и сытую, очень сытую жизнь. Как бы не любила она Аркадия, несмотря на его предательство, Дмитрия вычеркнуть из своей жизни тоже не могла. Да и Антошка в отце души не чает.
На ее счастье или беду уехал Дмитрий за новым оборудованием, и взял с собой сына, точно специально развязав жене руки. За день до возвращения Дмитрия заехал к ней Толян. Вокруг да около ходить не стал, не в характере Толяна было дипломатические разговоры вести. Сразу сказал все что хотел:
- Я, Анюта, тебя два дня назад в ресторане с мужиком каким-то видел. Я в чужие дела не лезу, но Димка мой друг, ты меня тоже пойми. Ты, давай, решай Аня, как жить дальше будешь, но помни, Димка тебя любит.
- Я уже все решила, Толик. Ты мне сейчас, может, и не поверишь, но я ведь Диму тоже люблю, да и Антошка у нас растет. Вернется Димка, расскажу ему все как есть, и пусть уж он решает, как мы с ним жить дальше будем, да и будем ли,- тихо ответила Анна.
- А раз решила, то все забудь. И не вздумай ничего говорить, не было ничего, забудь.
- Да как такое забудешь? А если кто другой скажет, мало ли кто, кроме тебя, меня мог видеть.
- Я ничего не скажу, ты меня знаешь. А если кто из деревенских рот откроет, скажи мне, я тому язык вместе с головой быстро оторву. А забыть надо, Аня. Со временем забудешь. Эх, знала бы ты, сколько мне всего забыть надо…
* * *
Антон, сын Анны и Дмитрия, женился в двадцать семь лет. В ресторане гуляли более ста человек гостей. Анна и Дмитрий, счастливые и довольные, смотрели на сына и невестку. Тамада сыпал шутками, тосты сменялись конкурсами, конкурсы танцами. И, как бы хороша не была невеста, все гости невольно обращали внимание на девушку с глазами-озерами.
Это была Светланка, семнадцатилетняя сестра жениха. Молодые люди наперебой осыпали красавицу комплиментами. Она только смеялась в ответ, и смех ее был, как переливы хрустальных колокольчиков, а в голубых бездоных глазах плескались маленькие серебряные рыбки.