Среди рукописей татарских писателей в фондах Национального музея Республики Татарстан хранятся машинописные варианты произведений татарского писателя Ибрагима Салахова – лауреата Тукаевской премии, кавалера ордена «Парасат» (республика Казахстан).
«Когда дубы распускали корни»
Недавно, в 2016 году во время очередного заседания «Литературного салона» профессор Казанского университета Фуат Галимуллин передал на хранение музею доверенный ему когда-то автором автограф романа-трилогии «Когда дубы распускали корни». Авторизованная машинопись романа состоит из 4-х томов машинописных листов, переплетенных в одинаковом формате: 3 тома полные, 1 том в сокращенном варианте. В 1986 году сокращенный вариант был издан Татарским книжным издательством в одном томе на 455 листах. Содержание романа рассказывает о судьбе многонационального и многоконфессионального казачества в начале ХХ века.
Лирические отступления, описывающие степных обитателей – людей, птиц, лошадей украшены их особым отношением в обращении к Всевышнему, друг - другу:
“Я тәңгерем, әйткәнем көфердән булмасын. Ни кылаең, күңелдә чайкалганны түгәм... Менә, балам, синең астыңда җылкы баласы. Аның ни гөнаһысы бар, кем өстенә менсә, шуны кирәк җиренә алып бара, чаршадым (арыдым) дип әйтми. Ә без аннан Алачапан дип көләбез. Ул бичара да, миндәй җамау-җамау, байгыш, гый”
(О Боже, не прими сказанное за грех, что поделать, выливаю, что в душе наколыхалось... Вот, дитя моё, под тобой дитя җылкы (двугодовалый необъезженный жеребенок). Чем он грешен, везет всех на себе куда надо, никогда не скажет, что устал. А мы ещё над ним смеёмся, называя его “пёстрый чапан”. И он, бедняжка, весь обштопанный как я, байгыш (птенец).
В произведениях Ибрагима Салахова исторические события, где нашли глубокое отражение местная этнография, языковые особенности, которые ещё долгие годы смогут ласкать, утешить и прибавлять бодрости и мудрости духа потомкам описанных народов и поколений, и быть для них полезным в понимании своих корней.
“Колымские рассказы”
В 1987 году в музей поступила авторизованная машинопись романа “Колымские рассказы”. В первоначальном варианте автор назвал его “Юл истәлекләре” (“Путевые записки”). Роман был набран на машинке в нескольких экземплярах. Один экземпляр был направлен другу на хранение на Урал, один экземпляр в железном ящике зарыт в землю, 3-й – наш экземпляр отправлен в Казань в Татарское книжное издательство. В 1998 году тиражом в 60000 экземпляров, он был издан в Казани под названием «Колыма хикәяләре” (“Колымские рассказы”).
После издания книги Ибрагим Салахов в личной переписке разрешил этот машинописный редакционный вариант принять в фонды музея. Этот экземпляр содержит 402 листа. Вместе с предпоследним листом подшивки переплетена копия справки о реабилитации, полученная 21 сентября 1956 года из Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР за подписью полковника юстиции Лихачева. Там же находятся стихи – строки, восстановленные по памяти стихов, сочиненных Ибрагимом Низамовичем в 1937-1947 гг.
В конце подшивки также имеются фотографии друзей-однополчан по беде, сохранившиеся на вырезках газет, на листочках отрывных календарей: Махмуда Абжалимова, Николая Акимова, Галимджана Нигмати, Галимджана Мухаметшина, Сарвар Адгамовой, народного поэта Калмыкии Синдже Каляева, Николая Григорьевича Кюфарян, украинского поэта Николая Исидоровича Полотая, Карима Тинчурина, Мухтара Мутина, Суббуха Рафикова и директора нашего музея Гения Измайловича Республиканца. Прилагается также карта Колымы, сделанной по памяти Махмудом Абжалимовым в 1965 году на бумаге-миллиметровке цветными карандашами и названной ими “Этапы большого пути”.
Как сбылась "заветная мечта" поэта
На 395 листе, в стихотворении “Кичегү” (“Опять опоздал”), написанного 12 июня 1970 года, Ибрагим Низамович раскрывая мотив написания этого произведения, в ответ тем, кто советовал ему “не копаться в прошлом”, говорит, что раскрыть лицо несправедливости было необходимо для восстановления справедливости.
И самое главное, интересно то, что это он начинает с себя. В самом начале, на 6-м листе машинописи, на 10 странице книги (на русском языке – авторизованный перевод Марселя Зарипова, напечатанном в 1991 году в Татарском книжном издательстве под названием “Черная Колыма”) он пишет так:
«Сначала как следует подготовился к лекциям, составил подробный конспект, потом принялся за главную свою муку, роман «Любовь и надежда». Оказывается, писательское ремесло не только интересное, увлекательное, но и непредсказуемо трудное. Я написал начало романа, завершил конец, а вот середины у книги еще не было. Я к ней даже не приступал. Назову и причину — почему?
Главная, по-моему, такая. Герой моего большого романа политрук Гильфанов в одном из пограничных боев — в то время все героические случаи происходили на границе — получил ранение и попал в руки врагов. Красного комиссара бросили в тюремную камеру, сразу начали допрашивать. Враги требовали нарушить тайну — открыть схему пограничных оборонительных сооружений советских войск, расспрашивали о численности личного состава, техническом оснащении Красной Армии. Конечно, отважный комиссар-пограничник не проронил ни слова, поэтому палачи приступили к пыткам, истязаниям. Комиссар упорно молчал. Превыше всего для него был долг патриота, присяга.
Картины жутких истязаний советского пограничника, приемы пыток японских контрразведчиков требовалось описывать с точными тюремными подробностями, но как это сделать? Писатель может ярко изобразить только то, что он наблюдал, знает; я же ни тюремных камер, ни подземных карцеров никогда не видел, даже не представлял, как выглядят конвоиры, надзиратели, следователи. А всякий писатель, если он желает поразить воображение читателей, вызвать доверие к своему сочинению, должен творить так, чтобы ни малейших сомнений в достоверности его художественного вымысла не возникало. Как же быть? Чем заполнить середину моего злополучного романа, с которым я связывал свои литературные надежды, причем не только сегодняшние, но и будущие? Сказать по правде для себя я решил, что отправлюсь на городской Сенной базар, попадусь на каком-нибудь пустяковом нарушении, например, что-нибудь стащу, и таким образом попаду в руки милиции, побываю в настоящей тюрьме. Дело оставалось, за тем, чтобы быстрее реализовать свои смелые, скорее отчаянные творческие замыслы.
Сегодня я бился над упрямым, непослушным мне сочинением до тех пор, пока не стали слипаться глаза. Посмотрел на время: бог ты мой, два часа ночи! Хватит, скорей в постель, спать, спать, спать...
Стал раздеваться, собираясь завалиться в постель, и как раз в это время в дверь постучали. Громко, нетерпеливо, будто в свой дом. Наверное, вернулся Хатип, разонравилось на отдыхе или заболел.
Я поспешил открыть дверь — а ко мне незваные, совершенно нежданные гости.
Старший оперативник коротко и строго объявил:
— Обыск. Вот ордер,— он протянул мне какую-то бумажку, из которой я ничего не понял, но что оставалось делать — смирился.
Нудный, долгий обыск завершился. Теперь все мои сочинения, написанные и отпечатанные знаками старинного арабского алфавита, конспекты, учебники, книги связали в два больших баула и вместе со мною собрались представить в какое-то важное место. Само собой, его мне не назвали, но я уже обо всем догадался самостоятельно. Кажется, всевышний услышал мои писательские молитвы, услужливо открывал передо мной двери и запоры страшных подземных зинданов.
Лишь бы эти энкэвэдешники не отправили меня обратно, а подержали под арестом, как следует помучили на допросах, иначе все мои литературные замыслы останутся пустыми фантазиями, роман так и не преодолеет злополучную середину!»
Ни в одном интервью, ни на встречах с читателями, с учеными ни разу не слышала, чтобы Ибрагим Низамович говорил когда-то об этом. Но по сюжету как раз именно этот момент является завязкой романа.
Жизнь каждого человека состоит из частных мелких событий, когда мы каждое мгновение из чего-то выбираем что-то одно, и хотим чтобы оно было правильным.
Простые деревенские старцы, неудобно падая на ровном месте, прежде чем подняться, спешили успеть сказать: «Господи, ты справедлив!»
Перед дверью экзаменационной аудитории нас научили читать молитву Пророка Юнуса (Ионы), которую он читал в утробе рыбы: «Лә Иләһә иллә әнтә субханәкә, инни күнтү мин-әз-залимин». Наверняка полагали, что мы просим спасти нас от несправедливости преподавателя – хотя в то время мы вообще об этом не задумывались. На самом-то деле, факт, эта молитва нам помогала. Очень было удивительно, когда узнали ее правильное содержание: “Нет божества кроме Тебя, хвала Тебе, поистине, я был несправедлив” (Коран: /21:87/ (Перевод И.Ю.Крачковского)
Татарское слово "әдәбият" (художественная литература) буквально значит "просветительское поучение" и включает в себя корень “әдәп” – как извечное напоминание о добропорядочности, что и делал в своих романах Ибрагим Низамович Салахов.
ӘДӘП (сущ. тат.)
1) ве́жливость, учти́вость, обходи́тельность, делика́тность, такти́чность
2) воспи́танность, благовоспи́танность, благонра́вие; хоро́шие мане́ры
3) уст. доброта́, до́брый обы́чай, до́брые нра́вы
Фото предоставлены автором.
Абзалина Рамзия Асраровна
старший научный сотрудник
Национального музея Республики Татарстан