Может, они все притворяются?
Я задержался на небольшой площадке, ведущей к набережной, в поисках подтверждения своей догадки. Молодёжь рассекает по специальным дорожкам на электросамокатах, скейтах, велосипедах. Громкие, стильные, беззаботные. Мамы гуляют с детками. Красивые, увлечённые и самозабвенно погружённые в воспитательный процесс. Притворство-притворство-притворство. Дети — и те притворяются. «Мишенька, уступи девочке качели, пойдём на горку, горки же лучше, правда?». Нет, не лучше — это и ежу понятно. В данный конкретный момент для Мишеньки существуют только качели. Но пацан пойдёт на горку с видом мученика, молча сдерживая слёзы, потому что надо выглядеть взрослым. У всех только и забот о том, как они выглядят со стороны. Хорошо вы выглядите, не переживайте. Никто к вам под кожу не полезет, не вскроет ваш обман.
Почему общество приемлет притворство? Может, пока ты делаешь вид, что всё хорошо, поддерживается общая иллюзия непоколебимых устоев, а стоит забить одному-единственному молоточку морзянкой «я не в порядке», и все достижения цивилизации рухнут под натиском тяжёлой волны?
Мне нехорошо, очень нехорошо, и я не притворяюсь. Но я никогда не крикну.
— Эй, молодой человек, сфотографируйся с вороном! — В другой день, возможно, улыбающийся мужик в длинном плаще, чёрной шляпе и с вороном на плече вызвал бы у меня интерес, но явно не сегодня. Сегодня он скорее смахивал на серийного маньяка-убийцу. И дело не в том, что у меня плохое настроение, просто кто так одевается летом?
Я вяло отмахнулся от предложения и продолжил спуск к набережной.
— Ты такой мрачный, прямо как Вотан. Может, вы родственные души?
Мужик переглянулся с вороном, тот в ответ обиженно клацнул клювом. Я миновал их и поспешил приткнуться к свободному месту у кованой ограды. Тёмные воды Оби несли вдоль берега поваленную сосну, я меланхолично наблюдал, пока она совсем не скрылась из виду, прибившись к зарослям ивняка ниже по течению. Не знаю, сколько провёл за созерцанием. Я убивал время, потому что оно убивало меня. Такая маленькая эгоистичненькая месть.
Хотелось есть и пить. Только зачем? От одной мысли о еде затошнило, к тому же кошелёк с карточкой и наличными я предусмотрительно оставил дома. Обойдусь без еды, благо, все киоски и лавочки располагались чуть выше, сомнительные ароматы фастфуда разбивались о строй кустов гортензий, прочно лидирующих на набережной по части запахов. Были тут и другие цветы, но названия я не знал. Не интересовался.
Я решил спуститься к берегу и поискать в ивняке застрявшую сосну, может, вытащу, чтобы она снова вяло плыла по течению. Нужный спуск был правее, но там, вроде как, собиралась кришнаитская процессия, в национальных нарядах, все до противного яркие, радостные и громкие. Только их мне не хватало, фанатичные притворщики.
Пришлось вновь подниматься по ступеням. Странный мужик в плаще исчез, на его месте обосновалась круглолицая девушка с рыжими крашенными волосами и чёлкой-треугольником. По лёгкому платью из чёрного шифона скользило массивное тело какой-то огромной змеюки.
Девушка обернулась и, загадочно улыбаясь, протянула ко мне руку.
— Хочешь потрогать? Бесплатно.
Прозвучало двусмысленно, но змеюка моментально исключила второе дно и, закрутившись спиралью вокруг руки девушки, протянула ко мне крупную пятнистую голову. Да что вам всем надо-то? Маньяки с животными.
— Спасибо, не надо.
И девушка, и змея настойчиво приближались, я вынужденно отступал, косясь через плечо на ступени. Кришнаиты эти ещё… Но их я опасался меньше, чем змей, поэтому задержал дыхание и нырнул в людской поток, завертелся в водовороте жёлтых, оранжевых, белых, голубых, красных одеяний, с головой окунулся в шум барабанов и громогласных мантр.
Когда я уже почти пересёк стремительную реку процессии вброд, двое участников оттеснили меня к ограде.
— Хотите узнать, как вырваться из колеса Сансары? — женщина в голубом с навязчивой доброжелательностью протянула небольшую книжку в мягкой обложке.
После услышанного я невольно перевёл взгляд на колесо обозрения, взгромоздившееся на жёлтом доме чуть выше речного вокзала. Да, застрять в колесе Сансары — та ещё морока, должно быть. Я на обычном-то колесе десять раз помру со скуки, пока кабинка пройдёт полный оборот…
— Это очень важное знание для таких, как вы!
Вот привязались, притворщики в простынях!
— Не хочу.
— Тогда поддержите наш проект, — вклинился мужчина в белом. — Ваше участие…
— Я лучше змею потрогаю. До свидания.
Змею я, конечно, трогать не собирался. Тихонько, не привлекая ничьего внимания и постоянно озираясь в поисках очередной навязчивой проблемы, я пробрался к берегу. В ивняке смешно покрякивали утки, совсем не боялись близости человека.
Сосну прибило к берегу, и она покачивалась, то приближаясь, то отдаляясь, словно не решила, как быть дальше. Вроде даже от ивняка спасать сосну не надо — так, подтолкнуть немного. Дальше течение вновь подхватит её и понесёт прочь.
— Чего застыл?
Я аж вздрогнул. На середине бетонного спуска стоял тот самый мужик с вороном.
— Хочу бревно обратно в воду оттолкать, — решил, что мне уже не важно, что там и кто подумает.
— А. Давай, помогу. Я, кстати, Анатолий.
Мужик аккуратно свернул плащ, положил на парапет, сверху накрыл шляпой и усадил на неё ворона. Тот издал недовольный звук, напоминающий треск.
Одежда Анатолия выглядела свежей, а вот обувь — кожаные остроносые туфли — вконец поношенные. Я глянул на свои любимые, идеально сидящие на ноге, кроссовки. Таких сейчас не найдёшь, а ведь тоже уже поистрепались немного. Он наблюдал за мной, присев на край парапета. Никакой он не маньяк, странно, что я так о нём подумал. Больше похож на ведущего детских телепередач или на актёра кукольного театра.
— Ну, поехали!
Анатолий рывком спрыгнул на землю, подхватил ствол со своей стороны и сделал шаг на глубину, прямо в туфлях. Я снял кроссовки и носки, закатал джинсы, насколько получилось и, взявшись с другой стороны, сделал осторожный шаг.
— В толк не возьму, чего ты носишься с этим бревном, Артур, ты ведь мёртвый уже.
Ствол выскользнул из рук, брызги обдали лицо. Как — уже? Я ведь запланировал умереть ночью, а днём ещё хотел прогуляться, на колесе обозрения прокатиться… Нет, не могу я быть мёртвым, я же есть хотел! Но перехотел. А вообще… Мокро ли мне? Холодно ли? Сейчас подумал — и да, мокро, холодно. Но как бы и нет, будто во сне оказался.
— Дур-ра-ак! — осуждающе выдал вердикт ворон.
Откуда взялся этот Анатолий маньячно-телеведущинской наружности? И ворон у него говорящий, и по имени меня назвал, хотя я не представлялся… Нет, стоп, забудь про «здесь и сейчас». Что было утром? Не помню. Помню, что кошелёк оставил, не умывался, дверь не закрыл. Соседке предложил сумки до машины донести — так она проигнорировала… Кто сегодня со мной общался, кто обращал внимание? Анатолий с вороном, девушка со змеем, кришнаиты… Что они там говорили про колесо Сансары?
— Да ты не переживай, скоро всё закончится, — ободряюще подмигнул Анатолий. — Ты ведь и сам чувствуешь, что колесо ждёт. С полудня до полуночи оно для живых, а с полуночи до полудня — наше.
Наше, значит.
— Ты тоже мёртвый?
— Ну-у-у… Что-то среднее.
— Поср-р-редник.
Видимо, и ворон, и хозяин решили, что предоставили мне исчерпывающую информацию, поэтому переглянулись и замолчали. Мы зашли в воду почти по пояс и только тогда отпустили сосну. Долго провожали её взглядом, пока она не упёрлась в насыпь, заготовленную для нового моста. Первым тишину нарушил Анатолий.
— Вот так смотришь и думаешь: можно же было продолжать плыть по течению жизни, а всё, поезд ушёл, да, Артур?
— Беста-актный! — упрекнул хозяина ворон.
— По своему опыту знаешь? — проворчал я в ответ, одёргивая вымокшие штанины и обуваясь.
За Анатолия ответил его ворон, окрестив бестактным и меня. А вот — как со мной, так и я!
На реку опустилась густая синева заката; зажигались фонари вдоль дорожек, колесо обозрения переливалось и пульсировало ярким неоновым светом. Почему так пролетело время? Опять я засмотрелся на бревно? Дурак.
Мы вышли на верхнюю дорожку, неторопливо побрели в сторону «Дома с колесом». Ворон то важно ступал рядом, то вприпрыжку обгонял и хитро щурился: мол, догоняйте!
Дорога вела нас к девушке со змеёй; зверюга теперь возомнила себя не поясом, а шарфом, покачивала кончиком хвоста как маятником.
— Ну, я говорила, что суицидник? С Толика тортик.
Я смутился. Уже второй человек знает обо мне сегодняшнем больше, чем я сам. Она неверно истолковала мою реакцию и мило улыбнулась.
— Не переживай. Суицидником быть не везде плохо. Иштаб одобряет! Да ведь?
Змея дважды ритмично качнула головой, провернула глазные яблоки против часовой стрелки и уставилась на меня застывшими янтарными бусинами.
— Знакомьтесь. Саша — Артур, Артур — Саша, — Анатолий приподнял шляпу и похлопал по плечу, на которое тут же взлетел ворон. — Ну, мне пора. Удачи.
В следующее мгновение Анатолий просто исчез. Ладно, я уже ничему не удивляюсь. Почти.
Сашка молча развернулась и заспешила по мостовой, я следом.
— Мы к колесу?
— Угу.
— А Анатолий где?
— У колеса. Только у другого.
Странно.
Когда мы добрались до «Дома с колесом», Сашка опустила питона на помост.
— Я думал, вы с ним вместе работаете.
— Знаешь, сколько человек ежедневно в Новосибе умирает? Примерно пятьдесят два. Колесо делает полный оборот за шестнадцать минут. Значит, всех мёртвых оно прокрутит примерно за тринадцать целых и сколько-то там десятых часов. Нам отведено двенадцать часов, значит, остальные будут докручиваться в другом месте. Дошло?
— Не очень. Кабинок же много, почему одного человека за шестнадцать минут?
— Цвета с-сравни, — посоветовала Иштаб.
Одна кабинка была оранжевой, тогда как другие — белыми. Видимо, только она предназначалась для мёртвых.
— В одной кабинке всех нуждающихся не прокатишь. Поэтому нас двое: один здесь дежурит, другой — в «Берёзовой роще». Сервис!
— А до появления колёс обозрения как мёртвых провожали?
Сашка пожала плечами.
— Как-то. Я не настолько старая, да и Толик, наверное, тоже только колёса видел.
Последний человек вышел из кабинки, сотрудник остановил мотор, неторопливо засобирался. Неон погас. Сакральная оранжевая кабинка зависла в верхней правой четверти.
Город на долгую минуту замолчал, или просто колесо приглушило все звуки, замерло перед шагом в мир мёртвых.
Я понял, что не дышу, а до этого целый день — дышал ли? Не могу вспомнить.
Одновременно колесо пришло в движение и кришнаитский хор в один голос воскликнул «Харе!», и не поймёшь, что было причиной, а что — следствием.
— С ними ничего нельзя сделать? — я кивнул в сторону цветастой толпы.
— Зачем?
Просто… Лишними они здесь казались. Да и страшно было смотреть на тех, кто не улетел сквозь колесо, не застрял между спицами, чтобы очиститься, а навсегда остался здесь, ни живой, ни мёртвый. Но я ничего не сказал, просто сел в кабинку. Сашка захлопнула дверь и щёлкнула щеколдой.
— Не бойся, до середины поднимешься — и всё, — крикнула она вслед уплывающей в ночное небо кабинке.
— Что — всё? — я прилип к стеклу, осознавая, что и в самом деле — всё.
— Не бери в голову!
Её маленькая фигурка сливалась с темнотой ночи, танцующие кришнаиты напоминали колесо, только крутящееся на земле. Под гул песнопений оранжевая кабинка уносилась в ночное небо.
Я отсчитывал секунды, задрав голову вверх. В стекло постучали... По ту сторону кабинки сидела чёрно-белая сова, полярная, видать. Нет, к диким птицам в городе я давно привык, но сову вижу впервые.
Улетай давай! Я стукнул в ответ в надежде отпугнуть птицу, но какое там! Сову словно манило в кабинку, может, она тоже… того? Надо бы спросить у Анатолия, как животные попадают в иной мир. Стоп. Как я спрошу, если безвозвратно уйду?
Кабинка проделала почти половину пути. Птица билась в стекло с такой настойчивостью, что я занервничал: а ну как разобьёт?
— Улетай, зараза!
Я хлопнул по стеклу.
Пол ухнул вниз, я ухнул вниз, сова просто ухнула. Вот она, сила колеса — ловить в сплетение стальных спиц тёмные души, тянуть в тоннель светлые души.
Тяжёлая незримая рука накрыла сердце. Скольжу по спицам, ноги цепляются за переплетения, ниже, ниже, вот и тоннель!
Ниже...
В едином «Харе!» вскинули руки кришнаиты внизу.
Я рухнул обратно на подмостки, где меня ждала изумленная Сашка. Сова сверкнула глазами-светофорами и слетела вниз, требовательно хлопая крыльями рядом. Я вытянул левую руку, и птица удобно устроилась, прихватив когтями кожу. Не больно. Пока не придаёшь этому значения.
— Давненько в нашем полку не прибывало. Куда пойдёшь работать: Затулинский, Кирова, Первомайка?
Пока я лихорадочно соображал, что делать дальше, вокруг незаметно образовалось кольцо из кришнаитов. Вот никого вокруг, а в следующее мгновение я утонул в цветастом омуте.
— Вам совершенно не обязательно соглашаться! Рутина привратника ещё больше затянет вас в бесконечное вращение колеса! С нами же у вас будет…
— Не будет, — оборвал я агитационный поток и взглянул на сову. — Вот этого не будет. Ты ведь важная птица, да?
Сова довольно расправила перья — мягкие, воздушные.
Сашка довольно кивнула и впустила в кабинку другого мертвеца.
— Учись давай, тут ничего сложного — открыл, посадил, закрыл.
Открывать и закрывать. Вход в иной мир. Янус? Сова довольно ухнула, потому что я, похоже, угадал её имя.
Следующего мёртвого в оранжевую кабинку усаживал я сам.
Странное сожаление, груз ответственности и причастность к тайне вцепились в меня, словно совиные когти. Не больно. Пока не придаёшь этому значения.
***
Полдень. Время живых. И я оживаю — это дар бога своему жрецу. Я посредник, я вижу и живых, и мёртвых. Янус крепко держится за мою руку, с любопытством таращит глаза-светофоры и удивлённо вскидывает руки-крылья.
Люди, как и вчера, рассекают по специальным дорожкам на электросамокатах, скейтах, велосипедах. Мамы гуляют с детками. Дети сменяют друг дружку на качелях и горках.
Может, они не притворяются, а просто исполняют ритуал в поисках покровительства Города? Город не спит, всё видит и дарует всё то, что раньше вымаливали у богов: защиту, удачу, богатство, любовь. А богам остаётся лишь провожать мёртвых, которые больше не принадлежат Городу. И мы, их жрецы, будем до скончания времён открывать двери, возносить почести павшим и приоткрывать завесу тайн в мир бесконечного знания и покоя.
— Мама, смотри, какая красивая!
Живая.
— Хочешь погладить? Это бесплатно. Фотографироваться — триста рублей.
Янус довольно распушил перья, чем вызвал у девочки и её мамы искреннюю улыбку. Девочка гладила сову, мама фотографировала, а я прятал деньги в карман длинного балахона, отдалённо напоминающего римскую тогу. Триста рублей — это кофе и пирожное. Вкусно.
Особенно когда придаёшь этому значение.
Автор: Аня Тэ
Источник: https://litclubbs.ru/duel/1155-chyortovy-kolyosa.html
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь и ставьте лайк.
Читайте также:
