Пришел Уткин домой с работы, разогрел вчерашнюю вермишель, запил ее минералкой и упал в постель. Думает: “Хоть бы мне сейчас приснилось, что я английский лорд, сижу в своем замке, пью доброе молодое вино, гляжу в камин, если что нужно — лакея вызову, только до шнурочка звонка дотянуться надо. А супруга на Багамах, слава Богу”.
Уснул Уткин. А ему — бац! — и приснилось. Сидит он в своем замке, читает английскую “Вечерку”, аперитив прихлебывает. Все о’кей. Только чувствует, что из камина как-то печально пахнет. Глянул, а там его лордовский парик тлеет. “Черт возьми”, — думает Уткин, дергает за шнурок и Джона кричит. Но вместо Джона приходит пьяный садовник и говорит:
— Дорогой сэр, Джон прийти не в состоянии. Ему сегодня в очереди за рыбой врезали мороженой треской по голове. Отвратительная история, сэр.
И с этими словами вываливается за дверь.
Сидит Уткин дальше, весьма расстроенный. Старается думать о причинах падения популярности правительства консерваторов.
И тут приходит почтальон. Пьянющий!
“Вам, — говорит, — дорогой сэр, телеграмма. От вашей дорогой вдовы”.
Вспылил Уткин, наговорил резкостей. Почтальон грубо извинился и вывалился за дверь.
Не успел Уткин нервно сигару раскурить, как появляется полицейский. И идет по сверкающему паркету прямо в своих больших грязных сапогах. “Уж не пьян ли часом?” — с тревогой думает Уткин и высокомерно говорит: “Констебль, в моем доме не принято...” А полицейский все идет, и глаза у него очень нехорошо горят.
“Тут какая-то чудовищная ошибка, мистэйк”, — снова думает Уткин и, указуя копу на портрет своего дедушки, тоже сэра, объясняет на ломаном русском языке: “Я есть инглиш лорд, товаришч”. А коп ему на скверном английском: “Тамбовский вулф тебе товарищ!”, и — бац! — Уткина резиновой палкой.
От этого Уткин — бац! — и проснулся. На работу пора. А все-таки хреново у них там, на Западе...