оглавление канала
Я слушала его и усмехалась.
- Так ты что, мне гуся притаранил вроде, как в уплату за качественную очистку делян, что ли?
Саныч обиженно надул губы. Я тут не выдержала и рассмеялась.
- Ладно, чего ты, Саша, шуток не понимаешь?! Я так, подкалываю тебя по-дружески. Не обижайся.
Он собрался что-то ответить, но тут я услышала скрип снега под ногами, и в домушку вошел Василич, таща на подносе закуску, какую успел соорудить по-быстрому. А «по-быстрому» получилось довольно много. И соленые грибочки, посыпанные мелким луком и политые подсолнечным маслом, и тонкие ломтики сала, еще не отошедшие от мороза, с небольшими капельками влаги на тонких, почти прозрачных кусочках, и большие куски копченой щуки, исходящие прозрачным янтарным жирком, и большими кусками нарезанный хлеб. При виде таких деликатесов Саныч забыл, что собирался мне ответить. Я достала три стопки, моргнула Василичу, мол, давай. Тот, с радостной улыбкой, кинулся открывать бутылку и разливать водку по стопкам. Я подняла свою, и провозгласила:
- Ну, Саныч, за твою комиссию, чтобы слово свое выполнили, а не просто впустую языком помололи. Трактор новый тебе и вправду сильно нужен.
Мы чокнулись, мужики опрокинули в себя водку одним глотком и занюхали ее кусочком хлеба. Василич суетливо засобирался уходить, грустно косясь на открытую бутылку, но чувство долго перевесило желание еще хлебнуть огненного зелья. Для приличия стал оправдываться тем, что на завтра щи из гуся поставил варить для мужиков. А я в который раз подумала про него, что он золото, а не мужик. Его деликатности любой напыщенный аристократ мог бы позавидовать. Понимал, старый лешак, что нам с Санычем поговорить наедине надо. Саныч хрумкал грибочки, да нахваливал засол. Я поставила свою стопку нетронутой на стол, и проговорила:
- Спасибо тебе за гуся. Вовремя. У нас с мясом перерыв наступил. Я сегодня на охоту собиралась, а тут твоя комиссия. А мужикам, сам знаешь, мясо нужно. Работают трудно, тяжело, и есть надо хорошо. Теперь, наверное, завтра пойду. Как думаешь, новый егерь не будет против? – Я лукаво глянула на своего гостя. – Ты-то знаешь, я лишнего не возьму. Только, чтобы народ накормить.
Саныч с набитым ртом закивал головой. Потом торопливо проглотил, запил все остывшим чаем из моей кружки, и проговорил:
- Да что он, зверь что ли какой? У тебя вон, полста мужиков! Попробуй их тут прокорми! Я с ним несколько раз разговаривал. Вроде, нормальный мужик. – Последнюю фразу он сказал как-то не очень уверено, что меня немедленно насторожило.
Я постаралась заглянуть своему собеседнику в глаза, и вкрадчиво спросила:
- Саш, что не так?
Лесничий сидел задумавшись, на меня не смотрел, а смотрел в открытую дверь печи, в которой потрескивали поленья. Я терпеливо ждала, но Саныч, чувствовалось, с ответом не торопится. Сидел, и как-то нервно поправлял очки на носу – явный признак легкой нервозности. Я предприняла еще одну попытку.
- Ты, если есть, что сказать, говори, не молчи. Сам знаешь, зря спрашивать не буду. Мы тут в соседях. Надо знать, кто тебе в тайге в затылок смотрит.
Лесничий еще помедитировал минуты три на огонь, а потом заговорил медленно, не торопясь подбирая слова:
- Знаешь, вот все вроде бы ничего. Мужик деловой егерь, а все равно, кажется мне он каким-то мутным, что ли. – Он поморщился, словно водку паленую выпил, и продолжил уже более эмоционально. – Такое чувство, что ему это егерьство даром не нужно. У него больше интерес к чему-то другому. О тебе много расспрашивал, о старике-знахаре. Потом о каком-то мужике, мол, не заметили ли кого чужого в тайге. А сам знаешь, все в глаза норовит заглянуть, да смотрит так пристально, цепко, словно в душу пытается влезть. У меня от его взглядов аж мурашки по спине бегают. Да и деревенские от него шарахаются. Я было спросил Лукачиху, ну помнишь, у нее еще те этнографы стояли на постое, которые тогда летом с ума сошли, может примет на постой-то егеря. Чего, думаю, мужику в лесу одному куковать. Изба-то у него в лесу холодная, из сырого леса поставлена, дует во все щели. А она от меня, как от чумного шарахнулась. Чуть креститься не начала. Говорит, ты ко мне со своим егерем близь не подходи. А ведь она баба-то приветливая, всякому помочь готова. А тут… К чему бы такое, как думаешь? – И он с надеждой посмотрел на меня, будто ожидая, что я ему сейчас все тайны раскрою и, вдобавок, объясню почему Лукачиха чуть креститься не начала при упоминании егеря.
Ох, ты, Господи! Я, конечно, знала, к чему, но объяснять не собиралась. И вообще, мне этот разговор переставал нравиться. Попробовала состроить из себя дурочку, заговорила небрежным тоном, почти равнодушно.
- Ну, Саш, к чему, к чему? Да ни к чему! Сам знаешь, как деревня новых людей принимает. Настороженно, присматривается сначала, на свой зуб пробует, а уж потом и принимает, или не принимает. Вспомни сколько на меня косились, мол, баба, да на лесозаготовках, да еще и мужиками командует. А теперь вон, за столько километров ко мне бегают деревенские, совета спрашивают, как поросят лечить, да баранов стричь. И тут привыкнут.
Саныча мое объяснение происходящего не устроило. Он покачал головой, и с сомнением проговорил:
- Нет, думаю, тут другое. К тебе они именно, что присматривались. А к этому Северьяну, даже и присматриваться не хотят. Шарахаются от него, как черт от ладана. А вот, кстати, давно хотел у тебя спросить. – Он слегка оживился, выходя из задумчивого философского настроения. - Чего это к тебе за таким наши бабы бегают? Ты ведь, вроде бы, городская. А и про поросят знаешь, и корову доить умеешь, да и еще много чего, что городским сроду не известно.
И уставился на меня с легким прищуром.