Когда я представлял себе ферму, в голове у меня выстраивались почему-то, лагерные бараки. Люди казались мне исхудавшими, бледными и обескровленными, а распорядок и дисциплина тюремными. И как же я удивился, когда едва мы переступили порог КПП, нас встретила ватага ребятишек на уютной детской площадке, а вдоль тихой улочки, проехала молоденькая парочка на велосипедах. И хотя погода не особо располагала к поездкам под открытым небом, они улыбались счастливо и видно было, что они влюблены.
Поздняя осень легко шуршала опавшей листвой под ногами, воздух сырым туманом обволакивал горизонт, и атмосфере фермы, чувствовалось безмятежность и покой, и защищенность. Пахло хлебом, мокрым деревом, и во всём ощущалось та тонкая грань между городом и деревней.
Ощущалась она в домиках с печным отоплением, в огородах и садиках с вывешенным стираным бельём. В скверах, в засыпанных листьями скамейках, в выбоинах асфальта, наполненных водой и блочных неопределенного цвета пятиэтажках. И в тишине - не гнетущей и давящей, а спокойной, ленной, неторопливой - в месте, где суета осталось за забором, где не нужно лишних слов и движений, где сытость поколениях.
От КПП мы шли пешком. Прогулялись по центру, полюбовались на местный колорит, зашли в магазин, прикупили кое-какой еды и проследовали к единственному здесь высотному строению: да и в нём всего девять этажей - лаборатории и по совместительству донорскому пункту.
На входе – регистратура, и милая девушка с заискивающий улыбкой, интересуется: зачем мы здесь? Объясняем. Она охает, ещё более широко улыбается, ведет нас наверх. Для нас палата на двоих, комфортабельная, с отдельным санузлом и обставлена с тем самым минимализмом свойственным лишь больницам.
Да мы сюда и не отдыхать приехали, а работать, и пару недель только этим и занимались.
Нам предоставили помещение со всем необходимым инструментом: химическими реактивами, кучей разных микроскопов, и больших, и маленьких. И поскольку я мало чего понимал в том, что делает доктор, то лишь подавал ему нужный инструмент. Да и это получалось у меня неважно, заторможено, путано, ведь действие заряженного водорода заканчивалась, и я терял привычную уже синеву. И от этого чувствовал себя плохо.
Впрочем, физические признаки долихов, я сохранил в первозданном виде, то есть вытянутая голова, огромные мутные глаза и скулы, обтянутые кожей не изменились.
Юрий же, не обращал на меня никакого внимания. Все его чувства, порывы, движения, говорили о жажде открытий в науке, и о том, что он уже на пороге очередного.
В основном, задачей моей было не мешать, и глядя в микроскоп, он без отрыва поднимал руку, в ожидании, что я подам ему то, что он забыл даже назвать. А когда я спрашивал его, что же всё-таки он хочет: злился и кричал что ассистент из меня никудышный. Но я не обижался, и разговаривал с ним как с ребенком, терпеливо и спокойно и Юрий знал, что я прав, и то и дело раскаивался в своем поведении, и ценил моё это терпение и спокойствие.
Мы мало спали, почти не ели, и торчали целыми днями в душной лаборатории, и от того мне становилось всё хуже. Так, в один из дней, я не смог встать утром: дико болела голова, появилась непереносимость света, и тошнота то и дело подкатывала к горлу.
Только тогда, доктор наконец-то заметил моё плачевное состояние. Но вместо помощи, почему-то воскликнул: «Пора!» - и потащил меня на сдачу крови. А после проведённого анализа, дал выпить из небольшой колбочки жидкости - без вкуса и запаха, будто воды какой-то, и снова анализы.
А затем лежал я, в зашторенной наглухо палате и чувствовал, как кровь во мне бурлит и в голову входит знакомое уже оцепенение, словно от наркоза. Точно такое ощущение, возникало у меня от действия диска.
Мысли сонно чередовались опьянённом мозгу: «Значит, доктор дал мне заряженный водород, и видимо, я ему нужен был не в качестве помощника, а в качестве подопытного, потому мы и приехали сюда в это сокрытое от долихов место, а версия с влиянием забора крови на ДНК лишь ширма!» Но в этот момент, мне было всё равно, лишь бы скорее прийти в норму и облегчение наступало, но словно из тумана, мне послышался неистовый женский крик...
А когда туман рассеялся, я понял что крик этот, не побочное действие водорода на организм, а реальная женщина - реально кричит, и уже это не крик, а рычание, будто через кляп. Без труда я вскочил на ноги, которые стали уже приобретать синеву, и выйдя из палаты, побежал на звук.
И вот, совсем рядом, в помещении с открытой дверью - три медработника, в белых масках, пристёгивают молодую женщину к кровати, и в её глазах столько ужаса и отчаянья, и дергается она в их руках, и извивается как змея.
- Что здесь происходит? - спросил я охрипшим от волнения голосом.
Один из белых масок подошел, выпихнул меня с силой из помещения, и закрыл дверь, а рычание уже трансформировалось в вой и плач. Я забарабанил, а через несколько минут всё стихло и трое в масках вышли.
Я снова спрашиваю:
- Что здесь происходит?
Один из них снял маску, и улыбнулся:
- Бунтарка, из секты - противница долихов, считающая их захватчикам и колонизаторами, а не спасителями, устроила одиночный митинг прямо около главной пирамиды. Дура, но ничего, здесь ей вправят мозги! - и он пошел, бурча по дороге. - А сильная какая, втроем едва справились!
А мне неожиданно вспомнился мой отец: «Что там мать говорила? Будто много он выявлял недовольства, и его похитили? Значит, возможно, он где-то здесь? - и я решительно зашагал в сторону помещения лаборатории, для того, чтобы обсудить все с доктором.
Застал я его в растрепанном виде, с покрасневшими от бессонных ночей глазами, и блуждающей улыбкой на лице. По его нетерпеливой жестикуляции, сбивчивой речи, и по тому, как быстро он вывел меня на улицу, было понятно - у него есть что сказать.
Пробираясь сквозь липкий мокрый снег, мы отошли подальше от здания, и доктор начал говорить. Говорил он путано, перескакивая с темы на тему, и мне ничего не оставалось, как собирая обрывки его фраз, самому выстраивать логическую цепочку.
- Я изучил влияние водорода на кровь! – он закусил мокрую губу, глаза бегают. - По всему выходит, что действует водород произвольно, непредсказуемо и лишь в теле. На каплю крови, на стеклышке, он не действуют никак. Связано это его чудодействие, ни с чем другим, как с генетической памятью. Синеют лишь те, кто помнит таких же… - доктор тяжело дышит, снег облепил его волосы и ресницы, он глянул на меня цепко, с осознанием. - Ты так же видел подобных - синих, раньше?
Я кивнул, и ответил:
- И вы…
Доктор озадачен, но продолжает:
- Эти люди - долихи, очень желают быть Богами, а в их подсознании, отпечаталось, что Бог выглядит именно так, и посему они видоизменяются, но ты? Ты тоже хочешь стать Богом?
- Мне сказали, что изменился я вследствие травмы…
- И да, и нет! Из-за травмы ты стал воспринимать водород! Так ты не ответил…
Я задумался:
- Был у меня один знакомый, можно даже назвать его другом, но никогда бы я не сказал, что мечтал быть похожим на него. Хотя он был могуществен, имел знание мироустройства, и создал современных хомо сапиенс. Да, и какое-то время, мне казалось что моя любимая женщина, является его женой. Хотя, теперь, я сомневаюсь что это было наяву… - я поднял глаза на доктора. – Наверное, вы правы: подсознательно, повторяю, подсознательно, я хочу быть похожим на него! Хотя этот знакомый, оказался в будущем мной…
Доктор смотрит на меня как на помешанного. Пришлось рассказать всю свою историю от начала до конца, и про Азанет, про Пришельца, про подземный город, и про дикарей с поверхности. И даже то, что он - доктор, принимал непосредственное участие, в их спасении и преображении. Рассказал ему и о Ленине, о последствиях моего поступка, описал параллельную реальность, где победил фашизм…
Юрий Юрьевич выслушал меня, не перебивая, но думал, как мне казалось о своем, а когда я закончил он проговорил:
- Получается, и эта реальность ненастоящая?
- В моем понимании, да…
- Тогда, я могу, понять принцип, по которым работает кольцо! Или диск как ты его называешь!
Он кивает, ветер дует ему в лицо, развевает подернутые сединой волосы, взгляд остановился, а я вставляю:
- И Азанет, и Пришелец, говорили что-то о квантовой физике…
- Да, здесь именно это! После выпитого тобой чтобы водорода, пока я наблюдал за твоей кровью - абсолютно ничего не происходило, а хотелось мне понять, как этот водород активируется. Обычная алая кровь, привычные лейкоциты, эритроциты функционируют, как положено, это на стекле, под микроскопом, но в твоем теле - без наблюдения, произошла настоящая революция! Клетки крови, стремительно перекрасились, сбились кучками, и напали на оставшиеся обычные тельца, а затем, через очень короткое время совсем уничтожили их. Остались лишь перекрашенные,… – в синий!
Доктор шумно вдохнул:
- А тогда, когда я принялся разбирать эти синие тельца на кванты, они застыли и не двинулись с места несколько часов, словно испугались чего-то... Словно поняли, что за ними наблюдают, и подстроились под нашу физику, обычную физику, обычное время. А затем испарились без следа, на микроуровне испарились!
Он посмотрел мне пристально, прямо в глаза:
- Что ты чувствуешь? Ты ощущаешь себя вселенной для синих обитателей?
Теперь я смотрю на него как на помешанного, а он поднял палец кверху и хрипло прошептал:
- Я понял! Все теперь я понял! Это, как если бы кто-то наблюдал за нами, из-за пределов космоса, вселенной, вдруг кто-то огромный, захотел бы рассмотреть нас в микроскоп! Миллионы лет, он только поднимал бы руку! - доктора трясет как в лихорадке, снег лепит ему в лицо, глаза, а они полны страха. - Но как только кровь синеет и остается без тела, она исчезает будто ее и не было… Куда? - он будто ожидает ответа от меня, и сам себе отвечает. – умирает, и возвращается в будущее, откуда, судя по твоему рассказу, она и прибыла, точнее частицы прибыли, ведь время там мчится с бешенной скоростью!
Я в прострации и не понимаю, о чем он говорит:
- Юрий Юрьевич, скажите, откуда вы здесь? Вы помните что-нибудь из своего прошлого?
Он уже идет обратно в здание, и совсем уже у дверей останавливается как вкопанный:
- Все что я помню - это истребление человечества, и то из снов. К сожалению, из моей памяти стерты детство и юность. И порой мне кажется, что я всегда был таким: сорокалетним мужчиной, с багажом научных знаний, взявшихся будто ниоткуда. И всегда я чувствовал, что причина потери моей памяти, кроется в пирамидах, и их жителях. А теперь, прости, мне надо работать дальше…
Но, я решительно остановил его, вспомнив, зачем собственно хотел увидеться. Рассказал про девушку – бунтарку, закрытую сейчас и пристегнутую, а также о подозрениях своих в пребывании здесь своего отца – бунтаря.
От услышанного глаза доктора округлились, и он зашептал:
- Забудь о том, что ты видел, и об отце своем забудь! Бунтарей здесь затыкают раз и навсегда - одной инъекцией затыкают! Делают безвольное растение и берут у них кровь уже беспрепятственно… Полноценно, здесь живут только согласные - несогласные лишь существуют, и то недолго… Больше лежат без движения, а при регулярном заборе крови, это чревато проблемами с cердцем. Ты же не высовывайся, тебе еще надо в муравейник попасть!
И он ушел, а я остался, с мрачными мыслями и кашей в голове.
До вечера, я пролежал в палате. Из коридора никаких звуков больше не доносилось, и ненадолго я даже успокоился, но перед глазами, то и дело вставал взгляд девушки. Ужас плескался в нем. Ужас, и отчаянье - словно перед казнью, словно перед смертью. «А ведь то, что описал доктор - сродни смерти! Что за жизнь у растения?»
И мысли эти не давали мне покоя, и то и дело я прислушивался к происходящему за пределами палаты, но там было тихо.
К ночи вернулся доктор, еще более озадаченный, растрепанный - посмотрел волком, улегся лицом к стене, и чувствовал я его напряжение кожей, словно был виноват в чём-то.
А на мой вопрос, как продвигается эксперимент, он вдруг ответил вопросом:
- Веришь ли ты в Бога, Алексей?
Я ответил:
- Конечно...
А он:
– А прикасался ли ты к нему? Подходил, так близко, что едва не касался? -
- Нет.
Он вздохнул, развернулся, закинул руки за голову и пробормотал:
- Ты не представляешь, насколько близок к нему сейчас !
Я было хотел спросить его – почему?, но из коридора послышался хлопок открываемой двери.
Я вскочил - доктор нахмурил брови, я шепчу ему:
- Это та бунтарка, о которой я говорил!
- А почему она здесь? Это же этаж для персонала!
Я пожал плечами и прислушался.
Стон перешел в вой, и дверь захлопнулась, уступив место тишине. Доктор встал резко, выбежал - я за ним. Показал ему нужную палату, решительно он заглянул внутрь, и также решительно зашел. Я не отстаю.
Нашему взору открылась неприличная картина. Девушка обнажена, а над ней склонился тот самый медработник, что объяснял мне, кто она такая, и цель его явно не лечение.
Доктор подскакивает, хватает его за воротник, отпихивает от пленницы. Тот отлетает, я ловлю его, и швыряю в угол. Он ударяется головой о косяк, и затихает. Доктор прикрывает девушку, подходит к медработнику, а под его головой, растекается уже черно-багряная лужа.
Доктор щупает пульс, смотрит на меня полными отчаянного неверия глазами:
- Он мертв! - говорят его губы. – Мы убили его!
Я закрыл дверь, подошел к девушке, и стал ее освобождать - не привыкать мне уже к смертям.
- Нас здесь не было! - четко и настойчиво, говорю я доктору. – Это она убила его! Но судя, потому что и ее быть здесь не должно, так ее здесь и не было!
Я смотрю на девушку, в глазах её прежний ужас:
- Если хочешь жить – молчи! Сейчас я сниму наручники, и выну кляп, а ты молчи, поняла?
Она кивает - тело ее от нетерпения дрожит, по щекам катятся слезы, и падают они в ее темные волосы, а мне кажется, что от этих волос пахнет как от моей любимой Азанет – полевыми цветами.
Подскочил Юрий, принялся мне помогать, ключа от наручников нет у нас, обыскивать мертвеца не хотелось, к тому же мы могли наследить, потому пришлось использовать булавку с бейджика доктора. С горем пополам мы справились. С усилием девушка поднялась на ноги, обернулась простыней, собрала свою одежду разбросанную по полу и выжидающе встала у двери.
Я говорю:
- Надо застелить постель, вроде как будто никто и не лежал…
Доктор понял все - сорвал с нее простынь. Я же, помогаю ей одеться, а сам украдкой вдыхаю запах: такой родной и любимый, и странно мне чувствую его от незнакомки. Наконец все готово, мы на цыпочках добрались по коридору в свою комнату, и только здесь выдохнули.
Юрий от волнения вспотел и тяжело дышит:
- Хорошо, что здесь нет камер, случись все в общем отделении, быть нам здесь донорами до смерти!
А я смотрю на девушку, не открывая глаз, и похожа она на Азанет - неуловимо похожа. Взглядом, осанкой, поворотом головы, пружинистостью и упругой самонадеянностью.
Темные глаза - в них огонь, волосы сбились, и падают хаотичными рваными прядями на девичьи плечи, а в них - упрямая сила. Бунтарка! Азанет тоже бунтарка, к тому же революционерка.
Но все же - эта девушка, не Азанет. На розовых губах, изгиб избалованности, дерзости, вседозволенности. Огонь в глазах - скорее разочарование от сорванной протестной акции, и страх за свою жизнь, в походке явное самолюбование. Но от нее пахнет полевыми цветами, и я млею.
Доктор уже хватается за голову, вымеряет шагами палату:
- Что же делать? Что же мы наделали?
Я подхожу, останавливаю его, трясу за плечи:
- Успокойтесь! Что сделано - то сделано, ничего уже не изменишь, остается только ждать! Затаиться и ждать!… А,… - я посмотрел в сторону незнакомки. - Как тебя зовут?
Она пробормотала:
- Маша, Мария…
- А Маша, поживет пока с нами. Пока шум не уляжется. Вряд ли сюда явятся с обыском, учитывая ваш авторитет. К тому же, мы обыграли несчастный случай, и если учитывать, что нахождение Маши, здесь не санкционировано,…
Доктор подхватил:
- Да! По всем нормам, она сейчас должна лежать на втором этаже, в палате для "инфузорий", так здесь называют таких…
На глазах у девушки слезы, она лопочет:
- Но мой отец - он очень влиятельный человек! Среди брахов! Он - мэр! И никогда не допустил бы такого!
Доктор усмехается:
- Отец твой - здесь бессилен, девочка, и скорее всего, лишился уже своей должности, а все из-за глупости дочери, устроившей ни с того, ни с сего, безрассудный одиночный пикет. И возможно, теперь, еще и в полной уверенности, что любимая его эксцентричная кровиночка – инфузория! – он засмеялся, не от веселья, а от нервного напряжения.
Маша моргает часто, и вот-вот зарыдает. Я приобнял ее за плечи, вроде как успокоить, но на самом деле, хотелось мне прикоснуться к ней. Она это поняла и поразмыслив мгновение – отстранилась. Конечно, теперь я синий долих, и скорее всего, противен ей.
Вздохнув, я проговорил:
- Выяснять будем потом, сейчас надо подумать, как нам улечься, ведь теперь нас трое…
Юрий помолчал немного, оглядел нас пустым разбитым взглядом, и засобирался:
- Я пойду в лабораторию, все равно после случившегося не усну, к тому же надо проверить кое-что… - и вышел.
Я указал Маше на его кровать - сам лег тоже. И в темноте, глядя на мерцающие снежинки за окном, все думал: «Как же странно складывается моя жизнь! Что это за наказание такое? Кто меня наказывает? Я не могу быть рядом с женой - она умерла в далеком сорок шестом году, а чтобы спасти ей жизнь, должен найти диск, но где? А теперь еще и Маша нарисовалась. И в ней я вижу свою любимую! Не то чтобы это она, но как похожа! И живет она в моем времени, и здесь не судьба, ведь теперь я долих!»
Сон окутывает меня, будто покрывалом из снежинок, но не холодно – уютно. «Интересно, а почему всех долихов не обработали водородом? И когда вообще было сделано открытие, что водород меняет кровь?» Я засыпаю уже: «Завтра поутру, найдут остывший труп, поднимется переполох... Эх, опасно это! И прежде всего для самой бывшей пленницы...» Девушка на соседней кровати тихонько сопит и изредка всхлипывает. «Интересно, понимает ли она, чего только что избежала?» Я сплю.
Неделю мы жили как на вулкане, вздрагивали от малейшего шума, но ничего не происходило. Про то, что кто-то где-то погиб, узнали, глянув из окна на то, как выносили труп. К нам никто не заходил, не допрашивал, и не обыскивал, а потому, очень быстро успокоившись, мы занялись повседневными делами: доктор исследовал, я ассистировал, а Маша скучала одна в палате.
И когда вечером мы собирались вместе - не могли наговориться. Мы с Машей от скуки, а Юрий для того чтобы отвлечься. Говорили обо всём: о любви, о жизни, об искусстве и науке, но главной темой было открытия доктора в квантовой физике.
Он долго и нудно объяснял все как есть, на фразы обиловали незнакомыми терминами, и слушать это можно было лишь, когда Маша не выдерживая, говорила:
- Объясните для средних умов!
Тогда доктор недовольно вздыхал, качал головой, всем видом показывая, какие мы глупые: «Не понимать, таких простых вещей!» - и объяснял на пальцах:
- Есть в нашем понимании три мира. Квантовый – то есть микромир, классический – наш, макромир, и космический – мегамир. В микро - время бежит с запредельной скоростью. Частица, пока мы не наблюдаем за ней, проживает свою временную жизнь, но стоит только столкнуть наш мир, то есть классический, с ее, как время для этой частицы замедляется, подстраиваясь под наше. Потому, ведет себя эта частица нормально. Также объясняет это возможность ее пребывания в нескольких местах одновременно. Без свидетеля естественно. Мы просто не понимаем, когда называем это – чудом, что миллионные доли секунды ей надо, чтобы преодолеть расстояние. Для нас - это хаос, ведь мы не способны увидеть столь быстрый путь.
Доктор сглатывает, неторопливо продолжает:
- Что же касается наблюдения за квантами, так сперва они напомнили мне наш привычный космос. Там так же темно, и крутятся круглые тела – микропланеты. А светила – фотоны. Сразу в мою голову закралась мысль: «А что если это и есть планеты? А что если это космос? Микрокосмос?» Когда я стал разбирать клетки синей крови на кванты, то понял – они чужеродны нам. Своим поведением и бесследным исчезновением, они словно говорят, что не из нашего мира, но и не из квантового. И тогда мне пришла в голову мысль, о мегамире. Ведь то, что для нас будущее, для них прошлое. Наше время, в сравнении с их, летит так же стремительно, как квантовое, в сравнении с нашим.
Маша слушает, открыв рот:
- Вы великий учёный! Но, как же Бог?
Доктор усмехается, но продолжает:
- Так вот, диск, это ни что иное, как частичка мегамира. С позволения сказать: присутствие наблюдателя оттуда. Пока он у кого-то из нас, мы ведем себя как привычный для мегамира объект, то есть путешествуем во времени, но лишь назад, потому что как я сказал ранее, для них будущее, это наше прошлое. Если из квантового мира вам подсунули бы диск, вы путешествовали бы в будущее.
Я спрашиваю:
- А почему же мы исцеляемся?
- А вы и не исцеляетесь - вы приобретаете форму, номинальную форму. Такую, какую запрограммировало вам ваше подсознание. Повторюсь, не сознание, а подсознание, то есть если вы захотите превратиться, например, в Ален Делона - это вряд ли получится. Хотя и не исключено… Так вот, сторонний наблюдатель из мегамира должен видеть вас номинальными - то есть целыми. В этом, Машенька и заключается присутствие Бога, он как прослойка между мирами – буфер, ведь неосторожными действиями, наблюдатель из мегамира, может навредить нам, так же и мы, изучая кванты, вполне можем стрельнуть из пушки, обитаемой микропланетой.
Доктор весь в себе - одухотворен:
- В связи с этими факторами, могу сказать лишь одно: за нами так же наблюдают. Такой же, как я, но гигантский ученый из мегамира - сунул нам диск, через который смотрит за носителем его. А поскольку диск сейчас у Фараона, и он успешно перекрашивает в синий остальных, то под наблюдением у того гром-ученого скоро будут все долихи. А судя по твоей, Алексей, крови, сначала они истребят всех местных обычных обитателей, а затем исчезнут…
Я почти не слушал его, исподтишка наблюдая за Машей. В ее удивленном личике, в ее распахнутых, растерянных, подернутых пламенем глазах, видел я юную Азанет. И влекло меня к ней тем самым скрытым интересом, что не велит любить и наслаждаться, а велит сравнивать.
- А луна, источник света из мегамира, своеобразный фонарик… для мегамира – время медленнее, потому - прошлое. Для микро – быстрее, потому - будущее, для нас же – настоящее. Бог здесь, Он упорядочивает, Он Создатель этого многомерного пространства…
Я все еще любуюсь Машей, ее шейкой, хрупкой как стебелек, ее кошачьими движениями.
Доктор же заканчивает:
- Нам не дано воссоединиться в одном моменте, и это Его заслуга… ведь по сути нам это и не нужно. И даже вредно, если судить по синей крови… - и как издалека. - Ладно, я вас оставлю, пойду в лабораторию, там работа…
Он идет к выходу, и я вижу в глазах Маши сожаление, что он уходит. Сожаление и кое-что похожее на зачатки страсти. Любуется она им, как я любуюсь ею, и забытое уже чувство ревности колет в сердце. В синее сердце долиха.
Еще через пару недель, ко мне с проверкой прислали Фрею. С ней, неотступно – Вано. Он посинел, и смотрит на меня как-то странно, подозрительно, и в каждом его движении я вижу недовольство и то, чего за ним никогда не наблюдалось – высокомерие. Фрея также посинела - теперь она уверенна в себе, и брахи для нее – ничтожества. Пришлось решать вопрос с Машей. Не желательно им было видеть ее. Тогда, доктор перевел ее в лабораторию: ночью, тайком, она перебежала к нему и осталась, якобы в качестве подопытной.
А когда доктор вернулся в нашу палату, он проговорил:
- Машу надо вывозить отсюда - домой, к папе, ведь судя по всему, пребывание наше здесь подходит к концу... К тому же, девочка возомнила, что влюблена в меня…
От этих слов, сердце мое ухает вниз:
- А вы?
Он пожал плечами:
- Я давно влюблен в другую…
- В кого?
- В ту, о ком сохранил воспоминания в закорках своей памяти… - он посмотрел на меня, неуверенно, но твердо, и сияет этот взгляд внутренней борьбой. – Азанет, ее звали…
Меня словно парализовало: «Азанет? Моя Азанет?»
- Между вами что-то было? – первый вопрос.
- Нет, она любила тебя…
- А вам не кажется, что Азанет и Маша – похожи?
Доктор помотал головой:
- Смотри глубже, Алексей, и все тебе станет понятно…
Я не понял его тогда - не понял, почему он отказывается от юной, влюбленной в него девушки. И потом, ночью, я спал отвратительно, все думал о его словах. И в голове, стучала одна лишь мысль: «Люблю ли я Азанет, если чуть что смотрю на других?»
А когда меня все же сморило, я её увидел. Она - такая реальная, стоит в углу комнаты и вздыхает, а в глазах – печаль. Нет ни тела, ни фигуры, одни глаза: темные, страстные, влекущие, но сверкают они ревностью и страданием, а нежные губы, шепчут укоряющие слова. Но вдруг, ее что-то выбрасывает от стены в центр комнаты, словно напоминая, зачем она здесь: «Остерегайся Фараона! Ведь он способен повлиять на тебя! Помни о своей цели, не поддавайся, ведь скоро ты останешься один…»
Я пытаюсь встать, дергаюсь на кровати, но не могу, а Азанет уже исчезает в темноте. «Милая, не оставляй меня!» Из темноты слышится: «Не наделай глупостей! Просто следуй задуманному,… что бы не произошло…»
И темнота. И тишина, словно ничего и не было, лишь доктор сопит спокойно на своей кровати, и половинка луны, светит в окно сизым сумраком. И в палате тепло, но меня знобит - опять действие водорода заканчивается. Теперь у меня в нем жизненная потребность - без него я мучаюсь словно наркоман в ломке, но есть и потребность освободиться. Освободиться от наблюдения, о котором говорил доктор, освободиться от зависимости – просто жить.
Всегда я хотел просто жить и никогда не получалось, с тех самых пор, как нашел диск. Почему я? Почему для такого сложного пути, выбран именно я? Не знаю...
Ссылка на начало романа: