Часть 9
Последний год детдомовской жизни все воспитанники ждут, как солдаты демобилизации. Есть даже традиция – за три месяца до восемнадцатилетия детдомовцы начинают раздавать долги.
Начало дневника здесь:
На самом деле, это не совсем долги, это месть персоналу и казённому дому за всё былое – порвать или испачкать бельё, опрокинуть на ворчливую раздатчицу компот – мелкие, но такие приятные для подростка шалости.
Самое сладкое оставляли на день накануне дня рождения, но и тут случались промашки – восемнадцать стукнуло, а документы где-нибудь застряли. И вот ты такой красивый плеснул супом в лицо ненавистному завхозу, а тебя ещё на неделю-другую, а то и на несколько месяцев оставили – это время, наверняка, станет самым жёстким за всю твою детдомовскую историю.
Мне мстить было некому. Нет, я ни к кому не прониклась любовью, хотя и такие случаи были, я видела. Когда девчонки и ребята и после выпуска приезжали к своим учителям и почти родителям. Но это была не моя история.
Я никого там не любила, но и ненавидеть мне тоже было некого. Всё-таки благодаря этим людям и этому месту я вообще выжила и превратилась во взрослого человека, у которого впереди целая жизнь.
Я выписалась из детдома на следующий день после дня рождения. Для меня это была формальность – приехала из общаги за документами, забрала их, потом три месяца ждала квартиру.
Да, плюс быть сиротой – тебе не придётся до сорокалетия жить с родителями, пытаясь заработать на квартиру. Кстати были такие, кого родители ради этой квартиры и сдавал в детдом, отказываясь от родительских прав. Но там есть нюансы, в которых я никогда не хотела разбираться, потому как сама идея мне казалась дикой.
Готовая к заселению однушка ждала в конце пути каждого детдомовца. Это замечательно, но опять же только на словах.
По факту ты из одного детдома переезжаешь в другой. Не в полном составе, конечно, кто-то возвращался по прописке – в клоповники, где горе-родители продолжали заливать глаза, и продолжал династию алкоголиков.
Кто-то получал жильё в других регионах и даже городах – откуда прибыл, как говорится, туда и возвращайся.
Но многих кучненько селили в одном микрорайоне. Другие жители, конечно, были в ужасе от такого соседства, ведь застройщик о подобных нюансах не предупреждает.
И начиналось веселье – незнающие свободы и жизни подростки, врывались во взрослую жизнь. Благо заселения эти были не массовые – максимум по пять человек зараз, но и этого порой было достаточно, чтобы патруль месяцами не вылезал из микрорайона.
Дом был хуже общаги – постоянно кто-то норовил залезть в твой холодильник или присоседиться и питаться за твой счёт. Вообще, детдомовцам свойственно стремление кучковаться, не знаю, это привычка или просто отработанная схема выживания – одному страшно, а толпой – нет.
Первое время квартиры никто даже не запирал – ходили друг к другу в гости, как и в детдоме. А потом всех наших раззяв ограбили. Красть, правда, особо нечего было, к тому времени все полученные деньги уже были прогуляны, а где взять новые мало кто думал.
Ещё один просчёт в системе – восемнадцать лет ты живёшь на всём готовом и под постоянным контролем, а потом в один миг оказываешься один в огромном мире и с несколькими миллионами на счету. Единицы, вот действительно единицы тех, кто нормально устраивается в новой жизни. Большинству просто сносит крышу, деньги просаживаются, а стремление учиться и трудиться находится на отметке ноль.
Поэтому многие снова кучкуются – живут по семь человек в одной квартире, а остальные сдают. Только вот официально пять лет с этими квартирами от государства ничего нельзя сделать, они в аренде. Но кого это останавливало? Сдаются квартиры за копейки каким-нибудь гастарбайтерам – на хлеб с маслом хватает.
Мне предлагали квартиру в новом микрорайоне, где как раз было много выпускников нашего и других детдомов. Но, приехав туда, я решила пожертвовать парой жилых метров, и попросить квартиру поближе к тёте Насте и Женьке.
Получила я квартиру из вторички, потрёпанную, но это были мои тридцать пять метров и вдали от скопления бывших детдомовцев.
Мы вчетвером делали у меня ремонт, четвёртым был Миша – новый парень Женьки и, похоже, у них всё было очень серьёзно. За столом, который мы соорудили из коробок, решив отметить моё новоселье, мне, наверное, впервые пришла в голову мысль – у меня есть семья. И она была со мной долгие годы, терпеливо ждала, когда, победив все обстоятельства, я наконец смогу воссоединиться с ней.
Тётя Настя за меня очень переживала, советовала, давала наставления. Часть денег, которые накопились за все мои годы в детдоме, я потратила на ремонт и мебель. Остальное положила под проценты.
Квартира получилась вполне уютная. Я исполнила свою мечту – купила большую кровать и завалила её кучей подушек. У меня были свои полотенца – мягкие и пушистые, их я стирала и просушивала после каждого использования.
Тётя Настя буквально за ручку меня водила по магазинам, объясняя, какие продукты лучше и выгоднее покупать, а чего брать вообще не стоит. Учила закупаться впрок. Рассказывала про порошки, моющие средства. Я впервые стала пользоваться перчатками – теперь руки после уборки не разъедало.
Ещё год я училась в техникуме и жила на стипендию. Если бы не тётя Настя, я бы, наверное, после окончания учёбы, я просто сидела дома и плевала в потолок. Но надо было думать, чем я хочу заниматься дальше, где учиться. Вариантов у меня не было, потому что я вообще не имела представления, чем могут заниматься люди.
Решила, пока найти работу и уже потом присматриваться и выбирать дело своей жизни. Ничего умнее я не придумала, как вернуться на кухню в детдом. Не в свой, но, мне кажется, они все примерно одинаковые. Из детдома я сбежала через месяц и поклялась больше туда не возвращаться. Не могла я смотреть на таких же детей, как и я.
Сочувствия у меня к ним не было, я слишком хорошо знала всю эту жизнь, я сама её прожила, и не хотела снова в это погружаться через сочувствие.
Возможно, я просто была эгоисткой, а, может, просто жизнь меня толкала, показывая – это не твоё, ищи себя в другом месте. И я себя нашла.
____