Сюжет-то и стал классическим благодаря таланту автора. Кажется, всего три больших романа написал Гончаров, и все три – точное попадание в цель, если под целью понимать читательский интерес. Да, пожалуй, и общественный тоже. Хотя, понимаю, формулировка «общественный интерес» может покоробить чей-то слишком нежный вкус. Однако уверен, что по выходе своем роман снискал популярность не только среди юношества, но и среди общества взрослых образованных людей, на что делал расчет и сам автор, будучи именно взрослым образованным человеком. Роман и написан «по вопросу», как и последовавший за ним «Обломов» и, несколько в меньшей степени, «Обрыв».
Часть 1.
Молодой человек, Александр Федорыч Адуев, здоровый, крепкий, румяный, беззаботный, с шелковистыми локонами, несколько восторженный, каким и положено быть взлелеянному материнской лаской единственному любимому сыну, окончивши провинциальный университет, покидает родное гнездо и едет в Петербург.
Зачем? Бог весть. Он и сам не знает. По приезде в Петербург на прямой вопрос дядюшки: «Скажи-ка, зачем ты сюда приехал?», он отвечает: «Меня влекло какое-то неодолимое стремление, жажда благородной деятельности; во мне кипело желание уяснить и осуществить те надежды, которые толпились…», тут суховатый дядюшка прервал его вопросом: «Не пишешь ли ты стихов?» Яснее, кажется, не скажешь.
Но вернемся к проводам: мать в расстроенных чувствах, заливаясь слезами, собирает сына в дорогу, дворня мечется без толку по всему дому, а также между домом и коляской, камердинер пакует свой чемодан, ямщик хладнокровно ожидает окончания хлопот, а виновник всей этой суеты, двадцатилетний Саша, мирно почивает. Приезжают гости – провожать юного искателя приключений, а заодно уж и позавтракать. Здесь и соседи, и сельский батюшка, и Марья Карповна с дочкой Софьей на выданье, и непременный член любого мероприятия, Антон Иваныч.
Что за человек, Антон Иваныч? Зачем он здесь? Не говоря много, скажу лишь, что гончаровский Антон Иваныч – это точная копия гоголевского Антона Прокофьича Голопузя, которого всякий обыватель, кормящий его обедом или завтраком, почитал себя вправе посылать к кому угодно с записками, или с баночкой вишневого варенья для Марьи Ивановны, или с передачами приветов, поздравлений с днем ангела и прочими несложными поручениями. Антон Иваныч, как и Антон Прокофьич, живет исключительно чужими заботами и горестями, не теряя при этом ни полноты телесной, ни природной жизнерадостности; «но ведь известно, что чужие заботы и горести не сушат нас: это так заведено у людей».
Впрочем, довольно о деревенских чудаках, пора перебираться в Петербург. Тут начинается для Саши, под руководством сухаря-дядюшки, решительно уклоняющегося от всякого проявления нежных родственных чувств, настоящая школа. Нежная, шелковистая кожица, покрывающая его чувствительную душу, помаленьку начинает грубеть. Но этой кожице еще очень многое надо претерпеть и перенести, чтобы превратиться в акулью шкуру, которая, подобно крупнозернистой наждачной бумаге, надежно защищает своего владельца от всяческих житейских испытаний, будь то зов любви или зов дружбы. И любовь и дружба могут сильно оцарапаться, если не пораниться, прикоснувшись к этой шкуре.
Между тем Александр Федорович, наполненный святыми и небесными чувствами, которые он намерен был направить на службу чему-то хорошему, начинает, по протекции дядюшки, со скромной должности переписчика бумаг в каком-то департаменте, приглядываясь, по его же совету, к «делу». «Дело» для дядюшки – это все.
Итак, Саша, скрепя сердце, принялся за «дело». По прошествии некоторого времени дядя, убедившись, что у племянника, вопреки сомнениям, «дело» вроде бы пошло, нашел ему переводы для журнала и другие приработки. Материально племянник был обеспечен и денег у дядюшки не просил. Ну, и славно!
«Прошло более двух лет. Кто бы узнал нашего провинциала в этом молодом человеке с изящными манерами, в щегольском костюме? Он очень изменился, возмужал. Мягкость линий юношеского лица, прозрачность и нежность кожи, пушок на подбородке – все исчезло. …Юноша превратился в мужчину». Замечены были и его способности в службе, им получено было безо всякой протекции порядочное место. В редакции журнала Александр сделался важным лицом. Он занимался и переводами, и правкой чужих статей, писал и сам по вопросам сельского хозяйства.
Для полной закалки и шлифовки осталось провести его через два важных испытания: через потерю любви и через потерю дружбы.
Любовь нагрянула в положенное время в образе очаровательной восемнадцатилетней девушки Нади, порывистой, грациозной, противоречивой, кокетливой. «Все показывало в ней ум пылкий, сердце своенравное и непостоянное». Александр потерял голову. Девушка тоже, но не настолько, чтобы немедленно броситься в объятия нашего героя, на что он, не совсем без оснований, надеялся. Уговорились ждать год, «чтобы проверить чувства».
Александр «достиг апогея своего счастья. Ему нечего было более желать. Служба, журнальные труды – все было забыто, заброшено». Вместо переводов и специальных статей он занялся, втайне от дяди, сочинительством стихов чувствительного направления и повестей в прозе того же направления.
Между тем на службе его обошли чином, рукописи возвращали из редакций с неприятными резолюциями, коробящими авторское самолюбие. Но Саша не сильно огорчался: его любовь была при нем. Он проводил часы, не отрывая глаз от своего предмета, млея и вздыхая или декламируя приличные случаю стихи.
Здесь, справедливости ради, надо отметить, что предмет на его вздохи и стихи иногда отвечал зевотой. «И не мудрено: сердце ее было занято, но ум оставался празден. Александр не позаботился дать ему пищи». Тут бы нашему герою спохватиться и изменить тактику, но любовь слепа, да и урочный год подходил к концу – к чему беспокоиться. Межу тем любовь со стороны Нади как-то потускнела.
В это время появился на горизонте граф Новинский, молодой, красивый, богатый и весьма неглупый. Что произошло дальше, читатель и сам догадается. Все подробности у Гончарова. Одно скажем: удар был силен и герой наш долго приходил в себя, ища утешения, в хорошем смысле этого слова, у молодой и красивой тетушки. Дядюшка также принимал посильное участие в излечении. Через год Александр выздоровел, кожа ощутимо загрубела.
Приблизительно такое же разочарование постигло не лишенного еще окончательно юношеской наивности и пылкости Александра и в дружбе: случайно встреченный на улице старинный друг и однокашник по университету, уклонился от жарких объятий и быстренько куда-то убежал, сославшись на срочное дело, успев, однако, пригласить товарища на ужин. За ужином Александра ждали новые разочарования, внимания ему было уделено ровно столько, как и любому другому гостю, не было выказано никакого желания пуститься в сладостные воспоминания о днях юношества, не было ровно ничего, что соответствовало бы его представлениям о проявлениях священной дружбы.
