Сейчас я вам расскажу, как наш Максимка чуть не умер.
Матчасть коротко и упрощённо.
Есть такая болезнь — коронавирус. Вы все её знаете. Но не все знают, что у кошек есть свой коронавирус, кошачий. Прививок от него нет. По разным данным носителями выступают от 60 до 90 процентов кошек, из них 5 процентов погибают. Сама по себе кошачья корона ничем не вредит, сидит тихо, но иногда начинает мутировать и вызывает у животного вирусный перитонит — ФИП. До недавнего времени это было почти в 100% случаев смертельно. Если мутации не происходит, то кот может всю жизнь благополучно прожить, и нигде у него не кольнёт. А почему мутация происходит, почему спящий вирус вдруг превращается в неизлечимую болезнь никто не знает. Врачи часто говорят, что от стресса. Но я думаю, что нет, точнее не всегда.
Если бы не новые котята, то я бы эту тему поднимать не стала. Это страшно вспоминать. И, что удивительно, прошло всего-то три месяца, а я плохо уже всё помню. Наверное, работает свойство памяти прятать страшное в дальних уголках, чтобы хозяина не травмировать.
Если я писала где-то про лето, то вспоминала июнь и июль, как очень насыщенные и даже выматывающие месяцы, которые прошли в заботах об Угольке, тринадцати подкинутых новеньких, среди которых было трое младенцев на выкармливании. А август проходил в этих воспоминаниях незаметно, как будто я и не делала ничего, отдыхала от июня с июлем.
На самом деле всё было не так. В действительности август стал самым тяжелым месяцем: я боролась за жизнь Максимки.
Всё началось 28 июля, в четверг. В этот день Угольку сняли конструкцию, а я была в радостном ожидании отпуска. Я очень устала, но я знала, что скоро конец, что скоро я уеду в деревню, буду лежать в грядках и ни с кем не буду разговаривать целых десять дней. Дело в том, что Дед с Бабушкой уезжали в Санаторий, а я должна была кормить их котов и следить за порядком. И отдыхать! Всякий человек переживший предотпускное состояние меня поймёт. Когда силы уже кончились, когда бензина не осталось даже на донышке, в топливном баке одни пары, и вот ты на этих парах дотягиваешь дни, оставшиеся до отдыха. Считаешь часы. А ещё ты при этом холерик, истеричка и немножечко больна на голову. Последние факторы определённо отягощают состояние будущего отпускника.
У меня, правда, были три младенца на руках, но я собиралась взять их с собой. В какой-то момент я поняла, что нельзя их брать — если возьму, то отдыха не будет. Будет та же работа, только в другом месте. А мне катастрофически необходимо восстановить силы. Тогда я попросила сестру помочь, она согласилась, и малышата уехали к ней.
В моём тёмном тоннеле всё ярче брезжил свет: Уголёк уезжает в семью, котята уезжают к сестре, а я уезжаю в рехаб, то есть я хотела сказать, в деревню.
И вот примерно в обед 28-ого, когда мы с Угольком уже вернулись из больницы, и он приходил в себя после наркоза, я замечаю, что Максимка какой-то грустный. Я сразу поняла, что это корона. Иногда случится с кем-нибудь что-нибудь, и ломаешь голову, что же это такое. А в случае с Максимкой я всё поняла или скорее почувствовала сразу. Тоже самое было с Шалуном. Был у нас такой котик. Однажды утром я вышла из комнаты, он лежит на диване, спит, и у него капелька крови на щёчке. И я сразу поняла, что пришла беда и не уйдёт. Что это не кальцевироз, не ранка, не стоматит, что это настоящее горе и нам его не победить. Я тогда стояла, смотрела на него и прощалась, а ведь не было известно вообще ничего. Но я не ошиблась: Шалун умер через две недели. С Максимкой было тоже самое: я сразу знала, что это корона и, что шансов почти нет.
В доме я тогда была не одна и мне все окружающие сказали, что я чокнутая, и если кот немножко грустный, то это не значит, что он умирает. Мне очень хотелось верить, и я поверила. Вечером Максимка хорошо поел, но при этом был вял, не играл, не выходил на улицу. И вот это уже был явный признак короны. Все мои коронщики так делали. Они становились вялыми, но при этом не теряли аппетита.
Было решено ехать назавтра в больницу. Утром у Максимки надулся живот — выпот, жидкость в брюшной полости. Это я так решила. А друзья сказали, что газы. Но я уже никого не слушала, а ревела в три ручья. Приехали в больницу, взяли кровь, сделали УЗИ. На УЗИ было непонятно что же это — жидкость или всё-таки газы, и все пытались меня успокоить, что ничего не известно, рано плакать. Но я то знала! Я знала.
А ещё я знала, что не буду делать ему 80 уколов.
От ФИПа сейчас существует лечение — 80 уколов ежедневных и чрезвычайно болезненных. Колют их в спину, когда на холке кончается место, шерсть на спине сбривают и колют по всей поверхности, от постоянных ран спина болит, воспаляется, образуются свищи. А самое главное — лечение не гарантирует выздоровление. Можно измучить кота, а он всё равно погибнет или останется инвалидом. Я какое-то время сидела на форумах, посвящённых этой проблеме и знала, что таких случаев много. Я не смогла бы подвергнуть Максимку таким мучениям. Сейчас, когда я гляжу на этого крепкого сладкого мальчика, я думаю, что может и ничего, можно было бы как-то справиться. Но тогда ситуация была другая: Максимка почти не вставал, шерсть сбилась, он был обезвожен и слаб, и пытать его болючими уколами ради неизвестного результата было невозможно.
И самое главное я была не в состоянии! У меня не было никаких сил бороться (мне так казалось). Мне нужен был отдых! Мне необходимо было восстановиться. Я спрашивала Вселенную снова и снова: ну почему сейчас, ну почему не через десять дней? Раз уж этому суждено случиться, то пусть бы это случилось после 10-ого, после того как я наберусь сил для новой борьбы.
Суббота и воскресенье прошли как в тумане, а в понедельник пришли анализы: ФИП. Я оказалась права, Максимка умирал.
Пора было ехать к родителям, путёвку было не отменить, да я этого и не хотела, и взяв Максимку с собой я поехала в деревню. Глотать вино я начала прямо с порога. Зашла в дом, залила в себя красного и только потом смогла рассказать родителям что случилось.
Я совсем плохо помню следующие три дня. Помню, что Максимка всё время лежал и плакал, а я уже не плакала.
Мой минус в том, что я плохо соображаю в условиях стресса. Мне, чтобы найти решение, нужно подумать. На четвёртый день я вынырнула из депрессивного болота и вспомнила, что в момент, когда я разговаривала с врачами и отказалась от уколов, они упомянули таблетки. Что за таблетки? Какие таблетки? Тут же пришла мысль, что о таблетках мне рассказывала и хозяйка питерского приюта, и подруга присылала ссылку на препарат от ФИПа. В голове прояснилось. Я начала искать информацию и звонить врачам. Выяснилось, что есть препарат эсперавир (действующее вещество молнупиравир). Этот препарат начали разрабатывать ещё в 13 году, как средство от гриппа, а в 21 его одобрили для лечения ковида, и, о, чудо! оказалось, что он помогает кошкам при перитоните. Официальных исследований никаких нет, но есть опыт врачей, хозяев и волонтёров. Этого было достаточно. Нам нужна была надежда, и она у нас появилась.
Дальше я с бешеными глазами ищу эсперавир в аптеках, (нашёлся только в одной аптеке на Соминке), друзья мчатся туда, выкупают (8000 рублей), привозят в деревню, я запихиваю волшебный белый порошок в Максимку и начинаю ждать. Кроме эсперавира мы кололи ребёнку преднизолон, фуросемид, антибиотик, латран, давали форти-флору. Это был не отпуск, это был ад кромешный.
Я ничего не писала вам о том, что происходит. Во-первых, я не хотела взваливать на вас эту ношу, ведь вы со мной мужественно прошли июнь и июль и тоже устали. А во-вторых, я не могла об этом писать. Я изо всех сил старалась отвлекаться на что-то другое: мы с вами варили абрикосовое варенье, пекли пирог с курдом, отмечали День рождения Фуфырика. Всё что угодно, лишь бы не думать, что в любой момент Максимки может не стать.
И мы справились. Выпот ушёл, наш чудо-самолёт снова начал бегать, играть, гулять с утра до вечера, шёрстка разгладилась. Максимка стал первым коронщиком, который у меня выжил. После стольких смертей, он выжил.
В начале сентября я смогла выдохнуть и... загремела в больницу сама. И это было хорошо. Прямо то, что надо. Это был долгожданный отпуск.
Пока я валялась на больничной койке и наслаждалась успокоительными капельницами, друзья продолжали лечить Максимку. Уколы ему делали до конца сентября, а эсперавир закончили давать в октябре.
Теперь Максимка носитель вируса. А кто ещё кроме него — неизвестно. От кого-то же он заразился. А может принёс его от матери. Если бы мы были настоящим профессиональным приютом, то всё делали бы по правильному — каждому приходящему коту сдавать анализы на инфекции и потом селить всех по отдельности: отдельно здоровых, отдельно коронщиков, отдельно лейкозников, отдельно короно-лейкозников. А кроме этого ещё есть вирус иммунодефицита кошек. Но мы не приют, мы дом для людей, у нас нет нужного количества помещений.
За все годы от короны у меня не погиб ни один взрослый, только котята подросткового возраста. Поэтому я относительно спокойно отношусь к тому, что среди взрослого стада есть носители, но малышам грозит смертельная опасность.
Официально корона передаётся через миски и через лоток. Но неофициально она передаётся через всё. Когда я поняла, что в доме есть эта гадость, я начала принимать драконовские меры, чтобы защитить котят. Все лотки и миски новые, клетки и подстилки дезинфицированные, в руки брать только в перчатках, целовать, прополоскав рот кипятком. И ничего не помогало! Ничего! Котята продолжали умирать у меня на руках. Тогда я прекратила брать котят. И череда смертей закончилась. Всех, кого нам подкидывали я раздавала по передержкам, за два последних года в доме от короны никто не умер.
И вот в конце марта я нашла Максимку. Я знала, что ему угрожает, я с самого начала понимала, что подвергаю его опасности. Но вариантов не было. Никто не взял бы спинальника к себе. Потом появились Злата и её малыши, я поселила их на второй этаж, и дети благополучно выросли.
А теперь новая семейка. Наверху места больше нет. Выпал снег и стая митинских вернулась с улицы домой на зимовку.
Сейчас котята сидят вместе с мамой в клетке, но заразится они могут каждую минуту. Им срочно нужен другой дом. Не знаю, насколько вероятно найти передержку кошке и пятерым котятам, но если у вас есть такая возможность, то это их шанс избежать болезни и смерти.
Вот почему я боюсь, что малыши заболеют, что умрут у меня на руках. Не пана я боюсь, не кальцевироза, а короны. Конечно, теперь есть эсперавир, но это ведь не стопроцентная гарантия. Да и неизвестно как отразится болезнь в будущем.
Я много делала фотографий Максимки в больнице, но потом сама же их и удалила — на это смотреть невозможно. Осталась одна вот эта:
