Первая часть цикла эссе Елены Пестеревой о летней поездке на Камчатку: Петропавловск-Камчатский, вулканы, летучие ежи и плавучие птицы.
Петропавловск-Камчатский
22 июля. Троицкий — Мишенная — Морской
Утром ходили на улицу Обручева, оказавшуюся густыми зарослями вообще без всего, даже без автомобильной колеи. Просто стена травы — все. Шли к ней по Чапаева, там частные дома как в деревне и все держат собак. Улица на горе, так что часть домов ниже, чем идущие мы, а часть — выше. Собаки выскакивают из будок, бегут, громыхая цепями, к заборам, свешиваются через них и лают на головы идущих. Так себе впечатление.
Ходили в порт поискать, кто же нас покатает по океану. Никого нет катающего, они все в сувенирных магазинах в центре. Там галечный пляж и ручные чайки, прилетает баклан и подолгу ест на воде, приплывают котики и время от времени выныривают на поверхность. Кофе в кофейных киосках со стеклянными видовыми стенами на море вкусный. В ресторанах на берегу жутковато: громко, клеенчато, пьяные люди, женщины в фиолетовых платьях, дискотека. Но вероятно, вкусно кормят лосятиной, крабами, рыбами, олениной. Мы не остались.
На автобусе доехали до Троицкой церкви, она новая и с огромными балюстрадами, разноуровневой лестницей крыльями, вся во мраморе и новизне. В придачу к новым зданиям храма и звонницы отдано старое здание кинотеатра «Родина», крыша его чуть разобрана в центре и увенчана узким фальшивым световым барабанчиком и куполом. Выглядит престранно. Внутри церковь Николая Чудотворца и что-то вроде воскресной школы.
Катались рядом на качелях, зашли внутрь на минутку, на входе встретили рыжего священника. Обедали в столовой с видовыми окнами. А потом я решила, что надо пройти до Морского собора и Пантелеймоновского монастыря пешком. Ну как пешком — через Мишенную сопку. Заодно и покорить ее. Часть пути я сокращала и лезла по горе напрямик, и в целом это был хороший план и удачные сокращения. Но местами думала — умру от страха. Особенно, когда решила, что надо вернуться — и оглянулась. И поняла, что я совсем одна: ни сверху, ни снизу подо мной нет людей, вечереет, никто по этой тропе не полезет ни вверх, ни вниз, с дороги меня не видно и ниоткуда не видно, и хуже того — нет места встать и, например, позвонить в МЧС, а можно только «лежать» на горе или продолжать подниматься, в одной руке держа телефон, который некуда положить. Было очень страшно.
Зато, пока «лежала» стоя, видела и фотографировала то, существование чего хором отрицали два ботаника средней полосы — ягоду краснику. Она есть.
Бесконечно спускались к монастырю, бесконечно. Спустились ровно к звону и исповеди. В воротах снова встретили рыжего священника. Наверное, службы в кафедральном и монастырском разнесены так, чтобы хор успевал объезжать оба храма.
24 июля
Заболела, мучилась и спала семнадцать часов подряд, не шевелясь. Считаю, что отравилась какой-то дрянью: сырым молоком, сырой рыбой, сырой водой, летучими ежами, плавучими птицами, что там еще в меню.
Есть, конечно, вариант, что это отравление адреналином, в смысле, я так сильно испугалась на чертовой сопке, что через сутки мне аж снился первый командир моего первого похода, заодно и сказала ему все, что я о нем думаю.
Таня считает, что земля предков встречает меня распростертой и это такая метафизическая чистка организма. Предки мои жили вовсе не тут, а в Хабаровске, и мы даже не знаем, к какому местному малому народу прапрабабушка относилась. Примерно так же непроходимо все, как с улицей Обручева.
25 июля
Наконец-то нашли волшебное место в городе, в шерлок-холмсовском духе, без дискотеки, караоке, пьяных мужчин и женщин в фиолетовых платьях. Без летучих ежей. Мне дали рисовой кашки, попробую ее удержать внутри.
26 июля. Никольская сопка
Все смешалось в доме Смешальских. Уснули в три, проснулись в пять, больше спать не могли. Повалялись, поели и пошли в утреннем тумане на Никольскую сопку. Она оказалась ок: с дорожками, со стендами, с деревянными настилами, с батареей князя Максутова, победившей аж англо-французских захватчиков в аж русско-турецкой войне (мир непостижим).
Нашли крестик из Иерусалима (на нем написано). Видели сквозь туман узкий выход из бухты в залив и к океану.
Лучшее, что тут есть — леса каменной березы. Просто космос. Чума вообще. Худшее, что тут есть — дороги (их нет).
Потом мы сидели на утреннем берегу и пили Танин кофе. Мерзкие дети кидали камешки в чаек. Отвратительные существа. Я хотела подружиться с ними и подговорить покидать камешки в их маму. Или самой покидать камешки в них. Но сдержалась.
Да, люди несовершенны.
Несовершенство я бы пережила. Но они омерзительны.
Ты и омерзительными их пережила, как видишь.
Мимо шел местный городской сумасшедший.
Он сказал:
— Доброе утро. Обратите внимание, как выигрышно смотрится эта яхта рядом с этой… полуяхтой. Хорошего вам дня! Самого замечательного.
Отходит.
Оборачивается, кричит:
— И никогда не забывайте, что вы лучше всех!!!
— Ок, не все люди омерзительны.
— То есть этот алкоголик тебе подходит.
— Ну, он сделал все, что было в его силах, чтобы отделить себя от зла.
Тут к берегу приплыли лахтаки. Это тюленчики. Сначала один, мы видели голову и спинку, а потом еще двое. И баклан. А мерзкие дети с дурной мамашей ушли.
Мы живем в историческом центре города, чуть выше той единственной улицы, которая тут была, когда капитан Беринг открыл наш дикий берег, а суда «Петр» и «Павел» привезли сюда церковь и собрали ее на берегу. Та церковь была переносная походная, напротив нее попозже построили большую настоящую. Потом разрушили и вместо нее построили исполком с колоннами. Теперь в здании исполкома краевой суд, а напротив маленькая деревянная церковь, имитирующая ту, что привезли «Петр» и «Павел», и рядом строящаяся новая, имитирующая ту, что построили вместо походной.
Словом, храмы города новодельные.
На той же стороне улицы памятник погибшим судам и золотая стекляшка композитного судостроения.
За эти дни я научилась видеть, почему центр — это центр и почему он красивее окраины. Тут есть деревянные дома, покрашенные несколько лет назад. Но, конечно, бесполезно борта эти суриком красить стараться — все равно в океане они проржавеют насквозь. Есть бетонные трехэтажки с контрфорсами, отреставрированные пластиковой плиткой 50*60 см. Местами она уже отходит (или откололась — снег, дождь, ветер, соль). Выглядит так себе, но понятно, что до этой плиточной реставрации было намного хуже. Есть безумные порывы администрации штукатурить что-нибудь и красить по штукатурке — хватает на один сезон. Реставрация не фасадная, в смысле, окна и балконы оставляют, как были, безобразно как в Египте.
В центре город полон лестниц, красивых и помоечных, не прекраснее и не ужаснее стамбульских. В красивых вполне может мраморная ступенька выпасть из металлоуголка, посреди помоечной может расти роскошный куст.
В архитектурном смысле городишко страшненький. Поэтому лучше всего в городе смотрятся новоделы из стекла и металла. Ему пошло бы быть как Москва-сити и, похоже, это сейсмовозможно — здание судостроения же как-то построили, и оно пока стоит.
А вот в части памятников город любопытный, есть военные монументы с начала 19 века в хорошем состоянии. На стеле Чарльзу Кларку практически стерся текст надписи, нуждается в подновлении. Под колонной Берингу провалился фундамент, и она потеряла вертикальность, но все так же хороша. Камень в честь Лаперуза чувствует себя хорошо.
Окраины неожиданно приличные, в них нормальные высотные спальники и богатый частный сектор. Хороший автопарк, ровный и относительно новый — и совершенно убитый общественный транспорт.
Поехали посмотреть, что такое Медвежье озеро в черте города. Оказалось, пересыхающее озеро в частном секторе и с парком, больше всего похожим на некошеное отдыхающее поле. На той стороне Ломоносовской улицы годные спальные районы, на этой — Церковь Полного Евангелия, широкая и плоская, как рынок или концертный зал.
Сторож внутри рассказал, как Бог исцелил его от алкоголизма и наркомании, и подарил нам два карманных полных Евангелия. На удивление никакой 12-шаговой программы у ребят нет, только молитва. На удивление зимой, когда все дома, в приходе четыреста человек.
У Тани план на четверговую службу у евангелистов, она и гитару у них приметила.
У меня план на воскресный католический приход Святой Терезы, тут в соседнем домике, в него от силы человек двадцать влезет. Домик нежнейший, с рукотворным бассейном сердечком и статуей Девы Марии. Восемь соток провинциальной Германии на Камчатке.
Домой возвращались на такси, не было никаких сил. Я пела песню про «Озеро-Медвежье-все-как-есть-прими».
Катались рядом на качелях, зашли внутрь на минутку, на входе встретили рыжего священника. Обедали в столовой с видовыми окнами. А потом я решила, что надо пройти до Морского собора и Пантелеймоновского монастыря пешком. Ну как пешком — через Мишенную сопку. Заодно и покорить ее. Часть пути я сокращала и лезла по горе напрямик, и в целом это был хороший план и удачные сокращения. Но местами думала — умру от страха. Особенно, когда решила, что надо вернуться — и оглянулась. И поняла, что я совсем одна: ни сверху, ни снизу подо мной нет людей, вечереет, никто по этой тропе не полезет ни вверх, ни вниз, с дороги меня не видно и ниоткуда не видно, и хуже того — нет места встать и, например, позвонить в МЧС, а можно только «лежать» на горе или продолжать подниматься, в одной руке держа телефон, который некуда положить. Было очень страшно.
Зато, пока «лежала» стоя, видела и фотографировала то, существование чего хором отрицали два ботаника средней полосы — ягоду краснику. Она есть.
Бесконечно спускались к монастырю, бесконечно. Спустились ровно к звону и исповеди. В воротах снова встретили рыжего священника. Наверное, службы в кафедральном и монастырском разнесены так, чтобы хор успевал объезжать оба храма.
24 июля
Заболела, мучилась и спала семнадцать часов подряд, не шевелясь. Считаю, что отравилась какой-то дрянью: сырым молоком, сырой рыбой, сырой водой, летучими ежами, плавучими птицами, что там еще в меню.
Есть, конечно, вариант, что это отравление адреналином, в смысле, я так сильно испугалась на чертовой сопке, что через сутки мне аж снился первый командир моего первого похода, заодно и сказала ему все, что я о нем думаю.
Таня считает, что земля предков встречает меня распростертой и это такая метафизическая чистка организма. Предки мои жили вовсе не тут, а в Хабаровске, и мы даже не знаем, к какому местному малому народу прапрабабушка относилась. Примерно так же непроходимо все, как с улицей Обручева.
25 июля
Наконец-то нашли волшебное место в городе, в шерлок-холмсовском духе, без дискотеки, караоке, пьяных мужчин и женщин в фиолетовых платьях. Без летучих ежей. Мне дали рисовой кашки, попробую ее удержать внутри.
26 июля. Никольская сопка
Все смешалось в доме Смешальских. Уснули в три, проснулись в пять, больше спать не могли. Повалялись, поели и пошли в утреннем тумане на Никольскую сопку. Она оказалась ок: с дорожками, со стендами, с деревянными настилами, с батареей князя Максутова, победившей аж англо-французских захватчиков в аж русско-турецкой войне (мир непостижим).
Нашли крестик из Иерусалима (на нем написано). Видели сквозь туман узкий выход из бухты в залив и к океану.
Лучшее, что тут есть — леса каменной березы. Просто космос. Чума вообще. Худшее, что тут есть — дороги (их нет).
Потом мы сидели на утреннем берегу и пили Танин кофе. Мерзкие дети кидали камешки в чаек. Отвратительные существа. Я хотела подружиться с ними и подговорить покидать камешки в их маму. Или самой покидать камешки в них. Но сдержалась.
Да, люди несовершенны.
Несовершенство я бы пережила. Но они омерзительны.
Ты и омерзительными их пережила, как видишь.
Мимо шел местный городской сумасшедший.
Он сказал:
— Доброе утро. Обратите внимание, как выигрышно смотрится эта яхта рядом с этой… полуяхтой. Хорошего вам дня! Самого замечательного.
Отходит.
Оборачивается, кричит:
— И никогда не забывайте, что вы лучше всех!!!
— Ок, не все люди омерзительны.
— То есть этот алкоголик тебе подходит.
— Ну, он сделал все, что было в его силах, чтобы отделить себя от зла.
Тут к берегу приплыли лахтаки. Это тюленчики. Сначала один, мы видели голову и спинку, а потом еще двое. И баклан. А мерзкие дети с дурной мамашей ушли.
Мы живем в историческом центре города, чуть выше той единственной улицы, которая тут была, когда капитан Беринг открыл наш дикий берег, а суда «Петр» и «Павел» привезли сюда церковь и собрали ее на берегу. Та церковь была переносная походная, напротив нее попозже построили большую настоящую. Потом разрушили и вместо нее построили исполком с колоннами. Теперь в здании исполкома краевой суд, а напротив маленькая деревянная церковь, имитирующая ту, что привезли «Петр» и «Павел», и рядом строящаяся новая, имитирующая ту, что построили вместо походной.
Словом, храмы города новодельные.
На той же стороне улицы памятник погибшим судам и золотая стекляшка композитного судостроения.
За эти дни я научилась видеть, почему центр — это центр и почему он красивее окраины. Тут есть деревянные дома, покрашенные несколько лет назад. Но, конечно, бесполезно борта эти суриком красить стараться — все равно в океане они проржавеют насквозь. Есть бетонные трехэтажки с контрфорсами, отреставрированные пластиковой плиткой 50*60 см. Местами она уже отходит (или откололась — снег, дождь, ветер, соль). Выглядит так себе, но понятно, что до этой плиточной реставрации было намного хуже. Есть безумные порывы администрации штукатурить что-нибудь и красить по штукатурке — хватает на один сезон. Реставрация не фасадная, в смысле, окна и балконы оставляют, как были, безобразно как в Египте.
В центре город полон лестниц, красивых и помоечных, не прекраснее и не ужаснее стамбульских. В красивых вполне может мраморная ступенька выпасть из металлоуголка, посреди помоечной может расти роскошный куст.
В архитектурном смысле городишко страшненький. Поэтому лучше всего в городе смотрятся новоделы из стекла и металла. Ему пошло бы быть как Москва-сити и, похоже, это сейсмовозможно — здание судостроения же как-то построили, и оно пока стоит.
А вот в части памятников город любопытный, есть военные монументы с начала 19 века в хорошем состоянии. На стеле Чарльзу Кларку практически стерся текст надписи, нуждается в подновлении. Под колонной Берингу провалился фундамент, и она потеряла вертикальность, но все так же хороша. Камень в честь Лаперуза чувствует себя хорошо.
Окраины неожиданно приличные, в них нормальные высотные спальники и богатый частный сектор. Хороший автопарк, ровный и относительно новый — и совершенно убитый общественный транспорт.
Поехали посмотреть, что такое Медвежье озеро в черте города. Оказалось, пересыхающее озеро в частном секторе и с парком, больше всего похожим на некошеное отдыхающее поле. На той стороне Ломоносовской улицы годные спальные районы, на этой — Церковь Полного Евангелия, широкая и плоская, как рынок или концертный зал.
Сторож внутри рассказал, как Бог исцелил его от алкоголизма и наркомании, и подарил нам два карманных полных Евангелия. На удивление никакой 12-шаговой программы у ребят нет, только молитва. На удивление зимой, когда все дома, в приходе четыреста человек.
У Тани план на четверговую службу у евангелистов, она и гитару у них приметила.
У меня план на воскресный католический приход Святой Терезы, тут в соседнем домике, в него от силы человек двадцать влезет. Домик нежнейший, с рукотворным бассейном сердечком и статуей Девы Марии. Восемь соток провинциальной Германии на Камчатке.
Домой возвращались на такси, не было никаких сил. Я пела песню про «Озеро-Медвежье-все-как-есть-прими».
Продолжение следует...
#путешествия #камчатка #посмотретьмир #формаслов