- Милые дети, - сказала Алла Сергеевна, - ликуйте: после завтрака мы идем в парк.
(Я тогда еще не был взрослым мужчиной, а был ребенком и посещал детский сад.)
Запив яичницу киселем, дети построились парами и отправились за Аллой Сергеевной.
- Стоп! - протрубила Алла Сергеевна, когда мы приблизились к перекрестку. Переходить дорогу нужно было очень осторожно, потому что попадать под машину было нельзя. Светофор смотрел кругло и строго, как Алла Сергеевна.
На другой стороне улицы Алла Сергеевна пересчитала нас и удовлетворенно сказала:
- Все правильно. Двадцать четыре штуки.
В старом неухоженном парке было интересно. Можно было откапывать длинных холодных червяков или дразнить пьяного человека, если только Алла Сергеевна не видела, поскольку, вообще-то, все это было нельзя: пьяные грязны, а червяки неопрятны.
В этот раз мне крупно повезло: в зарослях акации я поймал ящерицу. Настоящую маленькую зеленую ящерицу. Я спрятал ее за пазуху, она бегала под рубашкой и смешно щекотала кожу.
Ящерица имела успех. Всем хотелось ее потрогать и посмотреть, как она по мне бегает. Но ящерица скоро устала и тихо сидела у меня на ладони. Листья, червей и окурки она есть отказывалась, и мы решили угостить ее чем-нибудь за обедом.
А на обед, кроме супа и голубцов, были апельсины.
— Что это у тебя? — спросила Алла Сергеевна, когда я сел за стол, осторожно держа ящерицу в руке. Все замерли. Коновалов громко уронил голубец в суп. Дети надеялись, что Алла Сергеевна пойдет наказывать Коновалова и забудет про меня, но она стояла и ждала. Я посмотрел в стекла ее очков и ... разжал руку.
- Какая прелесть... - Алла Сергеевна брезгливо взяла извивающееся тельце двумя пальцами. - Пресмыкающееся!
Ящерица дрыгала лапками и делала вид, что хочет Аллу Сергеевну укусить, но Алла Сергеевна твердо знала, что ее кусать нельзя, и поэтому не боялась. Она медленно обернулась к Коновалову и сказала:
- Чтобы все доел. Не вздумай вываливать в умывальник. Вернусь - проверю.
И Алла Сергеевна куда-то вышла.
Я ковырял ложкой в тарелке и грустно думал о том, что Алла Сергеевна не отдаст мне ящерицу. Ей-то все можно. Она отнесет мою ящерицу своему ребенку, и моя ящерица будет бегать у него под рубашкой.
Алла Сергеевна вернулась с банкой, из которой отвратительно пахло.
- Обратите внимание, дети, - и Алла Сергеевна бросила ящерицу в банку. Ящерица скорчилась и посерела.
- Ей там не нравится. Давайте лучше посадим ее в коробку, - предложил Коновалов.
- Ты изумительно глуп, Коновалов, - засмеялась Алла Сергеевна, - она же теперь заспиртованная. Смотрите, дети - как живая. И абсолютно стерильная. Тем, кто будет хорошо кушать, я разрешу посмотреть поближе.
Дети поняли. Но плакать было нельзя: Алла Сергеевна говорила, что не выносит детских слез.
После обеда полагалось спать. Было совсем тихо, только Коновалов возился и что-то ворчал в подушку.
Мне хотелось сказать Коновалову, что я тоже жалею, что поймал ящерицу, но я молчал. Играть и разговаривать с Коноваловым было, конечно, можно, но на самом деле нельзя, потому что Алла Сергеевна говорила, что он дебильчик.
Я смотрел, как муха бродила по апельсиновой кожуре под соседней кроватью. А Коновалов ворчал все громче. И тут мимо меня прошли ноги Аллы Сергеевны. И я услышал, как ноги остановились, а ее голос спросил:
- Что ты там возишься, Коновалов? Дай сюда, Коновалов! Я тебе говорю: дай сюда!
Я не выдержал и приподнялся на кровати. Алла Сергеевна вертела в руках апельсин. Коновалов его не съел, а воткнул в него четыре карандаша и приделал две белые пуговицы, оторванные от наволочки.
- Это что? - поинтересовалась Алла Сергеевна.
Коновалов мрачно молчал.
- Я спрашиваю: что это? - разозлилась Алла Сергеевна.
- Это вы, - ответил Коновалов. - Как живая.
И дети с ужасом поняли, что сейчас Алла Сергеевна возьмет Коновалова под мышку, отнесет в другую комнату и бросит в вонючую банку. И будет серый Коновалов как живой.
И тогда все мы молча поднялись с кроватей.
- Похоже, это бунт? - удивилась Алла Сергеевна.
- Бунт... - тихо повторил кто-то.
- Бунт! - заорал Коновалов.
И пока белая-белая Алла Сергеевна без сил сидела на полу посреди разрушенной спальни, все оделись, забрали банку с мертвой ящерицей и выбежали во двор. Под большой рябиной мы с Коноваловым вырыли ямку и положили в нее ящерицу, а девочки набросали на могилку одуванчиков.
Потом мы стояли над маленьким холмиком. И Коновалов вдруг сказал:
- Значит, так. Ящерку мы схоронили. Теперь осталось схоронить Аллу Сергеевну.
Девочки испуганно заныли.
- Дурочки, - скривился Коновалов, - завтра схороним. На сегодня уже хватит покойников.
И Коновалов длинно, по-взрослому, плюнул. И я тоже плюнул. И все, как умели, плюнули. И гурьбой пошли куда глаза глядят — через дорогу, где за забором росли подсолнухи.