ПРОЛОГ.
- Посмотри, кого это к нам занесло, Элайя!
- И кого же, Миргорн?
- Интересная субстанция, светится, горит и крутится, как колесо! Элайя, взгляни скорее, иначе уйдёт на перерождение!
- Миргорн, прекрати свои дурацкие игры, я уже устала, сколько можно разглядывать этих смертных?
- Элайя, что я слышу! Ты же сама просила, чтобы я подобрал тебе гран-положительную! А сейчас тебе уже стало не интересно?
- Не может быть, Миргорн! Это же...
- Да, Элайя, да! Это она! То, что ты так долго искала!
- Но таких же сейчас, в двадцать первом веке уже не бывает...
- Представляешь себе? Она уже у нас! Ловим?
- Конечно! Даже и не думай отпускать дальше! Она мне нужна! Это же... это же... - у говорившей не было слов от волнения, а блестящая и яркая, как маленькое солнышко, штучка, крутившаяся, как колесо, в полной, или не совсем, темноте, только добавляла драматизма или, наоборот, веселья, этому странному разговору, происходившему неизвестного где, неизвестно, когда, но решившего мою судьбу...
Глава 1
Фиолетовое и розовое.
Холодно… Как же мне было холодно! Я лежала на чём-то сыром и холодном, замерзая, поджимая пальцы ног и пытаясь свернуться в клубок.
Где я? Что со мной? Открыв еле-еле один глаз, я попыталась сфокусировать свой взгляд, но передо мною была лишь темнота, странная темнота, густо-фиолетового цвета. Мои зубы начали отбивать барабанную дробь, и я, негнущимися пальцами правой руки, пощупала то, на чём я лежала. Это была земля со стеблями какой-то травы.
Я разлепила второй глаз и пригляделась внимательнее, стараясь хоть что-то разглядеть. Фиолетовый цвет оказался насыщенным цветом неба, на котором приглушённо мерцали капельки звёзд, образующих странные созвездия. На фиолетовом небосводе - розовые и голубые звёзды: это было очень красиво!
«Странная шутка природы, - думалось мне в этот момент, - что за небесная аномалия? Опять выверты нашего родного климата или чья-то злая шутка, уложившая меня в это помещение с потолком, изображающим фиолетовое небо и розовые звёзды?» Подувший прохладный ветер заставил меня ещё сильнее сжаться под его порывом и понять одну простую вещь: это не потолок, это действительно небо, и это – настоящие звёзды!
Ветер принёс запахи и звуки. Если запахи мне показались новыми и интересными, похожими на запах степных растений, то звуки заставили меня напрячься: это был далёкий визг и рычание животных.
Я кое-как стала подниматься с земли, одновременно пытаясь оглядеться: в темноте было плохо видно, но кое-где она становилась настолько густой, что было понятно, что это неровности рельефа данной местности или какие-то предметы.
Встав на четвереньки, я, пошатываясь, доползла до ближайшего сгустка темноты и дотронулась до него кончиками пальцев. На ощупь это был обычный тёплый камень, нагревшийся за день, а сейчас отдающий своё тепло. Аккуратно придерживаясь за него, я поднялась, меня продолжало качать, но с опорой это было не так страшно!
Моё зрение резко обрело чёткость, и я разглядела, что вокруг меня находится множество таких камней: огромных валунов или совсем небольших булыжников. Я решила обойти валун, чтобы посмотреть, что там, за ним: вдруг я недалеко от людей, а сама этого ещё не знаю?
Мои босые ступни постоянно находили мелкие камушки, и только слабость и страх перед неизвестностью не давали мне при этом каждый раз вскрикивать. Валун был на полметра выше меня, но в обхвате оказался гораздо больше, чем я себе могла представить, и моё путешествие закончилось не очень скоро. Из него я сделала лишь один вывод: людей вокруг нет, и где я нахожусь, непонятно: везде только камни и странная, фиолетовая ночь с розовыми звёздами. Устав от своих попыток, я опять опустилась на землю, решив, что утро вечера мудренее.
Спать мне не хотелось, а вот осмыслить и проанализировать ситуацию – да!
И так, я – Колесова Маргарита Петровна, двадцати трёх лет от роду, оказалась на этой каменистой равнине, непонятно, когда и непонятно зачем! Кто меня сюда перенёс? Может, у меня провалы в памяти? Я что-то забыла? Какой-то период просто выпал из моей жизни? Я решила просто вспомнить всё, что могла.
Мне в голову лезла только одна мысль: что будет с мамой? Откуда она взялась, я не помнила, но эта мысль прочно засела в моей голове и никак не хотела из неё уходить. Пока я прогуливалась вокруг валуна, я немного согрелась, но сейчас, сидя на земле, холод начал проникать в меня, казалось, затрагивая даже кости. Ещё мне дико хотелось есть и пить.
«А у мамы по воскресеньям пироги», - опять мелькнуло в моей дырявой голове. Я обхватила себя руками и поняла, мало того, что я босиком, но и практически раздета. Какое-то тряпьё на мне не подходило под понятие «одежда».
И я вспомнила свой старый норковый полушубок, который мне очень нравился, и я берегла его. Но потом, в один из не очень удачных для меня дней, во время резкой оттепели, водитель Камаза обрызгал его, и на мех попали реагенты, которыми обрабатывают наши дороги, и он начал потихоньку лысеть. Мне бы сейчас он пригодился и таким!
Мне вдруг вспомнилось, как выбирала его вместе с бабулей. Моя бабуля – очень колоритная женщина, считавшая себя, мою маму, а затем, и меня, потомками польской шляхты, укоренившимися ещё со времён Речи Посполитой на русской земле. Этому способствовали и её девичья фамилия – Михаловская, и множество родственников, живущих на просторах современной Польши.
Большую роль сыграло и имя моей бабушки – Эдита. Эдита Мирославовна Михаловская! Кто уже так «помог» ей, отец или мать, неизвестно, но представьте себе женщину с таким именем - отчеством, и всё сразу станет понятно!
Бабушка до безумия любила меня, хотя её дочь, моя «непутёвая мамаша» родила меня от «пролетария». Да, мой отец закончил только технологический техникум, но был в нашем городе на хорошей должности, получал неплохую зарплату, что позволяло моей матери никогда не работать, а заниматься только семьёй: мною, моим старшим братом Виталиком и отцом.
Что бы мне сейчас сказала моя бабушка, если бы узнала, в какое странное положение я попала? Скорее всего, она бы бросила одну из своих фраз, так похожих на афоризмы:
« Деточка, сначала помолись, а потом – действуй!»
Вот я сидела и молилась. Я никогда не была особенно ревностной прихожанкой ни в православной церкви, куда ходила моя мама с отцом, ни в костёле, куда, восстанавливая «польские корни» пыталась водить меня бабушка, но сейчас мне вспомнилась, почему-то именно молитва на латыни:
Pater noster, qui es in caelis;
sanctificetur nomen tuum;
adveniat regnum tuum;
fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra.
Panem nostrum quotidianum da nobis hodie;
et dimitte nobis debita nostra,
sicut et nos dimittimus debitoribus nostris;
et ne nos inducas in tentationem;
sed libera nos a malo. Amen
Я знала, как звучит она на русском, но имени в этом звучании мне сейчас очень чётко захотелось помолиться Господу. А потом я добавила уже от себя:
- Господь Всемогущий! Помоги! Объясни мне, неразумной, где я, и что происходит!
И тут небо с правой стороны начало заметно светлеть, и я поняла, что скоро наступит утро. Заставив себя через силу встать с места, я опять стала обходить валун, крепко держась за него, но меня постоянно шатало. Мой желудок без еды и воды уже не просто выводил рулады, а начал болеть. Я облизала свои губы сухим языком и посмотрела в ту сторону, где небо стремительно светлело: передо мною, от края до края, развернулось огромное каменистое плато. Я оглянулась назад. Там было то же самое.
Я была в непонятном месте, среди камней, одна! Только теперь я догадалась осмотреть то, в чём я была одета: на мне болтались какие-то тряпки, похожие на длинный балахон. В розоватом цвете занимающегося утра они казались грязно-серыми, с непонятными разводами и дырами, через которые просвечивало моё тело.
Тело! Вот оно то, что сейчас я поняла: кожа у меня никогда не была такой белой, и странное освещение придавало ей голубизну. Я медленно подняла правую руку: рука была не моя! Я посмотрела на ноги и увидела, свои или нет, босые ступни, на пятках которых были жёсткие мозоли. Ноги и руки - неимоверно худые, истощённое тело даже не с плоским, а вогнутым животом, да и грудь… Я, являясь обладательницей третьего размера, толстых бёдер и небольшого живота, уяснила только одно: тело не моё!
Вот это да! Не могла же я за… А сколько времени я здесь нахожусь? Я ничего не знала.
Что я помнила последним? Я надеваю кожаную куртку и смотрю на себя в зеркало: там отражается девушка с тёмно-русыми волосами, немного полноватая, среднего роста, с каре-зелёными глазами. Затем мама зовёт меня:
- Риту-у-усик! Долго не гуляй! Тебе завтра рано вставать!
Потом – тёмный холодный подъезд, и возле мусоропровода я слышу писк. Так может пищать только маленькое существо: крохотный, недавно родившийся котёнок. Я наклоняюсь вниз, одновременно включая подсветку на своём смартфоне, и чувствую резкий удар, боль, потом приходит темнота… Перед тем, как окончательно потерять сознание, я краем глаза вижу знакомый силуэт в красной бейсболке: меня ударил по голове мой сосед со второго, наркоман со стажем. Наверняка, подонок, забрал мой смартфон…
Значит, я на том свете? Я себя ущипнула и поморщилась от боли. Нет, тот свет отменяется! Бедная моя мамочка, да и папа… Как же так? За что? И ведь поймал меня, гад, на моей любви к беспризорным животным! С самого детства я собирала бездомных кошек, собак, птиц с поломанными перьями, один раз притащила домой беременную ежиху, которую мы с подругой обнаружили в ближайшей лесополосе недалеко от наших новостроек. Об этой моей слабости знал весь наш подъезд, ведь не один раз я ходила по квартирам и пристраивала котят и щенков, звоня в двери к соседям. Некоторые из них обращались к моей матушке, чтобы «угомонила юродивую», но большинство, конечно, помогали мне, может, считая, что так они делают доброе дело.
Вот и мой сосед знал… Мои размышления были прерваны новым желудочным спазмом, и я поняла, что если и дальше буду сидеть на одном месте, то скоро просто-напросто умру от голода, а голодный обморок мне был гарантирован уже очень скоро!
Я с трудом поднялась и побрела между камней, стараясь не сильно шуметь, чтобы не привлечь к себе местную хищную фауну. Где я и как сюда попала – эти вопросы я решила оставить на потом, ведь моя бабушка мне говорила: «Помолилась? Теперь думай, что будешь делать сейчас, чем заняться после – подскажет Господь». И я брела, поражаясь розовому небу и синей траве, которая раскачивалась в местном воздухе так плавно, что это было похоже на то, как шевелятся водоросли в аквариуме.
За одним из камней я увидела выемку более тёмного цвета, и я медленно, пытаясь не разбить босые ноги, направилась туда. Если там углубление в земле, то может собраться дождевая вода. Мне сейчас просто хотелось найти лужу, любую лужу, пусть и с мутной водой, и просто напиться вдоволь!
Лужа действительно была там, где я и предположила, но, а в ней – вода грязно-зелёного цвета. Мне было не до таких мелочей: я в два прыжка добралась до неё, легла на землю и стала пить. Вода была пресной и холодной, не смотря на её цвет, без привкуса и запаха. Но, сделав несколько глотков, остановилась, вспомнив, как наш военный инструктор в университете рассказывал нам о некоторых правилах выживания: после длительной голодовки или обезвоживания, есть и пить нужно начинать по чуть-чуть, иначе может стать плохо или очень плохо, вплоть до смерти. Мне тогда казалось всё это очень забавным, да и какие представления у современной девушки, живущей в большом городе, о голоде и жажде?
Сейчас мне это всё вспомнилось очень чётко, и я, нехотя, отползла от воды, зажмурившись, чтобы не видеть её. Желудок скрутил спазм, но не болезненный, а такой, как в преддверии рвоты, и меня вывернуло зелёным на камни. Я вытерла рукой рот и сжалась комочком: мне хотелось плакать, и я сдерживала себя мыслями о том, что расклеиваться мне нельзя, сначала нужно найти хотя бы кого-нибудь разумного. Я плеснула себе в лицо холодной воды и посмотрела вверх, на розовое небо, и поняла то, что показалось мне странным: рассвет начался, уже было утро, но где же светило? На небе ничего похожего на солнце не было. Я тогда поднялась с земли, опёрлась на валун и осмотрела небо ещё раз. Точно! Никакого солнца: ни розового, ни красного, ни жёлтого. Вокруг стало светлее и всё!
И тут я опять услышала звуки, которые меня напугали ночью: повизгивание и крики, похожие на крики дикого животного. Я увидела недалеко от лужи почти плоский камень, на который можно было забраться, и решилась осмотреть местность с него. Кое-как вскарабкавшись, я стала оглядывать странное место вокруг себя и поняла, что я нахожусь на гигантском каменном поле, полном огромных и не очень камней, ровном, как сковорода. Это точно было каменистое плато. И тут опять раздались эти звуки, и я резко перевела свой взгляд в их сторону. Почти в километре от меня несколько чёрных четвероногих животных сгоняли в кольцо каких-то маленьких зверьков с пятнистыми спинками. Это они так повизгивали, а крупные чёрные животные издавали пронзительные крики, от которых небольшое стадо полосатых меняло направление в нужное для хищников.
Ещё мне показалось, что вокруг хищников клубилось что-то, похожее на чёрный туман, особенно заметное над их головами. Я постаралась тихонько спуститься вниз и села на землю: мне не хотелось привлечь внимание этих хищных зверюг, самой стать их добычей. Привалившись спиной к валуну, я задремала. Проснулась от того, что на меня был направлен чей-то взгляд. Рывком вскочив с места, я увидела недалеко от себя, метрах в десяти, чёрную тварь, одну из тех, что охотились недавно на полосатиков. Зубастая, как у крокодила, пасть, раскрылась и раздался жуткий крик. Тварь взмахнула крыльями. Крыльями? Да, у этой четвероногой зверюги размером с корову была не только полная зубов пасть, но и крылья, которыми она начала размахивать, приподнимаясь на задние лапы.
Я осела вдоль стенки, поняв, что так она зовёт своих и меня вот-вот сожрут. Чувство безысходности накрыло меня с головой. Я сжалась в комочек и приготовилась к боли. Вдруг раздался низкий гул, как будто кто-то подул в огромную трубу. Я опять услышала крики и приоткрыла один глаз: тварь заволновалась, взмахнула крыльями и полетела над валунами в противоположную от меня сторону.
"Неужели пронесло?" - вяло заворочалось в моей голове, и я поползла к луже, чтобы умыться. Пить и есть хотелось по-прежнему очень сильно, я надеялась, что вода заглушит мой голод, желудок не взбунтуется опять, и я смогу продолжить свои поиски кого-то, кто сможет прийти мне на помощь и объяснить, что за чертовщина тут происходит.
Только начав наклоняться к воде, резко отпрянула: на меня смотрело чьё-то незнакомое лицо с очень короткими, почти по-мальчишечьи, стриженными волосами, большими глазами, тонким носом и крупными губами. Чёрт! Чёрт! Чёрт! Никогда я столько не чертыхалась! Слышала бы меня бабушка Эдита!
Я наклонилась ещё раз и повернула голову налево и направо, одновременно трогая свою голову. Да! Это было моё новое лицо и мои волосы. Как же так? Я что, попала в чужое тело? Начала осматривать себя внимательнее.
Тонкие кости, длинные пальцы, на остатках одежды под почти плоской грудью - бурые следы, как от крови. Я раздвинула пальцами прореху в ткани, так похожую на разрез, и увидела под ней на своей бледной коже остатки раны, кроваво-красный рубец, ещё не до конца заросший, окаймлённый такими же, как и на ткани, бурыми пятнами.
Значит, я умерла у себя дома, и моя... душа? переместилась в тело этой девчонки - подростка, тоже чуть не умершей от резаной раны на груди!
Я никогда не верила в такую ерунду, как переселение душ, но сейчас мне пришлось признать это свершившимся фактом: я в чужом теле на чужой земле! И меня чуть не сожрала странная зверюга, похожая одновременно на крокодила, корову и птицу! От ужаса у меня началась истерика: я застучала зубами, руки у меня затряслись.
Что же это? Что? За что мне, Господи?
Глава вторая.
Дорога.
Когда высохли слёзы, я начала рассуждать: если я попала в тело этой девушки и очутилась на этом каменистом плато, то, значит, здесь ещё должны быть те, кто похож на неё, и я смогу встретить людей, при чём очень скоро. Ведь кто-то пытался убить её? По крайней мере, хоть один человек где-то должен гулять неподалёку. Про то, что он опять захочет убить, только теперь уже меня, я старалась не думать.
Помолившись, я опять вспомнила бабушкины наставления: "Взявшись за дело, доводи до конца, никогда не бросай на полдороги!" Моя решимость повела меня между валунами в противоположную сторону от того места, где я видела тех хищников, напавших на стадо и на меня.
Еле-еле переставляя ноги, я брела и брела, пытаясь найти хоть что-то, напоминавшее о других людях, но каменистое плато было пустым. Иногда под ногами мелькали шустрые мелкие зверьки, повадками напоминавшие мне ящериц, но из-за того, что они слишком быстро разбегались, прячась в камнях, я никак не могла рассмотреть их внешний вид, хотя, положя руку на сердце, можно сказать, что я в своём нынешнем состоянии ничего бы не разглядела: меня качало от голода и усталости.
Забравшись на не очень высокий валун с почти плоской поверхностью, осмотрелась: розоватое марево колыхало воздух над камнями, игравшими всеми цветами радуги. В правой стороне местность начинала понемногу снижаться, и я подумала, что там идти будет полегче, под гору всегда легче, чем на неё. И я опять побрела, пошатываясь и спотыкаясь. Перед глазами кружили розовые мушки, в ушах начался шум, но я не рискнула остановиться, понимая, что следующая моя остановка может стать равнозначной моей смерти, а умирать я пока не собиралась.
Если меня поселили в это тело, то это было необходимо Мирозданию или Богу, так думалось мне. Я старалась не вспоминать свою прежнюю жизнь, но она, непрошенная, стучалась кусками воспоминаний, всплывающих в тот момент, когда я наклонялась к очередной лужице сделать глоток или останавливалась, держась за камень, чтобы отдышаться.
Бабушка перед поступлением моим в университет возила меня к своей двоюродной сестре в Варшаву, чтобы я, так сказать, приобщилась к корням, познакомилась с родиной своих предков. Город мне понравился, особенно старинные улочки. Чистота и порядок по-европейски. Только не понравилось высокомерие некоторых местных жителей, которые, узнав, что мы из России, демонстративно отворачивались или поджимали губы. Только после бабушкиных слов о том, что она - этническая полька, с ней продолжали разговор, часто упрекая в незнании языка. Вообще, многие относились к нам, как к провинциалам, приехавшим в столицу.
Мы, конечно, жили не в Москве или Питере, но и Варшава - не Москва, с её сумасшедшим ритмом, который показался мне слишком... не для меня!
Все свои претензии я высказала потом своей бабушке, но она меня поняла, сказав, что "там" так принято: не любить русских, даже если они как бы свои. На этом мы решили, что моих приобщений к корням больше не будет, и бабушка пообещала мне следующую поездку на теплоходе по Золотому Кольцу. Этим нашим планам не суждено было сбыться: неожиданный инсульт и её смерть нарушили течение моей, такой устоявшейся жизни, и я, будучи девицей восемнадцати лет от роду, наконец-то повзрослела.
Я тяжело переживала её смерть, даже мама говорила мне, что нельзя так убиваться, но сердцем я знала: меня никто больше так никогда любить не будет, самозабвенно и с такой верностью! Ради меня она откладывала свои планы. Вот и в тот раз она должна была пойти к врачу на какое-то супер-пупер обследование своего здоровья, но у меня случилась первая, и, конечно же, несчастная любовь, и Эдита бросилась на спасение своей любимой внучки.
Это и стоило ей жизни, а на моей душе остался тяжёлый камень, что из-за каких-то глупостей моя бабушка не обратилась вовремя к врачу и умерла. Тихо, во сне...
Я присела отдохнуть: ноги уже меня не держали, колени тряслись, розоватые круги в глазах превратились в полноценное марево, застилающее обзор, и я провалилась в тяжёлый сон.
Во сне ко мне протягивала руки бабушка Эдита, молодая и красивая, как на старой фотографии, она что-то говорила на странном языке и куда-то показывала. В голове крутилось:
" Вэе, доркхайя, вэе! Энд ру моозорис тиулэ!"
Резко открыв глаза, я проснулась с дико стучащим сердцем в груди и желанием куда-то идти. Странный сон! Я поднялась и поняла, что чувствую себя значительно лучше: голод немного отступил, усталость не так валила с ног. Мозоли на моих ступнях показались мне радостью, потому что стопы стали практически не чувствительны к мелким камешкам и неровностям рельефа.
Небо начало стремительно наливаться фиолетовой чернотой. Меня передёрнуло от ужаса: я поняла, что скоро наступит ночь, а я всё никак не могу найти никого из других разумных! Я одна посреди этих камней и рядом с летающими хищниками! Паника вот-вот грозила обрушиться на меня удушающей волной, уже голод и жажда не так меня страшили, как то, что я могу нарваться на тех самых, с крыльями!
Бабушка говорила мне: "Если чего-то не знаешь или не можешь преодолеть, чуть выжди: время покажет, нужно было тебе это или нет. Нужные ответы иногда приходят сами."
Я села на землю, опять привалившись спиной к очередной каменной глыбе, и закрыла глаза. И тут услышала, как где-то невдалеке раздался тихий перезвон, похожий на звуки, которые издают маленькие колокольчики на скотине. Он был настолько тихим, что я услышала его на грани своего восприятия. Мне повезло: бабушка постоянно возила меня к своей приятельнице в одну из отдалённых деревень в нашем районе, и поэтому я знала, как звучат колокольчике на пасущейся скотине.
Тяжело поднявшись, я пошла на звук, который то отдалялся от меня, то приближался. Пейзаж передо мною не менялся, видимость становилась всё хуже, но пока я что-то могла разглядеть перед собой, я шла и шла.
Вдруг я скорее почувствовала, чем увидела, как местность стала опускаться вниз, впереди мог быть обрыв или спуск, и так растревожившие меня звуки доносились именно оттуда. Оглядевшись в поисках какой-нибудь палки, я поняла, что мне лучше всё-таки переждать ночь на месте, а розовым утром отыскать то, что издавало перезвон. Конечно же, существовала опасность, что я утром ничего не найду, но выхода у меня не было: или сломать себе ноги и шею, упав с обрыва, или дождаться света.
Я закрыла глаза и поняла, что колокольчики удаляются. Кое-как прочертив ногой на земле предполагаемое направление, провалилась в тяжёлый сон. Теперь мне ничего не снилось, хотя я в этом была не уверена, так как и сном это состояние было назвать нельзя. Это было забытьё, провал, который мой истощённый организм подарил мне, чтобы я немного отдохнула от пережитого.
Сколько это продолжалось, я не знаю, но я несколько раз открывала глаза, пытаясь что-то разглядеть в темноте, но звёзды давали мало света, а моё сознание не справлялось с физическим и моральным истощение, заставляя мозг отключаться.
В очередной раз с трудом разлепив веки, я увидела, что наступил день. Было светло и розово. Поднявшись на дрожавших ногах, я разглядела, что проведённая мною вечером черта никуда не делась, и всё так же указывает направление, которого мне следовало придерживаться. Я поползла в ту сторону: по-другому назвать мои перемещения на подогнутых в коленях ногах было нельзя.
Правда, впереди действительно оказался резкий спуск местности вниз. Валуны стали меньше размером, и уже было видно дальше, чем раньше. Моё решение остаться ночевать можно было назвать правильным. Я ковыляла и ковыляла, пока камни не стали пропадать на несколько десятков метров, и поняла остатками своего сознания, что каменистое плато закончилось.
Тут очень чётко прозвучал впереди перезвон колокольчиков, и я зашагала быстрее, несмотря на то, что каждый шаг мне давался всё с большим и большим трудом. Перед моим затуманенным от усталости взором возникло видение: чуть ниже по склону вилась кривая жёлто-зелёная дорога, по которой куда-то в противоположную от меня сторону тянули несколько повозок огромные коричневые животные с массивной спиной и толстыми лапами, оканчивающимися квадратными копытами. Мордами они были повёрнуты от меня в другую сторону, из-за чего их было не видно. Но раз есть повозки, значит, есть и возницы, ведь верно же?
Я не знаю, откуда у меня взялись силы, и я побежала вниз, к дороге, пытаясь кричать, чтобы привлечь к себе внимание, но моих сил хватало только на непонятные звуки, похожие на тихое карканье и шипение. Может, у этого тела другое строение гортани? Да нет, молитву я произносила вполне нормально, так просто сказывалась утомление и жажда.
Не знаю, услышали ли меня, или увидели, но повозки были остановлены резким гортанным: " Рггэ!" И из одной из них вышло три фигуры, облачённые в длинные, такие же коричневые, как и шкуры животных, балахоны, которые почти полностью прикрывали тела и головы. У каждой фигуры в руках была длинная палка, похожая на посох. Сначала они опирались на них при ходьбе, а затем стали взмахивать ими, направляя в мою сторону.
"Неужели прогонят?" - подумала я. Подняв руки вверх, вспомнив знаменитую позу сдачи в плен, я, пошатываясь, продолжала брести в сторону повозок. Фигуры продолжали махать палками и кричать грубыми голосами что-то похожее на:
- Гуэ, доркхайя, гуэ!
А я продолжала подходить к ним всё ближе и ближе.
Поняв, что я твёрдо намерена к ним подойти, фигуры опустили свои посохи. Я замедлила шаг, но движение не остановила.
- Помогите... - просипела я, но фигуры даже не пошевелились, только теперь я обратила внимание, что телосложение у них мужское, а лица замотаны не до конца, оставляя открытыми глаза, которые мне показались странными. Но я уже нагляделась на столько странностей, что эта мне показалась самой маленькой. Это несомненно были разумные существа! И я их нашла! Пусть они пока не понимают меня, но ведь это поправимо!
Один из мужчин приподнял посох и сделал ко мне на три шага, я остановилась. Он тоже. Тогда он произнёс:
- Доркхайя, симпэ!
В тоне его голоса почувствовался приказ, но я не понимала его, так и ответив:
- Не понимаю...
И присела на землю. Мне показалось, что я так покажу свою слабость и усталость, и мне непременно должны будут помочь. А, может, я подумала о том, что именно это ждут от меня мужчины, но, как оказалось, что я надеялась зря. Тот же самый мужчина вдруг повернулся к другим и произнёс им что-то вроде:
- Гро прихэ!
А потом резко поднял свою палку и замахнулся мне ею по голове. Увернуться я уже не успевала, да и не осталось сил. Резкий удар по лицу, боль, и я нырнула в темноту.
Очнулась я от жуткой головной боли и тряски. Меня укачивало и швыряло.
"Везут, сволочи... Уроды... Бить беззащитную женщину... Сотрясение мне сделали, подонки..."
Голова и челюсть раскалывались от боли, жутко тошнило. Я подняла дрожащую руку и пощупала лицо, глаза у меня, почему-то, не открывались. Правая сторона опухла, а челюсть показалась мне выбитой или сломанной. "За что? Твари..."
Видимо, мои шевеления заметили. Опять прозвучало гортанное "рггэ" и тряска прекратилась. Раздался скрип, похожие на скрип дверей, и мне разжали губы, в которые полилась кисловатая жидкость. Я сделала несколько глотков, но желудок мой не захотел принимать это питьё. Начались рвотные спазмы и меня вывернуло.
Тут же получив чем-то тяжёлым по рёбрам, я задохнулась от боли.
- Доркхайя сэйе!
"Сам ты, сэйе, козёл!" - захотелось мне крикнуть в ответ, но губы издали только невнятное мычание: перебитая челюсть не желала шевелиться. Вдруг я услышала женский смех, раздавшийся где-то недалеко.
"Женщины? И они смеются над тем, как обижают другую? Какое ужасное место! Господи! Куда же я попала?"
Господь мне пока ответов не предоставил, поэтому я продолжала лежать тихо и старалась больше не шевелиться. Тот, кто пытался меня напоить, давно ушёл, тряска возобновилась, но я продолжила слышать женские голоса, щебетавшие что-то на этом же, незнакомом мне языке.
Но организм не обманешь: мне захотелось в туалет, хотя рот был сухим от жажды. Я опять пошевелила рукой, и опять повозка остановилась. Вошедший на этот раз мне ничего не дал, а поднёс что-то к моей шее. Я услышала тихий щелчок. Дотронувшись до неё рукой, я обнаружила на себе ошейник!
- Доркхайя, назовись!
Если бы я могла, то я открыла бы рот от удивления: я поняла, что мне только что сказал этот мужчина. Я попыталась сказать своё имя. Я знала, что со сломанной или вывихнутой челюстью не поболтаешь, но своё имя назвать можно было и одними губами, которые я, слава Богу, чувствовала.
- Ри... та... - прошептала я.
- Кто твой миэр? - слово "миэр" у меня в голове почему-то переводилось между "хозяин" и "отец", я не знала что ответить на этот вопрос, самым лучшим было назвать папино имя, что я и сделала.
- Пёт... - "эр" выговорить у меня не получилось.
- Биуж, она тебе лжёт! Нет среди сифэйнов никакого с таким именем Пиот! - раздалось неподалёку. Я попробовала открыть хотя бы левый глаз, чтобы рассмотреть того, кто так настойчиво обвинял меня во лжи, и кое-как мне это сделать удалось: глаз открылся, но я по-прежнему ничего не видела. Перед глазом мелькали цветные пятна и яркие точки, от видения которых у меня опять закружилась голова. А мужчина продолжил меня обвинять под постоянное женское хихиканье: - Доркхайи все на столько же неразумные, как и лживые создания, недаром их клеймят и держат в ошейниках! Скорее всего, сбежала от своего миэра, да заблудилась среди Спящих камней, а теперь морочит нам голову! Посади её лучше на цепь, иначе она опять попытается сбежать!
Мне захотелось крикнуть: " Ты ничего не знаешь обо мне, чтобы обвинять меня во лжи!" Но мой голос мне опять отказал, и я захрипела, а женщины рассмеялись, теперь уже очень громко.
- Заткнитесь, ленивые тирайи! - прокричал им всё тот же голос, и женщины перестали смеяться. - Это от вас рождаются такие выродки! Там, куда вас везут, не забывайте про настойку прайи, она поможет вам уберечься от беременности от сифэйна! А то плодите всякую шваль, а всем остальным расхлёбывать...
Он говорил что-то ещё, но я уяснила одно: та, в чьё тело я попала, относится к очень низкому классу или касте этого общества. Само слово "доркхайя" у меня в голове переводилось как "дикарка" или "животное", от чего моё настроение не могло улучшиться. И интересным мне показалось значение слова "сифэйн", от которых неведомые мне тирайи рожали таких, кем стала я. Это слово перевелось как "колдун" и "хранитель". Откуда такое странное значение? Мне было непонятно. Но я и так мало что пока понимала.
На ночь повозки не останавливались, продолжая движение. Мне насильно больше не вливали ничего в рот, цепью меня тоже не пристегнули, и я могла бочком, по полу, передвигаться. Левый глаз стал видеть лучше, да и головокружение почти прекратилось.
Я обнаружила, что еду внутри огромной крытой повозки, в которой, кроме меня, находятся ещё с десяток женщин в светло-серой одежде. Это они насмехались надо мною, когда мужчина меня бил. Только, в отличие от них, я ехала в чём-то наподобие клетки, сделанной из деревянных прутьев. Напротив бархатной ткани повозки была маленькая дверца, в которую и входил один из тех, балахонистых. Сейчас там стоял небольшой кувшинчик с узким горлом, чтобы мне удобнее было вливать в себя питьё, а в полу была дыра, от которой шёл неприятный запах. "Местный туалет" - поняла я, и, не стесняясь смотрящих на меня в тусклом свете единственного светильника женщин, оправилась. Как говорила моя бабушка: " Когда наполняется мочевой пузырь, отключается разум и совесть." Женщины на это моё простое действо отреагировали странно: они начали возбуждённо перешёптываться и тыкать в меня пальцами. Вскоре мне это надоело, и я решила над ними пошутить: подойдя к клетке, я зарычала и бросилась на неё, изображая хищника. Для пущего эффекта провела по ней ногтями, как когтями. Эты дуры завизжали и прижались друг к дружке. На визг отреагировали: повозки остановились, и внутрь зашёл один из мужчин.
- Что разорались?
А я уже сидела, прижавшись спиной к деревянным прутьям и изображая сон.
- Доркхайя... Она взбесилась!
- Не выдумывайте, глупые стримэ! Полезли, наверное, к ней, чтобы поддразнить!
- Нет, она сама! Мы её не трогали!
- Заткнитесь! Пора спать! А то своими криками призовёте сюда крайгэ, уж они-то точно от вас и костей не оставят!
Женщины успокоились, а я подумала, что не очень-то и похожа на местных женщин: они все, как одна, были крупными, полными, с большими грудями и широкими бёдрами, скорее, были похожи на прежнюю меня, а я сейчас имело очень худое, подростковое тело, хотя прежняя хозяйка могла стать такой от банального недоедания. Но и лицо этих женщин сильно отличалось от моего нового: ничего утончённого в их чертах не было, скорее, наоборот. Крупные, мясистые или крючковатые, носы, небольшие глаза, тонкие губы на небольших ртах, отсутствие скул. Как будто я и они - из разных народов или рас.
Единственный светильник погас, в повозке слышалось только чьё-то тихое сопение, уснула и я.
Глава третья.
Крепость.
С утра значительно похолодало, и балахонистые принесли женщинам скатанные шерстяные одеяла. Меня они обделили, хотя видели, что я сижу, обхватив себя руками. Женщины накинули их на плечи, и стали поедать принесённые лепёшки с кусочками чего-то тёмного, меня опять пропустили, только поставив новый кувшинчик. Кислое питьё шло мне на пользу: желудок уже практически не болел, голова не кружилась. Женщины опять защебетали, а я сидела в уголке своей клетки и дрожала от холода.
И тут открылась дверца, и на пол полетела шкура какого-то зверя, вонючая, до рвоты. но выбора у меня, по сути, не было, и я накрылась ею с головой, опять подавляя в себе рвотные позывы. От холода тоже можно было погибнуть, и я знала несколько таких примеров, услышав их от нашего инструктора в университете.
Дурно пахнущая шкура грела хорошо, и я, сомлев, опять уснула. Щебетание женщин стало для меня просто фоном, как и шум большого города. Наш дом стоял недалеко от центрального проспекта, и мы, жители близлежащих домов, уже привыкли к круглосуточному гулу машин, сигналам водителей. Наше сознание уже просто его не воспринимало, хотя дядька мой, брат моего отца, проживший всю жизнь в небольшом посёлке под Смоленском, приехав к нам погостить, заснуть так и не сумел, а уезжаю, буркнул: "Как вы тут только живёте?"
Меня разбудил громкий крик уже знакомого "рггэ" и чьи-то чужие переругивающиеся голоса. С повозки стала сползать ткань, и женщины ещё более оживились. Я села и стала ждать того, что будет. Розовый свет немного резанул по моему открытому глазу, и я увидела огромную каменную стену, рядом с которой стояла наша повозка. С другой сторону собралась небольшая толпа из десятка мужчин, которые негромко переговаривались между собой. Все они были одеты по-другому, не так, как те, что подобрали меня. Верх их напоминал полукафтаны тёмно-синего цвета, украшенные вышивкой и большими разноцветными кристаллами, похожими на драгоценные камни. Несмотря на холодный ветер, который я сразу почувствовала, когда скинули покровы с повозки, мужчины стояли с непокрытыми головами, без перчаток, в странной обуви, похожей на валенки и сапоги одновременно.
- Смотри, каких молоденьких привезли...
- Свежая кровь...
- Раньше привозили лучше...
- Эта - и год не протянет...
- Смотрите, а это кто там, в клетке? Неужели доркхайя? А она-то здесь зачем?
Мужчины осматривали девушек, как товар, а я осматривала их, стараясь делать это аккуратно. "Кто владеет информацией, тот владеет миром", эту фразу знают все, но моя бабушка добавляла всегда:
- Многие знания - многие печали... Не думай, Ритка, что это придумали глупцы. И в древности не глупее люди жили... Посмотри на пирамиды...
Я старалась всегда совместить и то, и другое, но не всегда это удачно выходило у меня. Вот и с Костиком не вышло... Если бы я знала, что он... Да что уж теперь! Я вообще-то умерла в своём мире! Где тот Костик, и где я!
Тут среди синекостюмных мужчин появился мужчина в чёрном, с длинной бородой и цепким взглядом. Если остальные мужчины были молоды, то этот был стар и морщинист. Он осмотрел девушек, показывая на каждую пальцем. Та подходила к краю повозки, а мужчина просил её покрутиться вокруг себя.
- Двести монет из жёлтого металла, - сказал он, обращаясь к одному из балахонистых.
- Товар высшего качества, все тирайи из прекрасных семей, отдалённых от Врат, ни у одной в роду не было доркхаоров! А вы говорите двести монет... Четыреста, не меньше!
И начался обычный торг. Так вот к кому я попала! К работорговцам! А девчонки-то обычные рабыни! Только ведут они себя как-то странно, смотрятся очень довольными и радостными, улыбаются мужчинам в синем, а те им подмигивают!
Что за дурь? От этих мыслей меня отвлекло слово "доркхайя", и я поняла, что речь пошла обо мне.
- Нам не нужен лишний рот! Вы знаете, что возможности в крепости ограничены. Мы заказывали десять девушек, больше нам не нужно!
- Мы не просим за неё ничего, всего лишь компенсацию за еду и напиток торкхи, который мы ей давали... Доркхайя не назвала нам имени своего миэра, поэтому вернуть мы её не можем, просто не знаем, куда!
- Она и была такая... отвратительная?
- Да... Мы её такой и нашли...
"Вот же ж, блин! Врут и не краснеют! Твари балахонистые! Попортили мне лицо, а теперь..."
Что будет теперь, додумать я не успела. Бородатый мужчина вошёл в мою клетку, держа в одной руке штуку, напомнившую мне копьё, остриём ко мне, и приказал:
- Выходи, быстро!
Я подхватила шкурку и поплелась из повозки. Возле самого края мужчина остриём кольнул меня в спину, подталкивая прочь, я споткнулась и свалилась вниз, больно стукнувшись рукой и боком о землю.
Девушки уже стояли возле стены, выстроившись в ряд. Бородатый мужчина опять тыкнул в меня копьём, заставляя подняться. Но встать полностью на ноги мне не дали. Я смогла встать на колени, и, только собралась приподняться, один из балахонистых положил мне на плечо свой посох.
- Стой так, доркхайя!
Он рывком сдёрнул с меня ошейник, и я зашипела от боли. Мне второй раз в жизни захотелось заматериться. Вот уроды! Сколько можно надо мною издеваться!
Я потёрла шею, радуясь, что избавилась от такого аксессуара, но моя радость была недолгой: я увидела в руках у бородатого другой ошейник, шире прежнего, украшенный блестящими кругляшами.
"Как на суку цепляют, козлы!" - мне было неприятно, но я ничего не могла поделать. Побродив среди камней, встретив страшную зверюгу, помучавшись от голода и жажды, я хотела жить среди людей, поэтому сцепила до боли зубы и закрыла свой единственный открытый глаз. Мои пальцы непроизвольно сжались в кулаки.
"Я вам, когда-нибудь, отомщу, сволочи... И за избиения, и за унижения... А пока потерплю..."
Когда ошейник сомкнулся на моей шее, я вздрогнула, а бородатый вдруг сказал:
- Не бойся, так будет безопаснее для тебя и для нас... А твоего миэра мы отыщем, не будь мы сифэйны Браамадерга! - последнее слово я перевела, как Стальной Чертог.
Открыв левый глаз, я осмотрелась повнимательнее: девушек уже повели куда-то в ворота, открывшиеся в каменной стене, мужчины в балахонах запрягали своих огромных тягловых животных, у которых оказались морды, похожие на слоновьи, только с коротким носом-хоботом и круглыми ушами, а напротив стены простиралась огромная серая равнина. Тут я почувствовала, что мне на нос упала какая-то маленькая и холодная штука. Когда она растаяла на мне, я поняла, что это снежинка. Я подняла голову и увидела, что здесь небо не было розовым, оно было серым, низким, и из него начал сыпаться обыкновенный снег.
Я всхлипнула.
- Ну хватит, доркхайя! Пойдём!
Я аккуратно поднялась и босиком по холодным и мокрым камням, из которых оказалась выложена площадка перед стеной, поплелась за бородатым. Мне не хотелось опять стать грушей для битья.
За воротами оказался обычный дворик, с четырёх сторон окружённый высокой каменной кладкой. Девушки, громко разговаривая и смеясь, стали подниматься вверх по каменной лестнице, приткнувшейся в дальнем углу. Я поспешила было за ними, но бородатый грубо дёрнул меня за руку и показал на небольшой сарайчик, привалившийся к дальней стене. Он открыл ключом, так похожим на земные, огромный висячий замок странной формы в виде звезды. Передо мною распахнули двери в моё новое жилище.
Маленькое оконце перед покрытым сухой травой и ветками потолком ничего не освещало, но и без света было ясно, что это скорее хлев, чем жилое помещение. На полу также обнаружилась сухая трава и несколько шкур. "Ага! А вот и моя кроватка!" Я добрела до травы, собрала её в кучу постелила одну шкуру и взяла в руки другую. Оглянувшись, я посмотрела на бородатого, продолжавшего стоять в дверях.
- Ты - странная доркхайя! Ничего, вернётся Великий Тиулэ, он разберётся во всём! Надеюсь, что я не совершил ошибку, кода выкупил твою свободу у дэкханэ...
Хороша свобода! Нечего сказать! Я услышала, как бородатый запер меня снаружи. Упав на вонючую подстилку, я закрыла глаза и подумала, что лучше так, здесь, чем одной, в поле, среди камней и зверей. Сон долго не шёл ко мне, и я стала молиться. Католические молитвы сменялись православными, я просила у Бога только одно: дать мне место в этом безумном мире, в котором я оказалась.
Утром меня разбудил шум снаружи: дворик просыпался.
- Дэлайя! Неси сюда воду! Нужно прополоскать бельё!
- Смилтэ, чего застыла! Хватай тирги и тащи на кухню! Господа не будут ждать, когда ты там проснёшься!
- Где там эта дикарка! Мирно, выпусти её и пусть она нам поможет! Вечером возвращаются патрули, сегодня понадобятся все рабочие руки!
Громкий женский голос раздавал распоряжения. Мужской вскоре ей ответил:
- Крамма, ты чего раскричалась с утра пораньше? Боишься, что Тёмный тебя не услышит?
- Слава Светлейшей, Мирно, что Тёмный пока обходит эти края! Покажи своё приобретение, говорят, что она жуткая уродина!
- Не слушай все длинные языки, Крамма! Девушка совершенно обычная, и до приезда Великого мне не хотелось бы её выпускать!
- Почему это? Кормить-то ты её собираешься?
- Ну конечно...
- Тогда пусть помогает! Светлейшая не любит даровать пищу ленивым! Пусть поможет почистить тирги и ободрать шкурку с паркан, а потом вынесет помои!
- Ну, ладно, ладно, не кричи!
Раздался щелчок замка, и дверь в мой хлев открылась, а я стояла уже рядом с ней и ждала этого блаженного часа своей призрачной свободы!
Бородатый, которого, как оказалось, звали Мирно, удивлённо уставился на меня. Я сделала шаг на свет, он в сторону.
- Странная дикарка... странная... - пробубнил он и крикнул уже в сторону небольшой группы женщин, полощущих на ветру в огромной низкой бочке светлые ткани. - Крамма! Вот дикарка! Объясняй ей, что нужно делать!
- Ты шутишь, Мирно? Доркхайи не понимают ничего!
- Эта, похоже, всё понимает! Видимо, её миэр её хорошо учил!
- Да? - от группы женщин отделилась высокая краснолицая бабища с закатанными по локоть рукавами серого платья. На её голове скрывала волосы треугольная шляпка - не шляпка, а какая-то конструкция из белой ткани. При чём как она держалась на голове, было не очень понятно. - Что, нравится мой дормуэр? Но тебе такого никогда не получить, деточка! Да он тебе и не пригодится! Ты умеешь чистить тирги?
Я промычала, а женщина усмехнулась:
- Я так и думала. Понимает, говоришь! Смилтэ! - закричала она. - Выдай дикарке чистую туйю и покажи, как чистить тирги! Если она испортит молодняк, ты сама все съешь! Сырыми!
К нам подошла невысокая полная девушка с унылым лицом и, как к маленькому ребёнку, обратилась ко мне приторно-сладким голосом:
- Пойдём туда, там - кух-ня, надо чис-тить, ням-ням!
Я промычала и закивала головой. Девушка внимательно посмотрела на меня и, видимо, осталась довольна своим объяснением. Мы двинулись в сторону кухни. Девушка завела меня в какой-то закуток, где на полках лежало стопками множество вещей. Осмотрев меня, она вынула из самого низа серое, как и на себе, платье, свободного кроя, с огромным отложным воротником. Его можно было опускать на плечи для тепла или обматывать им шею, как это сделала Смилтэ. Войдя в неприметную деревянную дверцу в каменной стене, мы вошли в такое же тёмное помещение, как и мой сарайчик, только по размерам напоминающее огромный зал. там сразу меня с ног чуть не сшибли шум, суета, запахи. Мы проходили мимо огромных столов, за которыми трудились женщины и девушки. Одни что-то резали, другие - тёрли. Среди этой толпы я разглядела одну, которую умудрилась запомнить по повозке, потом поняла, что в основном, они все были тут.
Моя проводница остановилась напротив одного из столов и приглашающе помахала руками: она и вправду обращалась со мной, как с маленьким ребёнком!
- Это - старые тиргэ, они уже мягкие, - и она вынула из большой корзины огромного чёрного слизня, который начал шевелиться у неё в руках, - а это - совсем молоденькие! Их чистить лучше не ножом, а руками, предварительно ошпарив в кипятке. так с них сойдёт жёстская шкурка, и они станут помягче...
На моих глазах она достала маленького розового червячка, быстро опустила его почти полностью в кипящую на столе ёмкость.
- Ой, горячо! - бросив розовую варёную мерзость на огромное блюдо, она стала сдирать с неё тонкую прозрачную шкурку. У меня начались рвотные позывы, и я побежала прочь с кухни, лишь на пороге позволив содержимому желудка освободиться.
Я, конечно, не была ни веганкой, ни вегетарианкой, ела мясо животных, рыбу, но насекомые, моллюски, различные гады наподобие змей и ящериц были для меня табу. Один раз бабушка водила меня во французский ресторан и предложила попробовать виноградных улиток, являющихся жутким деликатесом. У меня на них тогда была точно такая же реакция, как и сейчас.
Но я была одна, в чужом теле, в чужом мире, и подумала, что вдруг такие, как я, только и питаются такими вот тиргами, и решила вернуться.
Я увидела, где женщины моют руки, и направилась к рукомойнику, пускающему струйку воды прямо на пол, где было маленькое отверстие, куда она стекала. Там меня и нашла Смилтэ.
- Светлейшая мать! Что я вижу! Ты умеешь мыть руки! Молодец!
Я промычала ей в ответ, прополоскала рот и повернулась, собираясь пройти к разделочному столу, продолжить мучить здоровых слизняков и маленьких розовых червей. Смилтэ молча пошла за мной, видимо, удивившись, что я запомнила дорогу к столику. Там, также молча, она протянула мне чистую тряпицу, и я вытерла руки. Выудив из корзины нечто розорое и извивающиеся, я быстро обмакнула это в кипяток и кинула червя на тарелку. Затем вопросительно посмотрела на девушку. Та поняла меня и стала показывать, как правильно сдирать с этой гадости шкурку, сварив своего. Я тщательно за ней повторяла. Рвотные позывы хоть и беспокоили меня, но я смогла себя перебороть, представив, что я чищу овощ.
Так продолжалась, по моим ощущениям, несколько часов, затем все женщины и девушки побросали свои столы, помыли руки и пошли во двор. Я потянулась следом за ними, но Смилтэ мне сказала:
- Ты будешь полудничать здесь, с тирайями нельзя. Все доркхайи едят или со своим миэром, или сами по себе.
Она вышла во двор, а затем вернулась, положив мне на стол что-то, завёрнутое в тряпицу. Затем опять ушла. Я развернула свёрток и вздохнула: там оказался чёрствый кусок хлеба и то ли овощ, то ли фрукт, похожий на грушу. Я помяла его ошпаренными пальцами: он действительно оказался очень твёрдым. Так я умру от голода прямо на огромной кухне! Я теперь не такими глазами посмотрела на розовых червячков, лежащих на блюде. Хотя бы они были мягкими, и я могла их прожевать! Я подхватила одного пальцами и оглянулась: на кухне никого не было. Я осторожно пропихнула червячка в рот, закрыв глаз. На вкус он оказался очень ничего! Я отломила крохотный кусочек хлеба и тоже пропихнула его, стараясь смочить слюной, чтобы не подавиться. Хлеб и червяк мне показались самым вкусным лакомством, которое я когда-либо ела!
Я до этого не ела очень долго, видимо, та кислятина, что мне давали работорговцы, отбивала аппетит, а сейчас я в полной мере осознала, как голодна! Скоро количество червяков на блюде значительно сократилось, и я быстро начала ошкуривать новых, чтобы Смилтэ ничего не заметила, вернувшись с обеда или полудничанья, как выразилась она.
Застав меня за работой, девушка удивилась, и некоторое время просто стояла и наблюдала за тем, как я чищу тиргэ. Удовлетворившись увиденным, она пристроилась рядом, и вскоре наша корзина опустела. Затем она показала мне место, куда все поварихи сливали грязную воду и кухонные отходы. Это была огромная лохань, которая источала непередаваемое амбрэ. Хорошо, что обед был давно, и мои червячки успели перевариться, иначе бы я опять вывернула свой желудок наизнанку. Но мне приходилось приспосабливаться, поэтому, закрыв нос, размотав с шеи воротник, я стала переливать из большой лохани помои в маленькую и выносить их во двор, сливая в находящуюся под лестницей сточную канавку. Помои утекали куда-то вниз, видимо, за пределы крепостной стены.
Я обратила внимание, что Смилтэ щеголяла в обуви, похожей на грубые туфли. Я показала на них пальцем, а потом на свои ноги, которые до сих пор оставались босыми и жутко мёрзли на промозглом ветру.
Смилтэ засмеялась:
- Я эти локанки заработала, доркхайя! Тебе придётся походить босой, пока не отыщется твой миэр!
Мне оставалось только удивляться этому и осмотреть внимательнее обувь других девушек и женщин на кухне: многие щеголяли в гораздо лучшей обуви, особенно те, кто был по моложе. Все женщины в возрасте ходили в старых и растоптанных локанках или сапогах явно большего размера, чем их ноги.