Едва рассвело, Яна осторожно вышла в сенцы.
Следом тут же нарисовалась баба Катя, нарочито всплеснула руками:
- И-и, божачки ж вы мае, зранку по сялу шарохаться!
В голосе укоризна, а в глазах – тёплые лучики.
Яна затянула под кепку волосы, вяло усмехнулась:
- Пробегусь.
- Вось и дОбра, - сразу благодушно сдалась баба Катя.
Накануне вечером любимая гостья её напугала: внесла в хату чемодан, обняла наспех, а взгляд будто неживой. Ужинать не стала, до ночи пролежала, уткнувшись в стену. Что с девочкой?
- А то блиноу напякли б удваёх, як раней… И в огороде работа ёсь…
Яна молча завязала шнурки, подняла глаза. Женщина охнула, перекрестилась и удалилась в комнату, припадая на одну ногу.
«Милая, милая баба Катя, хорошая моя. Хромая, постаревшая, всегда одна…» Внутри знакомо потяжелело, больно заворочалось. Проклятое.
Надвинув кепку на глаза, толкнула дверь, поёжилась, втянула знакомые с детства местные запахи. Бежать, скорее бежать. От жалости к бабе Кате, от плохих мыслей, от страха, от безысходности. За калитку, по обочине сельской дороги, потом в лес. Только-только набирало силу отдохнувшее солнце. Утреннюю тишину изредка тревожили вскрики птиц. Забыть обо всём. Ни осточертевшей унылой квартиры, ни Гоши… не думать о нём, не думать… И в огороде помогу, и блинов, потом… потом… больно…
Радио, что ли, орёт где-то? Лес, тихо, и вдруг словно из другого мира – зыбкое, протяжное:
- Мой костё-о-р в тумане светит, искры га-аснут на лету-у…
Голос приближался и завораживал. Поставленный такой, что-то вроде тенора.
Резко поредели деревья, тропинка выпрыгнула на берег Удранки. В глаза ударило бликами с воды. Теперь пение слышалось отчётливо, звук заполнял всю округу, долетал до верхушек сосен и отражался в реке.
Поискала, откуда он исходит, и не поверила глазам: в самой середине реки, окружённая мелькающими бликами, словно лёжа на серебряном блюде, пела мужская голова. Серьёзно так. Красиво. Рассвет, ни души, сосны поскрипывают, голова поёт.
Яна продолжала бежать вдоль берега и пыталась разглядеть странного человека, что вот так просто сидит в реке и распевает романсы. Глаза от яркого серебра на воде заслезились.
Пробежав ещё метров триста, девушка остановилась. Разулась, ощутила приятную прохладу влажного песка. Скинула шорты, майку, вошла в воду, поплыла. Интересно, сколько он там ещё просидит? Перевернулась на спину, попробовала расслабиться. Чудовище внутри забеспокоилось, напряглось и стало таким тяжёлым, что она чуть не захлебнулась. Пора на берег. Пение прекратилось. Яна прищурилась, всмотрелась: кажется, на том месте уже никого нет.
***
Она выдирала сорняки и размышляла об утреннем певце. Что-то в его пении не отпускало. Почему он вообще это делает? И нет, она так не смогла бы – петь в реке. А кто бы смог? Гоша точно не такой. Мысль о нём передёрнула, разбудив притихшее было чудовище.
С Гошей надо быть всегда в тонусе. Приветливой, причёсанной. Фразы только взвешенные. «Ты подумала, прежде чем это сказать?» Салат в строгой пропорции, вилки только из набора, а полинявшие незабудки на любимой чашке при нём нельзя - раздражают. «Ты её до сих пор не выбросила?»
Грудь сдавило, в глазах стало темно.
- Что ты, Янка, что ты… – баба Катя, переваливаясь и охая, устремилась в огород, увидав из окна: Яна, стоя на коленях, обхватила себя руками, раскачивается и мычит, словно от сильной боли.
Три года назад Гоша оказался её семьёй. Родным островком в океане чужих людей. С ним она почувствовала себя маленьким найдёнышем, которого обогрели и спасли от всего плохого. Но незаметно что-то менялось. Может, дело в их недоношенном ребёночке, а может, всё началось гораздо раньше – Яна не могла бы сказать точно, когда внутри у неё поселилось и стало расти чудовище. Но какое-то время ей казалось, что оно шевелится в том самом месте, где прежде шевелился её сыночек. Только теперь вместо сладкого ожидания это вызывало ужас и боль. Постепенно чудовище завладело всем. Изводило, принимало разные формы и обличья. По ночам, глядя в темноту, она чувствовала, как мерзкие щупальца шарят по закоулкам её тела и сознания, больно трогая всё на своём пути. Детские страхи. Развод родителей. Долгая мамина болезнь. Мучительная беременность. Мёртвый малыш. Мамины похороны. Всё это оживало, впивалось в неё, душило, сводило с ума невозможностью исправить. Отвращение к Гоше росло. Он ни в чём не виноват. За этот нерв чудовище дёргало особенно больно, и хотелось умереть от тяжести своей вины.
Она ходила на работу, в спортзал, что-то говорила, делала. Но тёмные круги под глазами и безразличие злили Гошу, он терялся, не понимал, а она всё равно ничего не смогла бы объяснить. Гоша хороший, просто она его ненавидит. Но он же не виноват.
В глухомань бабы Кати её с детства отправляли каждое лето. Так и повелось – одинокая мамина тётя привычно ждала в гости. Яна любила её смешной деревенский говор и уютную хату, любила тихий берег Удранки и лес, окутывающий покоем. В последние годы не всегда удавалось выбраться даже на день-два – уважить, гостинцев привезти. А сейчас подумала: может быть, если весь отпуск рядом не будет Гоши, она сумеет что-то решить. Может быть, тогда чудовище оставит её в покое.
***
Третье утро поёт.
Яна перешла на шаг. Незнакомая печальная ария над водой успокаивала, притягивала. Какой чувственный голос!
Сегодня она остановилась напротив певца. Растягивалась и посматривала из-под козырька. Когда певец выйдет из воды, она ему обязательно скажет, как здорово он поёт. Просто улыбнётся и скажет. И добавит, что тоже хотела бы так.
Голова, замолчав, немного покрутилась на серебряном блюде и стала удаляться. Потом к ней присоединились плечи, потом загорелая спина и тёмные плавки. Человек выбрался на противоположный берег и скрылся в чаще леса.
Ну и ладно. С какой стати она решила, что кто-то захочет с ней разговаривать? Может, ему нравилось петь в одиночестве, а тут она со своими упражнениями.
***
Ведь давала же себе слово – не включать телефон. Довольно записки. Но спустя неделю понадобилось кое-что выяснить для бабы Кати. И тут же прорвался Гошин звонок. Автоматически ответила.
- Где ты? Что происходит? – раздражённые нотки накрыли знакомым удушьем.
- Не беспокойся, всё хор…
- Где ты, я спрашиваю? Что за фокусы? Ты можешь хотя бы…
Яна отключила телефон. Потом долго сидела в темноте, тихо выла и ждала, когда чудовище, наконец, насытится её болью и заснёт на какое-то время.
***
Над комодом всегда висели три фотографии. Яна любила их рассматривать, но никогда ни о чём не спрашивала.
Серьёзный щекастый малыш. Рядом годовалая девочка с глазами бабы Кати. Над ними свадебное фото: юная баба Катя в фате – смущённая и счастливая, а у жениха взгляд озорной.
- Баба Катя, у тебя муж был?
- Быу, Янка, чаго ж яму не быть.
- И куда он делся?
- Зямелька забрала. Мало пожили удваёх.
- Любила его?
- А як жа.
Яна прижалась посильнее, погладила плечо бабы Кати.
- А… детки?
- И детки были. Дочачка от воспаления померла. Сыночка Удранка унесла.
- Как ты всё это горе выдержала, баба Катя?
- И-и, Янка, а як жа… куды деваться мне… – Баба Катя промокнула подолом глаза. – Маялась, як сама помирала. Ды и тяпер маюсь, але жить надо, Янка. Надо просто жить…
Помолчали. Хорошо сидеть вот так в обнимку и чувствовать, как тлеющий уголёк, который раньше вовсе не согревал изнутри, устремляется навстречу другому теплу, и вот оно уже большое, горячее, необходимое, одно на двоих.
- А я мужа не люблю, - тихий голос Яны задрожал, сорвался вверх. – Я плохая, гадкая…
- Ш-ш-ш, – баба Катя охватила тёплыми ладонями её лицо. - Ты, Янка, вину свою прыдуманную не тятёшкай. Гэтае дитё жить не даст. Гони. Плохое гони, доброе прымячай. Так и выдержишь.
***
Яна бежала быстрее, быстрее, но боль не отставала. Чудовище ворочалось внутри, не давало вздохнуть. Больно… больно…
- Ночь напролё-от нас своди-или с ума, – неслось над Удранкой. Голос удивлял, притягивал. Он словно обнимал и спрашивал о чём-то сокровенном.
Яна перешла на шаг, потом опустилась на колени – ноги больше не могли её слушаться.
Оно царапало нутро чудовищными когтями. Натягивало нервы до предела и безжалостно разрывало их, причиняя невозможную боль.
- …В тё-омных оврагах стоя-ала вода-а…
Казалось, оно больше не помещается в ней. А может, это вырвался, наконец, со всей силой её отчаяния крик о помощи. Крик вышел яростным, нечеловеческим. В глазах потемнело.
***
Кто-то гладил её руку:
- …будет хорошо… пройдёт…
Кажется, легче дышать. Она увидела частицы воздуха цвета серебра, в них медленно проникал и разливался нежный синий цвет неба. Осторожно втянула в себя живительную синеву. Совсем не больно. Словно расправилась пружина, сжатая до предела. Разве это тот же берег? То же небо? Та же Вселенная?
- …и споём, хотите?
Огромная уродливая птица шумно сорвалась с ветки рядом с ними и скрылась в лесу.
Над водой, долетая до верхушек сосен и отражаясь в реке, парили два голоса. Мужской, сильный и глубокий, и девичий – тонкий, несмелый:
- …бы-ыли наивными, ка-ак же мы мо-олоды были тогда-а…
Автор: Осенёныш
Источник: https://litclubbs.ru/duel/1127-prosto.html
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь и ставьте лайк.
Читайте также: