Кто сможет отнять мои сны?
Кто сможет попасть в мои сны?
Кто сможет отнять мои сны?
Кто знает, что там внутри?
М. Борзыкин
Доброе утро! Проснулся? Вот ты думаешь, у тебя есть что-то, что у тебя никогда не отнять? Вещи, тачки, дома? Смешно. Любовь твоя эфемерная, женщина твоя? Ага, в один прекрасный день свалит с молодым пижоном. Убеждения твои, идеи и прочее? Уверяю, родной, их-то лишиться – вообще дело плёвое.
А вот то, что всегда будет твоим, то, к чему чужая рука или чужие мысли никогда не дотянутся – это твои сны, родной. Ведь они только твои. Помнишь ты их или нет, нежные ли это мечтания или кошмары – это только твоё. Туда никто не доберется, там тебе никто не помешает, там – только ты и твои сны, наедине.
Я редко помню сны, лишь изредка. Просто иногда просыпаешься, помнишь, что было что-то цветное, с сюжетом, достойным голливудского воплощения. А иногда помнишь, и улыбаешься либо нервно вздрагиваешь.
Я не верю ни в одну теорию сна. Упоротый венский кокаинист Зигмунд со своими теориями может идти лесом, как, впрочем, и все другие толкователи снов. Я не знаю (они, кстати, тоже ни хрена не знают), почему это у нас есть. Я просто знаю, что это есть. И я знаю, что без этого было бы скучно и неинтересно жить.
Это помогает – я не Менделеев, ни рецепт косорыловки, ни периодическая система ко мне во сне не приходят. Но очень часто бывает так: долго мучаешься, пытаясь что-то придумать, знаешь идею текста, но не идет, вот хоть ты тресни. В моем случае надо поспать – и на грани пробуждения вдруг начинает складываться целостная картина. Откуда это берется? А я знаю? Это как раз из области чего-то иррационального, оно просто приходит, и именно на этой границе сна и бодрствования, в этот мистический момент перехода из царства Морфея обратно в реальность. Кстати, как ни крути, а Морфей – младший брат Танатоса, так что в этом ежедневном умирании и воскрешении есть что-то мистическое, не так ли?
Так что сны – это то, что помогает жить, несмотря на их кажущуюся эфемерность. Они здесь, они со мной, они часть меня.