Дорога поднималась в горку, а потом шла круто влево и убегала в небольшую смешанную рощицу. Стрельников уже поднялся по ней и подходил к бревенчатому бараку под высокими соснами, вокруг которого стояли и сидели, покуривая и переговариваясь в пол голоса разведчики одного из стрелковых полков, размещавшегося здесь у Бузыкино. От Ольги из-под Пскова уже пятые сутки не было никаких сообщений, молчали и партизаны. Была договорённость с отрядом Баландина о страховке наших разведчиков, на крайний случай в известном им месте всегда стояли наши дозорные, готовые по первому сигналу встретить и отвести в безопасное место Комарова и Тихонову. Все нерадостные мысли Ивана Игнатьевича сейчас крутились вокруг этого непонятного форсмажора. Последний Ольгин доклад о Комарове сбивал с толку. Ей стало известно ит людей Яковлевой, руководительницы Северной псковской группы, с которой Тихонова вышла на связь на второй день после неожиданной встречи в Крестах с Золингером, что Комаров Виктор устроился в депо и работает там, но без выхода за пределы города. Пропуск ему на это, почему-то. не дали. К Ольге он по-прежнему никого не присылал, и похоже, на него никто не выходил из интересовавших наше командование, людей с целью передачи дезинформации в наш тыл. Эти странности не выходили из головы Стрельникова, он уже в сотый раз прокручивал одни и те же мысли в голове, начинал подозревать всех подряд, в том числе и Комарова, о котором ходили слухи, как о человеке не любившим разговаривать с начальством. Ведь он, этот парень, был в полковой разведке, когда в январе этого 1944 года Северо-Западный фронт, преобразованный во Второй Прибалтийский, ожил. Была прорвана блокада Ленинграда. Волховский и Ленинградский фронты предприняли наступление. Все ждали перемен, понимая, что со дня на день может начаться массовый отход противника. От Старой Руссы, Новгорода немцы уже отошли с боями на новые рубежи. Но! Когда в первой декаде февраля 44-го немцы ушли из Старой Руссы, наши обнаружили это только на третьи сутки. Последовали грозные последствия, вплоть до расстрелов. И его самого прислали снова под Ленинград тогда же, после недовольства Мерецкова и Говорова работой разведки. А из Холма был тоже упущен отход противника. В десятых числах февраля было доложено в полк по левому флангу, что перед ними противника нет. Чертовщина! И тогда же разведка батальона, в числе которой был и Комаров, проделала проходы в минных полях и днём спокойно зашла в немецкие окопы. Они были пусты. Ушли? Совсем? Опять упустили отход?
Вернулись в полк, доложили обстановку. Ранним утром приказ - батальону продвинуться в переднюю линию окопов противника. Батальон свернулся в походную колонну и через проделанные проходы в заграждениях втянулся в первую линию окопов, а затем и во вторую. Комбат доложил, что противника так и не видно. Решено было втянуться туда и всему полку. Справа и слева немцы были на соседних участках, но никак не реагировали на движение. Режим огня был обычный, как всегда. Полк начал входить в прорыв, и вот тут-то началось! В четыре часа дня немцы атаковали с флангов, да не как-нибудь, а с танками и бронетранспортёрами. Оставшиеся вне прорыва батальон и полковая артиллерия рванулись на помощь атакованным, штабу. Всю ночь творилось чёрт знает что, удалось всё же вынести знамя полка, канцелярию штаба. Но были жестокие потери - более четырёхсот человек. Кто виноват? Разведка?! Плохо разобрались с донесением комбата! Разведчики тогда взяли нескольких пленных с протоколами их допроса Стрельников был ознакомлен. Один из вражеских офицеров показал, что "мешок" бал задуман для того, чтобы обескровить русских, оставить их без сил для преследования в предстоящем массовом отходе. Тогда для допроса в трибунал вызвали и Комарова. Но парень оказался хитёр и немедленно ушёл в нейтралку, отсиделся там и до времени не показывался.
На фронте людей можно было разделить на две категории. Одни стремились зацепиться где-то в тылу, вне зоны обстрелов, в любом качестве, в любом месте. Попав всё-таки на фронт, и тут цеплялись за тыловые подразделения, сторонясь передовой, как чёрт ладана. Такие люди забывали одну простую истину - всё предопределено, и если тебе предназначен снаряд или бомба, то найдут они тебя и в самом глубоком тылу, и будет это называться шальной снаряд, шальная бомба, а то и просто кирпич на голову с крыши, как в том случае с Романенко. От этих воспоминаний у Стрельникова побежали по коже мурашки, он остановился у порога барака и посмотрел перед собой, вспоминая события, связанные с прилётом "Юнкерса" в глубокий тыл, на базу подготовки разведывательных групп в тот роковой для многих день.
- Да, бойся - не бойся, от своего не уйти! - громко произнёс он, глубоко вздохнув, и продолжил свои размышления.
Вторая категория - это те, что стремились на передовую и искренне, сердцем рвались защищать тех, кто нуждался в защите. Их душе на передовой было свободнее, чище - подальше от начальства, от бытовой суетни прифронтового существования. Лицом к лицу с опасностью для таких людей - самая надёжная, безопасная позиция: всё видно, можно и увернуться. Особо унизительно для таких людей - сидеть пескарём в щели и дрожать.
- Но ведь это удел тараканов! - снова вслух вырвалось у Стрельникова, и он слегка улыбнувшись, потоптался на пороге и никак не мог собраться с силами, чтобы войти к радистам.
А Комаров был третьего типа, ему больше всего нравилось на нейтралке, на каком-нибудь наблюдательном пункте - вне зоны досягаемости. И от начальства подальше - ну их всех! Душа с налётом авантюриста чувствовала себя на месте где-нибудь в партизанском крае. Свободный поиск, свободный полёт, никто тебя не связывает своими приказами - всё зависит только от тебя, от твоего умения, находчивости, мужества, способности наступить на себя, когда страшно. Разведка - это была как раз та тяжёлая фронтовая работа, для которой Комаров и был создан. Но не всё так просто, и не сыграло ли тут роль его мальчишеское безрассудство в Пскове? Но нет, он парень упорный и с мозгами, лишний раз на рожон не полезет. Вон, как он с трудом согласился идти на заранее спланированный вариант провала, согласовал всё это в руководством Ленинградского фронта, на всякий случай. Но, что же тогда? Что же?
Мысли резко прервались, на взгорок буквально влетел армейский "Виллис". Он затормозил у барака на притоптанной сотнями ног траве и выпустил своего пассажира. Иван Игнатьевич побледнел, к нему быстрым шагом направлялся Алексей Деев. "Вот тебе и раз! Чёрт его принёс..." - пронеслось в голове.
- Иван, здравствуй! - крикнул Алексей на ходу, широко улыбаясь. - А я за Ольгой приехал, пока перегруппировка у нас идёт. Мы недавно из Калмыкии с особого задания... А теперь Антонов выздоровел и обратно двинулись на 46-ю, он мне и разрешил сейчас её забрать... А ты, что такой сумрачный, или случилось чего?
- Случилось!.. - вместо приветствия, произнёс Иван Игнатьевич.
Он поглядел на подошедшего Алексея недобрым взглядом и безрадостно произнёс:
- Не вовремя ты... Ну, коль приехал, пошли! - и увлёк его в темноту барачного коридора.
Комаров долго искал возможности выйти к Тихоновой на связь, наконец такой случай предоставился. Вместе с бригадиром и мастером депо они выехали за строительными материалами для складской крыши, провалившейся ещё в середине зимы, а теперь потоками дождевой воды заливающей все хранящиеся на этом складе запчасти для паровозов. Они проехались по близлежащим деревням и посёлкам в поисках дранки или железных листов, на обратном пути заехали и в заброшенный посёлок Яшино. Староста указал им на старую, разваленную ригу, а возле неё был целый склад необструганных досок. Пока их грузили, Виктор сходил "в люди", как он выражался, принёс свёрток с салом и бутыль самогона. На самом деле, целью его похода была Ольга, визит к ней прошёл не с пустыми руками. Постучавшись в окно маленькой кухоньки, он быстро прошмыгнул внутрь. Девушка с искренней радостью его встретила и, собрав, всё что могла со стола, приняла из его руки и засунула к себе под манжет шифрованную записку. Он прошептал ей на ухо, что эти сведения передал Ковалевич, и что он настаивает на личной встрече с радисткой и хочет сам приносить ей свои депеши.
- Это меня насторожило, - тихо проговорил Комаров, - передай в центр, что это возможно и есть та самая деза. Но Ковалевич руководит Северной группой и вне подозрений. Больше он ни с кем меня не связывал.
- Виктор, на всякий случай, только на самый крайний, даю тебе адрес нашей Аннушки... От неё можешь многое узнать, но сразу себя не раскрывай, а про меня рассказать ей можешь, - и Ольга прошептала парню на ухо адрес её псковской благодетельницы, у которой они с Людвигом и Дёнитцем останавливались ровно год назад.
Он, погрузив вместе с рабочими депо на телеги доски, не заметил слежки. Больше того, когда выехали из посёлка на дороге, кроме подметающего мелкую пыль и вздымающего её в воздух ветра, не было никого, ни единой живой души. Но проехав километра три, они все трое резко повернули головы к дальней лесополосе на жужжащий треск приближающихся мотоциклов. Их вскоре обогнал армейский автомобиль и преградил им дорогу. Солдаты в форме СС сидели на мотоциклах с автоматами наперевес и молча наблюдали за происходящим. Офицер в форме майора вылез из машины и подошёл к гружённым телегам:
- Аусвайс! - скомандовал он и протянул руку вперёд, чтобы принять документы у деповских, что и было сделано.
Он повертел в руках паспорта и пропуска в псковскую зону, а потом попросил следовать за его колонной мотоциклистов. Они ехали в Кресты в штаб абвергруппы-104.
В ту же ночь, безлунную и ветреную, Ольга пробралась на свою заветную поляну, вытащила из тайника рацию и передала нужную информацию, о которой сообщил Комаров, а заодно и зашифрованную депешу от Ковалевича.
Она уже шла назад и подходила к пригорку, что возвышался над посёлком и утиным прудом, ей оставалось только свернуть с тропинки и спуститься вниз к дому и тут она, на счастье, споткнулась, присела от боли в правой ноге, потёрла её у ступни вдоль выступающей косточки и боковым зрением увидела какое-то движение. Она приподнялась, посмотрела наискосок в сторону дома, где жила тётя Соня, а стало быть и она, и увидела немецкую машину, стоявшую вплотную у плетня с задними зажжёнными красными фарами, передняя дверь её была открыта настежь. Ольга невольно отступила на шаг и прижалась к дереву. Ещё секунда - и она бы выскочила на дорогу к дому в полосу света, где её неминуемо заметят. Что это? Почему? Что немцам здесь надо? Мысли путались в голове, но Тихонова постаралась сразу взять себя в руки и продолжила наблюдать.
Через минуту из распахнутой двери дома вышел высокий немец, потом ещё один, пониже, а за ними тётя Соня, которую подталкивал в спину ещё один. Выходя на крыльцо Софья Васильевна что-то сказала третьему немцу, шедшему сзади, и сделала жест рукой, чтобы снова войти в дом, но он грубо толкнул её к машине. Последним вышел староста в телогрейке, одетой на светлую рубаху и без шапки, он жестами что-то показывал в сторону леса и разобранной риги, где сегодня рабочие депо брали доски. Двое немцев потом влезли в машину, третий немец ещё раз толкнул тётю Соню, и она тоже влезла туда.
Ольга только теперь ужаснулась всей ситуации. Чтобы произошло, выйди она из леса на полчаса раньше, попала бы в руки к немцам и неизвестно чем бы это для неё закончилось. Она быстро сунула руку в карман жакетки, нащупала огрызок карандаша и порванный клочок бумаги, на которой была шифровка. Она быстро смяла его в пальцах и, присев на корточки, закопала этот провалившийся неизвестно как в её карман, кусок улики. Поднявшись на ноги, стала лихорадочно соображать, как ей теперь поступить дальше. Она инстинктивно сделала то, что и всякий другой на её месте - повернулась и пошла в обратную сторону, подальше от посёлка, где только что всё безвозвратно и окончательно рухнуло. Понятно, что приходили фашисты именно по её душу, но кто их навёл? Староста? Комаров? От этой холодной и ужасной мысли в голове помутилось. Нужно теперь быстрее, пока не перекрыты дороги, выйти в условленное место к партизанам. Похоже, что предстояло возвращаться обратно. Если немцы так рьяно принялись искать в этом заброшенном посёлке, возможно её, Ольгу, то дальнейшее выполнение задания по плану Стрельникова, теряло всякий смысл.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.