Мама ошиблась. Марина осталась ночевать у Бориса только на третий день. Когда в тот, первый вечер она подъезжала к его владениям, ей навстречу попался набирающий скорость старенький бортовой «КАМАЗ», хлопающий незакрепленными бортами, откуда вываливались какие-то трубы. Самого Бориса она нашла сидящим у пристани и неуклюже перевязывающим левую руку.
- Нездешние они…местных я давно отучил тут крысятничать…вот зараза, неудачно ударили…
Марина отобрала у него бинт и начала сама аккуратно оборачивать его руку.
- А как ты их отогнал-то? Там вроде трое в кабине сидело...
- Хм…технический прогресс…я тут лет шесть назад три линемета флотского образца нашел в хорошем состоянии…порылся по сусекам, гарпуны сделал…усовершенствовал немного…ну и расставил по контрольным точка…чтобы на корень пирса смотрели… Пригодились видишь… Попросил по-хорошему уезжать, не послушались…руку вот задели, поганцы….Ну, и шарахнул гарпуном по машине… Ты то как тут оказалась, Маринка?
Марина ловко завязала узел, откинула волосы со лба. Улыбнулась.
- Да вот одного…чрезмерно занятого пенсионера ужином решила накормить. А он оказывается не просто пенсионер, а раненый пенсионер… Ладно, Боря…где тут у тебя кастрюльку подогреть можно?
Она накормила его, потом помыла всю посуду в сторожке, а потом сидя за столом прямо на улице, они долго пили чай из старозаветных стаканов с мельхиоровыми подстаканниками, ведя неторопливый разговор обо всем и ни о чем. Уехала Марина уже в полной темноте, и то по дороге обратно неожиданно поймала себя на мысли, что едет домой только потому, что пообещала маме вернуться, и других причин мчаться домой у нее собственно и нет. На следующий день, она уже готовила обед не на двоих, а на троих, и едва покушав с мамой, загрузила провизию в машину и уехала в затон. Она застала его красящим пристань, и минут через пятнадцать, забыв о столичном маникюре и годами выхаживаемом лоске, подхватила кисть и присоединилась к нему. Потом она оттирала краску с рук, со смехом отбиваясь от попыток Бориса мазануть ей кисточкой по носу и минут сорок, прямо как в детстве, самозабвенно барахталась в реке. Но и в этот день она снова уехала вечером домой, так и не дождавшись того, чтобы он попросил ее остаться.
Ей нравился этот мужчина, совершенно не похожий, как на ее московских знакомых, из всех сил пыжащихся изобразить из себя новую русскую аристократию, так не похожий и на местных, с детства знакомых мужиков, вечно жалующихся на жизнь и старательно насыщающих себя водкой по каждому возможному поводу. Он был просто нормальным. Абсолютно нормальным русским мужиком. Умным, спокойным и каким-то надежным.
На третий день, выслушав ехидные мамины шутки по поводу своих поездок в Затон, Марина только улыбнулась, и сказав, что сегодня ночевать не приедет, пошла на рынок за продуктами, так и не увидев, как мама облегченно вздохнув, перекрестила ее и пошла копаться в огород. На рынке, Марина, чуть призадумавшись, кроме продуктов купила еще комплект постельного белья, запрятав его на дно сумки, от насмешливых комментариев матери. А вечером, уже в затоне, наготовив прорву пищи, она просто попросила Бориса показать, где он спит. Тот, посмеиваясь, повел ее по мосткам, через палубы кораблей к своему бронекатеру, и когда, наконец они оказались в кубрике, переоборудованным Борисом под просторную спальню, она просто сказала, что остается ночевать у него. Пока тот осознавал услышанное, она мягко, но решительно его выпроводила и стала наводить порядок. Но как оказалось, у командира этой спальни, с чистотой было все в порядке, и застелив кровать, Марина пошла, осматривать корабль, который на самом деле и служил Борису настоящим домом.
Бронекатер был из тех, крепких и надежных послевоенных речных кораблей, которые по собственной идиотской прихоти полностью уничтожил в конце пятидесятых-начале шестидесятых годов пламенный «кукурузник» и флотоубийца Никита. Этот же экземпляр каким-то чудом сохранился практически в первозданном виде, и лет пятьдесят простоял в виде памятника, лишившись только затворов у орудий и пулеметов. Крепкая сталь сталинского розлива, ежегодно подкрашиваемая добросовестными пионерами с честью перенесла испытание временем, а надежные руки сварщиков заваривших все люки и переборки, ведущие внутрь помогли сохранить кубрики и выгородки в первозданном и нетронутом виде. Когда Борис обнаружил это старинное бронированное чудо среди гражданского речного хлама и с большим трудом вскрыл доступ к внутренним помещениям катера, то обнаружил, что тот сохранился так, как будто его готовили к длительной консервации. Даже оба дизеля были в практически идеальном состоянии, а в моторном отделении нашлись даже запасные винты и ящики с ЗИПом. Видимо новые хозяева жизни так торопились расстаться со всеми атрибутами старой жизни, что даже не попытались поинтересоваться, что выкидывают на свалку. А вот те, кто упаковывал и консервировал катер, явно его любили и верили в то, что он еще кому-нибудь в будущем пригодится. В итоге Борису достался боевой корабль в очень приличном состоянии, и даже с исправной ходовой частью. Месяц за месяцем, Борис перебирал и приводил в порядок системы и механизмы своего корабля, доводя их работу до идеального состояния, и даже усовершенствовал многие устаревшие узлы, благо запчастей вокруг было море. Теперь бронекатер, в свое воинское прошлое имевший экипаж около полутора десятков человек, довольно легко управлялся одним человеком из боевой рубки, и даже имел увеличенный запас топлива. За прошедшие годы Борис выкинул все лишнее, и превратил корабль в очень благоустроенное жилье, впрочем, не забывая периодически запускать дизеля и устраивать форменные ППО и ППР материальной части с проворачиванием винтов и ночной дачей хода. Снаружи бронекатер Борис замаскировал, закрыв грязным брезентом башни, и живописно раскидав всякий мусор по палубе.
Всего этого Марина естественно не знала, рассматривая уютные небольшие каюты и кубрики, с любовью и вкусом уставленные старой мебелью собранной с кораблей. Это был мир, подобного которому она в своей жизни еще не видела, и он ей, привыкшей не только к маминому скромному дому, но и к многометровым московским апартаментами, почему-то очень нравился, даже своим противоестественным сочетанием стали, дерева и надраенной меди. Она осмотрела корабль, и вышла наверх, где Борис, пристроившись с удочкой, неторопливо попыхивая трубкой. Они молча посидели с полчаса, а потом, как-то не сговариваясь, одновременно спустились вниз, на ходу расстегивая одежды...
Это было совсем не похоже на то, что было у нее с мужчинами до этого. И дело было не в какой-то безумной страсти или мужской силе Бориса, просто Марину никто и никогда до этого момента не уважал, именно не уважал в постели, так как этот почти незнакомый мужчина, который не просто брал себе то, чего требовало его мужское естество, а еще больше отдавал, с огромной нежностью, тактом и любовью. От этих, доселе незнакомых ощущений, Марина вдруг почувствовала себя так, как будто женщиной она становилась только сейчас, а не стала ей много лет назад на скамейке в городском парке. И все это как будто накрыло огромной волной и поглотило ее, оставляя сил только на полный радости и счастья женский стон…
После этой ночи Марина переехала к Борису совсем. Теперь она уже ездила к матери в гости днем, чтобы помочь ей по хозяйству, и спешила к вечеру в Затон, чтобы прижавшись к плечу его Хозяина посидеть вечером у реки, как в детстве, посмотреть на неспешные воды великой реки и просто помолчать, прижавшись к его плечу. Этими вечерами она чувствовала себя защищенной и удивительно умиротворенной и спокойной, такой, какой она себя никогда в жизни не чувствовала. Ей нравилось все. Даже эта полукочевой, полукорабельный быт со всеми его условностями и неудобствами. Ей даже нравилось таскать холодную воду в цинковом ведре, расплескивая ее на пыльные ноги. А как было приятно жарить под открытым небом огромную яичницу по-деревенски с салом, овощами и зеленью своему мужчине, который сидел рядом и улыбаясь, терпеливо ждал, когда она все приготовит…
Как-то вечером, они уже по сложившейся совместной привычке сидели, обнявшись на берегу и смотрели, как солнце садиться в великую русскую реку. Борис неторопливо потягивал свою трубку, старательно стараясь не пускать дым в лицо Марине, а она, жмурясь от удовольствия, вдыхала ароматный дым его табака и просто молча, улыбалась.
- Знаешь, Мариша… а ведь мне уже с полгода зарплату не дают. Кажется, конец моему корабельному мемориалу…Видимо продали мои кораблики всем скопом на слом, и скоро погонят меня отсюда поганой метлой…
Борис неторопливо выбил трубку. Снова набил и раскурил. Выпустил клуб дыма.
- Вкусный он у тебя…тут такой никто не курит…Боречка, а куда же ты тогда пойдешь? У тебя же здесь ничего нет…Ты сам-то откуда? Смешно, да? Вторую неделю с мужчиной живу, а кто он, откуда…
Борис улыбнулся.
- Да никакой тайны нет… Я офицер. Подводник…бывший. Инженер по эксплуатации ядерных энергетических установок. Капитан 3 ранга запаса. Служил на Северном флоте. Одиннадцать боевых служб. Когда все начало валиться, уволился. Надо же было что-то детям оставить кроме собственного кортика…
- Ты женат?
Борис усмехнулся, и приобнял Марину.
- Был…
Марина промолчала.
- Да все очень просто. Почти банально. Новая жизнь оказалась очень близка супруге, и очень далека от меня. Хотя за первые пять лет я заработал на квартиру, дачу, и прочие банальные радости жизни. И дальше бы, наверное, зарабатывал еще больше, просто, когда программу минимум выполнил, стало скучно. Ну не мужское это дело! Торгашествовать, паясничать перед людьми, с которыми, извиняюсь, на одном гектаре нужду бы побрезговал справлять… А к этому времени и дети повзрослели, и жена на работу пристроилась в какую-то инвестиционную контору, и как-то сразу пошло у нее и пошло. Стала зарабатывать солидно. Да и у меня все нормально складывалось. Совладелец компании, работай, стриги купоны и не о чем не думай. А я вот к другу сюда приехал рыбу половить, как увидел все вот это, так как то сразу и решил: остаюсь! Все оставил и уехал. Жена потом долго просила вернуться, приезжала… Любила она меня, да и сейчас любит, но вот понять не поняла. Не захотела. Посчитала за измену. Она как-то быстро в капитализм вошла…без всплесков…. Как будто с калькулятором в голове родилась…
Марина подняла голову и посмотрела Борису в глаза.
- Борь…а сейчас как?
- Уже лет десять в разводе… Дети приезжают иногда. Иногда я к ним. Но реже. На кого мне это хозяйство бросить?
Она поцеловала его в губы, и теснее прижалась своей грудью к его телу.
- Боречка, да оставь ты эти свои скорлупки ржавые…сам же говоришь, скоро здесь все кончится…поехали со мной…в Москву…я женщина с достатком, у меня на все хватит…я тебе самому пароходик куплю, будешь меня по Москве-реке катать…мне же только ты нужен. Только ты! Я ведь сейчас в первый раз в жизни поняла, что такое счастье…Родной мой…родненький… Кому ты тут нужен? Кому? А мне ты нужен…как воздух…как…
Борис покачал головой.
- Нужен, Мариночка…здесь нужен. Понимаешь, корабли, они же, как люди… Рождаются, живут, умирают… И у всех, все по разному, по своему… Вот, боевой корабль, живет недолгую, но бурную и насыщенную жизнь, умирая как мужчина в бою, от вражеской торпеды или мины...или мишенью на полигоне. Хотя и на иголки многие молодыми попадают, по нынешним временам…Другой, терпеливо тянет свою сухогрузную лямку, из года в год, пересекая моря и океаны, поскрипывая расшатанными конструкциями, и заканчивает свой век, уже, ни на что не годным стариком, как вот эти вот бедняги, где-то в отстое, ожидая разделки … А вот яхты, они как кокетливые девицы, чем ладнее скроены, тем дольше живут, и знаешь, ведь встречаются такие древние, но прекрасные старушенции, что диву даешься… И ведь многое от людей и зависит. Вон, в Севастополе есть спасатель, «Коммуна»…так его еще при царе строили, и заботились всю жизнь, берегли. Так ведь до сих пор на плаву, и не как музей, а как действующий корабль! Так и мы люди, пока кому-нибудь нужны, все пыжимся, пыжимся, дергаемся, оттого и живем… А когда перестаем быть нужными, чахнем и уходим… Вот я наверное, им, этим старичкам и нужен, достойно проводить… А они мне…старость скрасить…
- А я тебе нужна? Только честно?
Борис вздохнул.
- Что же вы такие максималистки то, женщины!? А говорят, что мужчины собственники…да уж… Легко мне с тобой. Легко и хорошо. Но это здесь. А как будет там- не знаю. И ты ведь не знаешь… Да я просто повешусь через месяц в городе. Суета эта, толпы бегают…туда-сюда, туда-сюда…бензин этот…воздух мертвый нюхать…думаешь, я уже забыл, какие пробки в Москве десять лет назад были…а уж что там сейчас твориться, даже представить боюсь! Ну, купишь ты мне какой-нибудь речной трамвайчик…и что…ты ко мне на него сразу после массажа и укладки приезжать будешь? По подволоку свою прическу размазывать? И на шпильках будешь по палубе со мной гулять? Сама себе представить можешь…сейчас вон босиком сюда пришла…ноги босые, педикюр умирает…а там? А решишь ты здесь остаться, так взвоешь через месяц без джипа своего, косметолога, парикмахера, водопровода, стиральной машины, супермаркетов, горячей воды, да просто без города…и что? Возненавидим друг-друга и разбежимся… Давай уж так…хорошо нам сейчас и пусть так и будет, пока будет…а закончится, значит, судьба такая…Кысмет, как турки говорят…Да и боюсь я альфонсом…что-ли выглядеть…У тебя все есть, а мне Родина-мать только кортик подарила и пенсионное удостоверение, с пенсией на которую в приличный кабак не сходишь…будь, как будет…уйдешь сама-пойму…не обижусь…
Марина слушала Бориса, и понимала что он прав, и слова его верны от начала и до конца, но вопреки здравому смыслу и опыту всей своей предыдущей жизни, она прижалась к нему, как могла и подняв свои губы к его лицу, прошептала:
- Возьми меня в жены… возьми…
Их губы встретились, и больше в этот день они не о чем уже не разговаривали….
Следующим вечером, когда Марина мыла посуду на берегу, к вагончику подъехал джип. Из него вальяжно вылез упитанный, средних лет мужчина, в хорошо сидящем костюме, с папкой в руке и с брезгливым выражением лица. Осторожно ступая по траве, чтобы не запачкать дорогие туфли, он подошел к Борису.
- Вы сторож этого отстойника?
Хотя Борис уже давно ждал этого визита, и старался себя успокоить, но при виде этого субъекта, взирающего на него взглядом хозяина жизни, сразу закусил удила.
- А вы собственно кто будете? Ваши документы? Вы находитесь на частной территории!
Гость как-то сразу подобрался и зло сжал челюсти.
- Ты, поаккуратнее, пентюх деревенский…Я представитель нового хозяина этой свалки. Ты уволен. Собирай манатки и вали отсюда… Два дня тебе, на все, про все... На, держи, твой приказ об увольнении….ты, кстати, по большому счету, уже месяца четыре как тут не работаешь…Вопросы есть?
Борис, посмотрел на протянутый ему лист бумаги, развернулся и скрылся в сторожке. Через несколько секунд, он выскочил оттуда с ружьем в руках.
- Ну-ка дядя, пошел отсюда! Пока мне мой управляющий лично не скажет, ты можешь своими бумажками подтираться, понял…А ну, давай отсюда, пока я тебя дробью не угостил, морда толстая….
Марина, издалека заметившая, что-то неладное, успела подойти, и взглянув на Бориса, все сразу поняла. Она повисла на его руках, сжимающих ружье.
- Боря, Боречка…не надо, не надо…он уезжает уже…все…все, милый…опусти ружье…опусти…
И уже повернувшись к гостю, коротко кинула ему.
- Уезжайте подобру- поздорову…он ведь стрельнет…он у меня такой…
Тот пятился назад, уже не смотря под ноги, и только повторял, как заведенный:
- Два дня, слышишь два дня… Вразуми своего мужика баба…Плохо закончит…
Когда джип скрылся из вида, Марина отпустила Бориса и устало опустилась на скамейку.
- Борь…ну ты что? Я так испугалась… И вообще кто это такие были?
- Могильщики мои… Гонец от новых хозяев…Просят освободить территорию…
Он сел рядом с ней на скамейку. Марина положила голову ему на плечо, и взяла его ладонь в свою.
- Ну что ты сделаешь, Боря…Ты же этих акул не знаешь. А я насмотрелась. Переедут тебя, и не заметят… Давай собираться…поедем к маме, а там уж и решишь, что нам делать…
Борис тихонько качал головой, как будто соглашаясь, а потом убрал ее руку со своей и встал.
- Прости Мариша…никуда я отсюда не поеду. Устал я все время подстраиваться и отступать… Надоело. Хреново жить в эпоху перемен…были коммунистами- стал капиталистами, были друзья-стали партнеры, был защитником Родины, стал балластом государства… слишком много сломали…и многих…не хочу… Стыдно… Прости милая моя…если уйду сейчас с тобой, все потеряет смысл…я себя окончательно уважать перестану…езжай уж ты сама, от греха подальше…боюсь я за тебя…
Он повернулся, и спокойным, твердым шагом пошел к пристани. Она смотрела ему вслед, и понимала, что любые слова сейчас не нужны и бесполезны. Они так и молчали до самой ночи. Они также молча, уснули, а когда Борис утром проснулся, то Марины рядом не было. И ее машины на берегу тоже…
* * *
Они пришли вчетвером через два дня, рано утром, застав Бориса врасплох у воды и без ружья. Его долго и профессионально били, стараясь не оставлять на теле никаких следов, и бросив у пристани, подожгли сторожку с сараем на берегу. До бронекатера они не дошли, видимо не подозревая о его существовании. Перед тем, как уйти, старший разбил его ружье об столб и зашвырнул обломки оружия в воду.
- Значит, так…хозяин хренов…чтобы завтра утром духа твоего здесь не было. Сам доигрался…тебя ведь по хорошему предупреждали… Не заставляй нас повторить сегодняшнее мероприятие…
Борис лежал на боку и смотрел, как удаляются их силуэты, плача не столько от боли в измочаленном умелыми руками теле, а больше от стыда, бессилия и безысходности. Только через час, когда боль немного отступила, он сумел подняться, и кое-как добраться до катера.
Всю ночь Борис думал. Он думал о Марине, так неожиданно появившейся в его жизни, и так же неожиданно пропавшей. Он думал о детях и бывшей жене, перед которыми почему-то всегда чувствовал себя виноватым, он думал о том, что идти ему, в сущности некуда, а каюта старого бронекатера и есть его настоящий дом. А еще он думал о том, что, наверное, вот так же и умер и его подводный крейсер, отданный продажными политиками на откуп дельцам, и исчезнувший, навсегда, в сталеплавильных печах, не дослужив отмерянный ему срок до конца. И когда на следующий день утром, он услышал сирену подходящего судна, то никаких сомнений в том, что делать у него уже не было. Как и не было чего терять, кроме палубы своего корабля. Он поднялся наверх, и поскидывал за борт весь брезент и мусор укрывавший, увы, недействующие, но внешне очень грозные орудийные и пулеметные башни бронекатера. Потом запустил дизеля и приготовился дать ход. Сбросить концы, которыми катер был закреплен, между двумя старыми речными трамвайчиками было минутным делом, и приготовившись, Борис замер в боевой рубке, вглядываясь в утренний туман, стелящийся над рекой.
Когда наконец в разрываемых ветром клочьях тумана начал проявляться силуэт плавкрана с буксиром, Борис поднес гарнитуру громкоговорителя ко рту.
- Внимание на буксире! Стоп машина! Прекратить движение! В случай невыполнения открываю огонь!
Борис понимал, что на плавкране и буксире сидят самые простые люди, которых наняли на работу, и скорее всего они даже рады этой работе в это нелегкое время, но выхода не было, и оставалось только брать их на испуг. Другого варианта у него не оставалось. Буксир сбавил ход, а затем совсем остановился. Потом загрохотал его громкоговоритель.
- А кто там такой умный стрелять собрался?
- Капитан 3 ранга Сизов!
С буксира раздался смех.
- Это ты что-ли сторож? Эх ты пердун упрямый, тебе что, мало накостыляли! Ну, держись дядя!
И буксир, видимо отцепившись от плавкрана, начал разворачиваться, чтобы подойти ближе. И в этот же момент взревели моторы бронекатера, и тот, словно соскучившись за долгие годы бесцельного стояния, резво рванул с места, рывком вылетев из тени окружавших его кораблей.
- Сизов, сторож, это что еще за хрень такая!? Бл…! Поворачивай, поворачивай…
Но было уже поздно. Бронированный ветеран неумолимо надвигался на буксир, который, не смотря на все старания рулевого, никак не мог отвернуть борт от стремительно приближавшегося носа какого-никакого, но все- же боевого корабля. Через мгновенье нос бронекатера, словно консервный нож, вошел в самую середину корпуса дряхленького буксира. Старая броня не подвела. Он взрезала корпус буксира, как бумагу, и когда Борис дал задний ход, а в пробоину буксира хлынула волжская вода, оказалось, что нос катера даже не деформировался.
Буксир начал крениться и довольно быстро, пофыркивая пошел ко дну, и вскоре над водой осталась торчать только его мачта с развевающимся потертым флагом. Жертв не было. Весь экипаж буксира, вместе с его пассажирами, попрыгали в воду и энергично переместились на плавкран, благо тот остался стоять недалеко. Борис же вывел свой корабль ближе к выходу из затона, и остановившись так, чтобы не дать возможности никому больше не войти в него, бросил якорь. Осаждающие, потерпев фиаско, никаких действий не предпринимали, видимо совещаясь по связи с руководством. Борис сидел в рубке, пил кофе, и наблюдал, как через пару часов с крана спустили шлюпку, которая повезла на берег нескольких человек, скорее всего и числа тех, кто командовал всей этой операцией.
Ближе к вечеру в затон прибыл автобус с ОМОНом и «Волга» с каким-то милицейским полковником. Тот, забавно и весело картавя в мегафон, часа два уговаривал Бориса сдаться на милость властям, обещая полное прощение и прочие блага. Борис не отзывался, справедливо полагая, что во первых все это обман, а во вторых, прекрасно понимая, что срок ему уже и так светит немаленький, год больше- год меньше, а оттого, стоит доиграть эту пьесу до конца. Закончив положенную по должности агитацию, и не получив никакого ответа, полковник уехал, а вот ОМОН на приступ плавкрепости не пошел, видимо из-за отсутствия морских навыков, скрытой водобоязни и что скорее всего, из-за отсутствия видимой живой цели. Да и стволы бронекатера выглядели очень убедительным доводом в пользу того, что соваться ОМОНу на него, как на пенсионеров на первомайской демонстрации не стоит. Они просто выставили пару постов на пристани, разожгли костры на берегу и добросовестно охраняли сон Бориса до следующего утра, не делая никаких попыток высадить диверсионную группу на борт мятежного катера.
Следующим утром, вблизи появились два катера с милицией, правда, быстро ретировавшихся на довольно приличное расстояние, стоила только Борису попытаться повернуть орудийную башню в их сторону. Потом на пристань прибыл все тот же полковник милиции, правда, теперь уже вместе с местным военкомом. Они снова по очереди то увещевали, то пугали Бориса, изощряясь в довольно куртуазной словесности, потом устали и ретировались в направлении своих машин. Еще через час на берег выполз БТР, и его башенка с крупнокалиберным пулеметом сразу начала поворачиваться, ища в прицел его корабль. На помощь осаждающим прибыла российская армия. Борис поежился. Будучи профессиональным военным, он, тем не менее никогда не воевал. Точнее сказать воевал, но на другом, «подводном фронте», где свой табельный офицерский Макаров, он за всю службу держал в руках всего пару-тройку раз. Поэтому сейчас ему приходилось надеяться только на каленую броню своего «крейсера» и собственное везение. Собственно, он не сомневался в своем корабле, но стало как-то немного неуютно. На БТР влез уже другой офицер, в камуфляже, звание которого Борис как не старался, рассмотреть не смог. Но это уже был явно не милиционер, и не военкоматовский деятель, а настоящий военный. Офицер коротко и громко прорычал в мегафон ультиматум. 10 минут на сдачу или он открывает огонь. При этом офицеру откуда-то сзади подали в руки РПГ, который он несколько минут демонстративно поднимал над головой, явно показывая то, что одним пулеметом их арсенал не ограничивается. Вот тут, Борис на один единственный миг, неожиданно пожалел о том, что затеял. На удивление ему стало жалко совсем не себя, а корабль, который сейчас был его единственной защитой. Но минутная слабость прошла сразу, как только он вспомнил, что и его моментально пустят на иголки, стоит ему сдаться. Борис, одернул себя, и стал соображать, что делать дальше. То, что пулемет не причинит ему никакого вреда, он был уверен на все сто. Боевая рубка и корпус были непробиваемы. Но вслед за ним, его могли начать бомбить гранатами, действие которых на броню он уже предугадать не брался. А значит оставалось одно. Идя на таран милицейских катеров, прорываться на открытую воду, в саму Волгу. Что он будет делать там, Борис не задумывался, решив, что дальше видно будет.
Через десять минут по нему открыли огонь. Первые пару очередей были пристрелочными и легли в воду рядом с бортом катера. К этому времени Борис уже начал циркуляцию, для выхода из затона, и бронекатер тяжело стуча дизелями, поворачивался к берегу кормой. Третья очередь хлестанула по броне надстройки, в тот миг, когда Борис, нацелившись в проход между милицейскими катерами дал полный ход. Оттуда тоже сразу полоснула автоматная очередь. Он не хотел их таранить, но выбора не было, и его бронекатер, разрезая форштевнем воду, рванул вперед…
Рассказал Павел Борисович Ефремов.
.