Григорий Иоффе
Летом 1972-го на скороходовском радио в очередной раз освободилась ставка корреспондента, и редактор Софья Давыдовна Коникова принялась тормошить всех знакомых просьбой найти ей новую жертву. Так я оказался в малюсенькой, не больше 10 квадратных метров, прямоугольной комнатке с тремя письменными столами. В дальнем углу, у окна, помещалась маленькая, сутуловатая, в очках-линзах и синем халате уборщицы Крошка Цахес — то бишь редактор.
Слева от входа, лицом к узурпатору, сидела русоволосая красавица Алла Зайцева. Классический сказочный сюжет: Змей Горыныч (Кощей Бессмертный), похитивший Василису Прекрасную, и Алеша Попович (Иван-дурак), явившийся красавицу выручать. Сюжет, кстати сказать, и в жизни был отыгран до конца, потому что, объединившись, мы, как могли, давали отпор Пожирателю юных талантов, привыкшему в своем уделе разделять и властвовать. А потом и вовсе, друг за другом, рванули из мрачного замка на волю, переметнувшись в конкурирующую фирму, газету «Скороходовский рабочий», где не нужно было говорить в трубу и сочинять идиотские интермедии для сатирического радиожурнала «Клещи», где пели не по принуждению и пили, когда накатит.
Посередине комнаты располагался третий стол, за которым мне суждено было просидеть год и два месяца, левым ухом, обращенным к редактору, слушая Сонькины наставления и уверения в моей журналистской беспомощности и бесталанности на ниве проводного радиовещания, правым — ловить Алкины комментарии: что, мол, все она врет, а ты-то и есть молодец и Алеша Попович.
Общались мы с Аллой при этом записочками, поскольку матерая радистка ничего не видела, но все слышала. У меня сохранилось кое-что из этой переписки, которую Алка часто сопровождала своими рисуночками. На календарном листке: крокодил на задних лапах, а перед ним две рыдающие фигурки — субтильная мужская с бороденкой и безутешная Мальвина. Подпись: «Ёффе прощается с Зайцевой, уходя на филиал».
...Однако, не все коту масленица. В злословии я поупражнялся достаточно, когда, сбежав в газету, по свежим следам написал произведение «Три зубила», где попытался обрисовать нравы, насаждавшиеся на местном радио его «вечным и бессменным» редактором.
Правда, в роли Алеши Поповича в «Зубилах» фигурирует уже «сын артиста» (Вадим Медведев), то бишь Вадик Медведев, с которым мы в те годы вместе учились в университете на вечернем филфаке.
Опять же, зубоскаль не зубоскаль, но за этот год у Кониковой я многому научился, это был и жизненный, и профессиональный опыт, и ради этого стоило помучиться. Сонька — как за глаза звал ее весь «Скороход» — была Фигурой, живой историей фабрики, и самые большие начальники, хоть и подтрунивали над ней, но побаивались ее ехидного язычка и злобных «Клещей». «Здравствуй, левая клещина!» — «Здравствуй, правая клещина! Ну, что там у нас новенького на головном предприятии? Кто погорел, кто проворовался, кто нынче план завалил?» — «Сейчас расскажу. Тюрьма плачет по заместителю генерального по снабжению, вот послушай…» И дальше куплеты на мотив какой-нибудь популярной песенки под аккомпанемент живого оркестра народных инструментов — осколка некогда большого коллектива.
К слову сказать, мой младший брат Гена после школы некоторое время работавший на «Скороходе», тоже поучаствовал в этом безобразии, тренируя перед армией еще не окрепший командирский голос.
Я отдал дань этой поре, хотя бы частично, ещё и очерком в «Скороходовском рабочем» в канун 70-летия Софьи Давыдовны. За что она совершенно справедливо в очередной раз обозвала меня змеиным выкормышем. Потому что поняла, что я расколол ее, как ребенка, ее, матерую журналюгу Коникову, которая сама «колола» направо и налево уже несколько десятков лет несколько поколений ни в чем не виноватых скороходовцев. Все, что я знал о ней, ограничивалось несколькими годами нашего знакомства — с октября 72-го по апрель 77-го (а 70 лет ей исполнилось 1 мая 77-го). Мне же необходимо было заглянуть подальше и поглубже — во тьму веков, прожитых ею на «Скороходе». Если бы я пришел к ней и сказал, что пишу о ней очерк, она запустила бы в меня телефонной трубкой, или спустила бы меня с лестницы, с 3-го этажа, — не в прямом смысле, конечно, но крик стоял бы на всю фабрику, причем, без участия микрофонов, проводов и репродукторов.
Поэтому я прикинулся, как говорится, шлангом, и сказал, что готовлю материал, связанный с историей «Скорохода» 30—40 годов, включая годы блокады, которую она пережила здесь же. И она, ничего не заподозрив, выложила о себе все, что мне было нужно…
7 мая, День радио, был единственным днем в году, когда запрет на «симбиоз» двух редакций, введенный Кониковой (ходить в газету ее сотрудникам запрещалось под страхом смерти и растерзания клещами), отменялся, и всем позволено было дружить и сливаться в экстазе, как это называлось у нас.
Редакторский симбиоз (к сожаленью... только раз в году): Раиса Ивановна Борисова (слева) и Софья Давыдовна Коникова
Мы всей редакцией шли поздравлять коллег, которые ждали нас в огромной студии радио с роялем и толстенным ковром, по легенде, экспроприированным некогда из запасников Эрмитажа. Представьте картинку (эх, нет фотографии! где ты хлопал тогда ушами, фотокор наш любимый, Игорь Леонидович Фромченко?): Адик Алексеев и Миша Зубков, красавцы в кепках, по цветку за ухом, сидят рядышком с балалайками из кониковского оркестра народных инструментов и наяривают частушки:
Хлещет дождик по земле,
В небе вьются тучки.
В нашем радиоузле
Золотые ручки!
Через «Скороход», включая и газету, и радио, прошли десятки не только способных, но и талантливейших журналистов (а впоследствии — учёных, писателей, издателей, переводчиков…), немало и таких, кого можно назвать Личностью — не только в профессиональном, но в самом широком смысле. Но воистину легендарными были и остаются лишь двое самых старших из нас, отдавших обувному гиганту не только лучшие годы, но и всю жизнь, при этом менее всех нас образованных, не кончавших ни высших курсов, ни университетов. Оба были легендарны и в буквальном смысле, поскольку про них ходило в обувных цехах немало как героических, так и курьезных историй. Мы посмеивались над ними, но именно с них начиналась история скороходовской журналистики, как явления.
Это редактор радио Софья Давыдовна Коникова и фотокорреспондент «Скороходовского рабочего» Игорь Леонидович Фромченко.
Правда, от самой скороходовской журналистики остались ныне одни воспоминания, как и о самом обувном гиганте. Перейдя с радио в газету, я проработал там 10 лет, начав с корреспондента на подвеске (то есть был оформлен рабочим в цехе: газета была ежедневная и администрация такие штуки дозволяла), до исполняющего обязанности редактора. В течение пяти месяцев, пока партком подыскивал правильного, с точки зрения происхождения, редактора. Вместо предыдущего, проработавшего меньше года: не помогла ему даже замечательная русская фамилия Грошиков.
К тому времени, когда нашли нового русского, вообще Смирнова, не то журналиста, не то таксиста, я уже получил вызов в погранзону, в Магаданскую область, на Колыму. Смирнов продержался года два и был уволен за растрату. Кроме того, при нём, при загадочных обстоятельствах, редакция газеты в буквальном смысле сгорела, вместе со всей документацией и подшивками.
Накануне пожара всем сотрудникам почему-то выдали на руки трудовые книжки.
Рисунки Аллы Зайцевой