"Босс. Я не отдам тебе дочь". Глава 22
На следующее утро с Леной едем в Солнечный. Настроение у обеих спокойное и ровное. С родителями говорить не стали, позавтракали без них. Пусть сами разбираются, а у нас дела собственные есть. Если же остаться, то можем быть втянуты в их внутренние препирательства, но зачем? Вот именно. Потому и спешим в дачный посёлок. Сестра хочет забрать вещи, поскольку боится одна оставаться в крошечном домике.
– А если Катю вернут, когда меня дома не будет? – спрашивает она.
– Позвонят, предупредят, – говорю с прежней уверенностью. – У тебя много вещей?
– Один маленький чемодан. Катюшины и тоже соберу. На всякий случай, – отвечает сестра.
Я даже в этот момент немного завидую ей: у меня барахла столько, что грузовик понадобится для переезда. Когда-нибудь, вот построю свой дом, так и будет. Не знаю, зачем мне столько вещей. Но не выбрасывать же. Там есть и брендовые, очень дорогие. Покупала, дарили. Теперь мои жизненные приоритеты, так чувствую, изменятся. Или это уже произошло. Скорее, да. Пока думаю об этом, приходит мысль подарить половину своей одежды Лене. У неё так мало всего!
На подъезде к Солнечному чувствую острый запах гари. Словно кто-то баню топил и перестарался. Лена тоже водит носом, морщится. Едем, и в какой-то момент улицу перекрывает густое облако. Приходится срочно закрыть все окна в машине. Некоторое время едем очень медленно: ничего не видно впереди! Буквально наощупь, благо двигаться нужно всё время прямо.
Подъезжаем к дому Лены. Она останавливает машину у обочины. По-прежнему дымище такой густой и сильный, что ничего не видно вокруг. Но выходить придётся. Когда оказываемся на улице, порыв ветра вдруг уносит большую часть дымовой завесы, и перед нашими глазами разворачивается жуткая картина: на месте дачного домика моей сестры – дымящиеся развалины. Кое-где из-под обугленных досок и брёвен все ещё вырываются языки пламени. Сверкают, переливаясь, уголья. Всё, что осталось от хозяйства – это баня на дальнем краю участка и небольшой сарайчик с огородным инвентарём.
Лицо Лены становится белее снега. Смотрит на пепелище широко распахнутыми глазами, в которых застыл ужас. Стоит, словно статуя, не шелохнется. Вокруг никого. Редкие обитатели посёлка, видимо, постояли, посмотрели на пожар, поняли, что спасать там нечего, да и не успеют, разошлись по домам. Остались лишь несколько человек. Увидев нас, горестно покачали головами. Мол, а вот и погорельцы прибыли. Бедняжки…
Вскоре приезжает пожарный расчет. Большая красная машина без сирены и огней. Спасатели выходят неспеша. Куда им торопиться? Медленно разворачивают рукав, включают воду и неспешно заливают пепелище. Сестрица моя безмолвно падает на землю без сознания. Я подбегаю к ней и пытаюсь привести в чувство. Это удаётся, но не сразу. Помогает один из пожарных, который увидел, что случилось. Принес аптечку, достал нашатырь, помог вернуть Лену в реальность.
У меня очень сильное желание дать пожарным пинка. Видят, что сгорело и возятся, как навозные мухи, лениво поливая. С трудом сдерживаю порыв.
– Вы быстрее тушить не можете? – спрашиваю того парня, который принес аптечку.
– Нормативы не я придумал, – отвечает он. – К тому же нам сообщили, что в доме никого не было.
– А если бы были?
– Тогда постарались бы спасти, конечно же, – говорит пожарный.
Мне хочется одновременно сказать ему спасибо за помощь с Леной и послать подальше, что такие нерасторопные. Понимаю: не нужно второго. Это вот мне говорит горькая обида за сестру. Она лишилась всего имущества. «Бедная моя, как облегчить твои страдания? Столько тебе выпало за последнее время!» – думаю о ней. Сижу рядом с Леной, которая лежит на траве. Положила её голову себе на колени, глажу по русым волосам. Сестра уже пришла в себя, но смотрит в небо. Взгляд отсутствующий.
– Вот, возьмите, – слышу над собой мужской голос и вижу протянутую бутылку воды. Наливаю в ладошку, провожу по лицу сестрёнки. Надо бы ей подняться, умыться, чтобы освежить лицо. Но ладно. Пусть полежит, торопиться теперь совершенно некуда.
Поднимаю голову и смотрю, кто подал воду. Рядом стоит и смотрит на пожарище стройный молодой человек лет тридцати, чуть выше среднего роста. У него правильные черты лица, короткие волосы, гладко выбритая кожа. Скулы чуть широковаты, немного курносый нос. Губы средние, серые глаза. Смотрит изучающе, хмурится. Но главное – на нём форма полицейского. На погонах по три маленькие звездочки.
В руках мужчина держит кожаную папку. Опускаю глаза вниз и вижу его черные ботинки. Они совершенно чистые, блестят. «В сельской местности модник нашёлся», – думаю немного неприязненно. Нашёл время, когда обувь в порядке держать! Но тут же понимаю: первое впечатление такое, потому что генерал-майор полиции отказал нам в помощи. Этот же офицер ни в чем не виноват. Да и вообще, мне его аккуратность нравится. Терпеть не могу, когда мужчины ходят в грязной обуви.
– Старший лейтенант полиции Оболенский, – представляется мужчина, прикладывая руку к козырьку фуражки. – Я местный участковый.
– Очень приятно, – отвечаю устало. – Помогите сестру до машины донести.
– Конечно, – спохватывается офицер. Но вместо того, чтобы тащить Лену вместе со мной, подхватывает её на руки.
– Туда, – показываю и шагаю впереди. Укладываем сестрицу на заднее сиденье. Она бормочет, не открывая глаз: «Катюша, Катюша». Тяжело вздыхаю. Кажется, ей снова стало хуже. Сильный стресс. Ничего, вернёмся домой, вызову семейного доктора, он обязательно поможет.
– Ваша сестра? – спрашивает Оболенский. – Кстати, я Николай.
– Светлана Белорецкая, – представляюсь. – А это да, моя сестра, Елена Берёзкина.
– Берёзкина по мужу?
– Она не замужем, – смотрю на старшего лейтенанта. Он неожиданно смущается. Такой забавный, оказывается, здесь участковый! Вон, ямочки на щеках. Мне теперь кажется даже симпатичным, несмотря на драматические обстоятельства.
– У меня к ней несколько вопросов, – говорит офицер, делая официальное лицо.
– Вопросы к моей сестре, – поясняю ему. – Она владелица сгоревшего домика. Но придётся подождать. Видите, как разволновалась.
– Вижу, – говорит Оболенский. – Вам её реакция не кажется странной? Обычно люди, когда у них старенькие домики горят, так сильно не расстраиваются.
– Если бы вы знали, что пришлось Лене пережить, не думали бы так.
– Простите, – опять смущается старший лейтенант.
Откуда в полиции такие? Этот исключение? С подобным отношением к жизни там карьеру не построить: требуются равнодушные к чужому горю и очень внимательные к материальной составляющей люди.
Подмечаю, что у Оболенского красивая фамилия. Княжеская.
– Что хотите узнать у сестры? – спрашиваю офицера. – Можете меня расспросить. Расскажу, что знаю.
– Скажите, у неё есть враги?
– Не думаю, – отвечаю и знаю, что лукавлю. Ну, как же нет! Аристов – вот первый мерзавец! – Почему вы о врагах спросили?
– Пожарные утверждают: был поджог. Кинули в окно бутылку с зажигательной смесью. Причем сначала разбили стекло, убедились, что никого нет дома, а уже потом бутылку внутрь.
– Не понимаю. Вы же сказали, что участковый. А занимаетесь расследованием. Разве это входит в круг ваших обязанностей?
– Нет, но… Я один на шесть населенных пунктов. Просил следственную бригаду прислать. Те как узнали, что старая дача сгорела, приказали самому узнать, документы заполнить и им отправить. Пострадавших ведь нет, только имущество уничтожено.
– Вас не смущает факт поджога? – прищуриваю глаза и впиваюсь в полицейского взглядом. Подмывает позвонить отцу, чтобы тот через своего знакомого генерала прочистил ему мозги.
– Смущает, – тяжело вздыхает старлей (насколько помню из фильмов, так сокращают звание). – Понимаете… Даже если ваша сестра подаст заявление, то его, скорее всего… в общем, пожарные тоже не станут утверждать, что был поджог. Им возиться с бумажками не захочется. Напишут про короткое замыкание.
– Токсичное отношение к собственности граждан. Не находите? – язвительно спрашиваю офицера.
– Нахожу, – отвечает он, чем вызывает во мне новую волну интереса и… кажется, даже уважения. Ощущаю: говорит искренне. – Но ничего не могу сделать. Пробовал. Кроме выговора – ничего. Пару лет назад здесь, в Солнечном, был случай. Два гастарбайтера по пьянке дачу сожгли. Мне приказали их отпустить, дело замять.
– Блатные были гастарбайтеры?
– Типа того. Строили дом одному чиновнику.
– Понятно. Удивляюсь, как работаете в таких условиях.
– С трудом, – говорит Оболенский. – Третий год думаю подать рапорт об отставке.
– Что удерживает?
– Люди.
– Начальство или коллеги?
– Местные жители. Они в большинстве добрые, уважительные. Встречаются, конечно, всякие. Но их очень мало. Большинство хочет справедливости, чтобы жить и ничего не бояться. Для них работаю. Простите, – замялся офицер. – Разговорился.
– Всё в порядке. Мне интересно, – говорю Оболенскому и улыбаюсь.
– Правда? – он смотрит на меня как-то… Не могу понять. Не как представитель органов правопорядка на гражданку. А как… мужчина на красивую женщину, которая ему понравилась. Ого! Вот это да! Стоит мне это понять, как бросаю на офицера заинтересованный взгляд. Он ловит его и сильно смущается. Аж покраснел. Такой забавный!
– Если нужно, можем приехать завтра к вам для дачи показаний.
– Да, это будет… замечательно, – говорит старлей, не в силах поднять на меня глаза.
– Тогда до встречи?
– До свидания.
Улыбаюсь, и опять Оболенский смущается. Вот не думала, что в полиции такие уникумы встречаются. Он уходит общаться с пожарными.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...