Место было тишайшее, одно слово – деревня.
Мирные замшелые домики, река, лес до горизонта и полное отсутствие информационного поля. Колдовское место.
Этим и славилось - колдунами да ведьмами. Колдуны были все больше приезжие, знаменитые, скучные, привлеченные недоброй здешней славой, а вот ведьмы сплошь местные, темные, старые до древности, исчезающие бесшумно, как кошки.
Много, много ведьм. В каждой ветхой избушке, в каждом глухом проулке, на пересечении любых дорог.
Возникали они неожиданно, ниоткуда, как совы, проявляясь из сумрака своих завалившихся сараев. Только попади им в руки! Каких рассказов не бывало о тех бедолагах, которые им попались!
Одни сварливые, грязные старухи визгливо ругались, поколачивая молодежь, чем поподя, а другие, противнейшие елейные бабульки, так и норовили запихнуть в тебя клейкие, липкие куски теста, явно надеясь на твою скорую безвременную погибель.
Недаром и старая церковь стояла именно здесь, на краю. Целый век на ней селились голуби и вдруг, в одночасье, исчезли. И по деревне, как туман, поползли слухи, Готовиться, как положено, стали сразу ко всему – ночным вылазкам нечистой силы, календарному концу света и, обязательно, к большой героической войне.
А бабушка моя, выйдя рано поутру на крыльцо, увидела на изгороди невиданной красоты кошку с искрящейся на солнце шерстью. Вылизавшись, та грациозно спрыгнула и исчезла, оставив бабушку в слезах и душевных муках.
«Как же так люди живут, что даже кошки у них красоты невиданной!»
Правда, ближайшая инспекция курятника ее быстро утешила – это была куница. Подготовка к войне пропала даром, а вот конец света, хоть и куриного, произошел повсеместно, куницы порезали всех, до кого добрались, включая церковных голубей.
Нам все время внушали – кругом ведьмы, опасно.
Вот шел сосед вечером, по темну, и вдруг шмыг! – кошка. Черная.
- Бабушка, а зачем он шел-то по темну? – недоумевали мы, прижавши от страха ушки.
- Надо было, значит. Ясно, что не просто так, а по делу.
И так эта кошка недобро на него зыркнула, да чуть ли на спину ему вспрыгнула, и ну его душить. Хорошо хоть, он изловчился и топором по лапе ей - хрясть!
Да, видно точно по делу шел человек ночью. С топором.
А наутро вышел на двор, а за забором старуха-соседка возится, а рука-то у нее одна тряпкой обмотана, на тряпке кровь, Правая рука, как та кошкина лапка. Вот так и опознали ведьму. На нее, правда, давно уже думали.
А вот еще случай…
Это уже я, еду с дедом за травой, на лошадке. Я сижу рядом с возницей и вижу пышный лошадиный хвост, мерно покачивающийся из стороны в сторону. У самого леса одиноко торчит ветхая, как и все здесь, деревянная избушка, У развалившейся калитки стоит древняя старушка.
- Здорово, Семен! Куды это ты?
- И тебе не хворать, за травой, ети её!
- Внучка твоя?
- Внучка, внучка, - дед с неохотой останавливает лошадь.
- Попей хоть воды-то, жара какая! И внучке сейчас гостинца дам, постой, – старуха, согнувшись, идет в дом и выходит с кружкой. Дед торопливо закуривает.
- Что ее, воду, попусту хлебать, некогда, поедем уже.
Бабка сует мне в руку липкий блинчик, я благодарю, дед рывком трогает и в момент успевает вырвать у меня блинчик.
«Не ешь» - слышу я его свистящий шепот.
Я не ем.
Вернувшись, он первым делом идет к бабушке.
- Вот, ведьма внучке гостинец сунула, куда теперь?
Бабушка напряженно думает. На моих глазах разворачивается какое-то старинное сакральное действие, затягивающее в себя все вокруг.
- Куда, куда? - кружится бабушка, - выбросить нельзя, наговоренное же, на живую же душу сделанное.
- Собаке! - решает вдруг она и бросает дворовой собаке.
Собака подыхает в мученьях.
- Ну что с ней, ведьмой, делать? – бесится дед – Пожечь нешто?
Почему-то вмешательство властей даже не рассматривалось. Дело колдовское, междусобойное, и решать его надо было тоже междусобойно.