(«Гроза»)
«Гроза» заканчивается страшным, по существу, восклицанием падающего на труп жены Тихона: «Хорошо тебе, Катя! А я-то зачем остался жить на свете да мучиться!»
Н.А.Добролюбов увидел именно в них «ключ к уразумению пьесы для тех, кто бы даже и не понял её сущности ранее; они заставляют зрителя подумать уже не о любовной интриге, а обо всей этой жизни, где живые завидуют умершим, да ещё каким — самоубийцам!» Думаю, что здесь критик совершенно прав. И в эти последние минуты пьесы образ Тихона становится по-настоящему трагическим.
Молодой купец – одна из жертв «тёмного царства». Номинально он хозяин кабановского дома и дела (Феклуша, к примеру, так и назовёт его «хозяином»), но… Вспоминаются строки из другого произведения, написанного несколькими годами позднее: «на нём [доме] была надпись: “дом действительного статского советника Ивана Захаровича Сторешникова”. Так говорила надпись; но Иван Захарыч Сторешников умер еще в 1837 году, и с той поры хозяин дома был сын его, Михаил Иванович, - так говорили документы. Но жильцы дома знали, что Михаил Иванович — хозяйкин сын, а хозяйка дома — Анна Петровна». Наверное, примерно так же всё обстояло и в доме Кабановых. Тихон именно «хозяйкин сын». Первые же его реплики – «Да как же я могу, маменька, вас ослушаться!», «Я, кажется, маменька, из вашей воли ни на шаг».
К предыдущей статье я получила комментарий: «Что, не права была Кабаниха, требующая уважения к себе и сыну?» Дальше было многое о Катерине, в основном показывающее полное непонимание пьесы, и к этому я ещё, конечно, обращусь. А пока хочу спросить: А чего Кабаниха добилась? Уважает ли её кто-то в городе? Ну, возможно, Дикой или живущая во многом за её счёт Феклуша, а остальные? «Хороша тоже и Кабаниха» - разве тут есть уважение? Прозвали так, видимо, не случайно. В собственном доме дочь пробурчит под нос: «Не уважишь тебя, как же!» Невестка явно ненавидит: «Сокрушила она меня... от неё мне и дом-то опостылел; стены-то даже противны». А сын разве уважает? Он просто безмерно её боится и мечтает хоть немного побыть на воле. Вспомним: «Он как выедет, так запьёт. Он теперь слушает, а сам думает, как бы ему вырваться-то поскорей». Так права ли Марфа Игнатьевна? Для меня ясно, что нет.
Страх перед матерью – кажется, главное в характере Тихона. Единственная радость для него – выпить у Дикого да, как уже говорилось, отвести душу в отъезде: «А я как выехал, так загулял. Уж очень рад, что на волю-то вырвался. И всю дорогу пил, и в Москве всё пил, так это кучу, что на́-поди! Так, чтобы уж на целый год отгуляться».
Нужно, наверное, несколько отвлечься. Как и многие русские писатели, Островский охотно использует «говорящие» фамилии (чего сто́ят Кабанова и Дикой), но, в отличие от классицистов, его герои – живые люди, со своими добрыми и злыми качествами. А в случае с Тихоном драматург использует не значение имени (в переводе с греческого оно означает «судьба», «случай»), а его созвучие с русским прилагательным: тихий Тихон не выходит из воли матери. Тем, конечно, для неё страшнее его обвинение: «Маменька, вы её погубили! вы, вы, вы...»
Были ли в драме какие-то предпосылки к этому робкому, но всё же бунту? Я думаю, главное – любовь к жене. «А я её люблю, мне её жаль пальцем тронуть», - скажет он, уже зная о проступке Катерины. А что до этого? На вопрос матери: «Станет ли тебя жена бояться после этого?» - он ответит: «Да зачем же ей бояться? С меня и того довольно, что она меня любит».
Он будет пытаться смягчить маменькину грубость, давая наставления перед объездом. Вместо «Чтоб сложа ручки не сидела, как барыня!» он скажет: «Работай что-нибудь без меня!», вместо «Чтоб в окна глаз не пялила!» - «В окна не гляди!», сконфузится, наказывая «Не заглядывайся на парней!». Попытается даже мать урезонить: «Да, маменька, когда ж она...» А потом, чувствуя свою вину, спросит: «Катя, ты на меня не сердишься?», - попросит прощения и посоветует: «Всё к сердцу-то принимать, так в чахотку скоро попадешь. Что её слушать-то! Ей ведь что-нибудь надо ж говорить! Ну, и пущай она говорит, а ты мимо ушей пропущай».
Совершенно поразительно его поведение в сцене покаяния Катерины: сначала он буде пытаться, как может, успокоить испугавшуюся грозы жену
«Катерина (прислушиваясь). Что они говорят? Они говорят, что убьёт кого-нибудь.
Кабанов. Известно: так городят зря, что в голову придёт».
И сам случайно сделает ей больно – «шутя» скажет: «Катя, кайся, брат, лучше, коли в чём грешна. Ведь от меня не скроешься: нет, шалишь! Всё знаю!» (он же уверен в том, что она напрасно пугается: «Да какие ж, маменька, у нее грехи такие могут быть особенные? Все такие же, как и у всех у нас, а это так уж она от природы боится»). А в самый страшный момент, услышав от жены «А знаешь ли, что я, беспутная, без тебя делала? В первую же ночь я ушла из дому...», «растерявшись, в слезах дергая её за рукав», воскликнет: «Не надо, не надо! не говори! Что ты! Матушка здесь!» И даже после признания «И все-то десять ночей я гуляла» захочет обнять её…
Он будет плакать, рассказывая Кулигину о своих чувствах: «Несчастный я теперь, братец, человек! Так ни за что я погибаю, ни за грош!.. А я за что погибаю, скажи ты мне на милость?..! Уж что жена против меня сделала! Уж хуже нельзя...» Повторяя чужие слова, скажет: «Убить её за это мало. Вот маменька говорит: её надо живую в землю закопать, чтоб она казнилась!» - и тут же добавит: «А я её люблю, мне её жаль пальцем тронуть. Побил немножко, да и то маменька приказала. Жаль мне смотреть-то на неё, пойми ты это, Кулигин. Маменька её поедом ест, а она как тень какая ходит, безответная. Только плачет да тает как воск. Вот я и убиваюсь, глядя на неё». Он бы и готов был простить грешницу, да «маменька-то... разве с ней сговоришь!..»
И кинется искать Катерину, услышав, что она ушла из дому, и будет предчувствовать беду: «Кулигин! надо, брат, бежать искать её. Я, братец, знаешь, чего боюсь? Как бы она с тоски-то на себя руки не наложила! Уж так тоскует, так тоскует, что ах! На нее-то глядя, сердце рвётся», - и на коленях станет умолять пустить его к погибшей: «Хоть взглянуть-то мне на неё!» И решится поднять голос против матери…
Что будет с ним дальше? Доводилось слышать предположения, что Тихон тоже покончит с собой. Однако ещё Добролюбов писал: «Собственно говоря, восклицание Тихона глупо: Волга близко, кто же мешает и ему броситься, если жить тошно? Но в том-то и горе его, то-то ему и тяжко, что он ничего, решительно ничего сделать не может, даже и того, в чём признаёт свое благо и спасение». Нет, конечно, я не за самоубийства. Только тоже думаю, что Тихон «останется жить».
Мне кажется, он сам определил свою дальнейшую судьбу: «Что ж мне, разорваться, что ли! Нет, говорят, своего-то ума. И, значит, живи век чужим. Я вот возьму да последний-то, какой есть, пропью; пусть маменька тогда со мной, как с дураком, и нянчится». Это сказано ещё до гибели Катерины. Возможно, любовь к ней и удержала бы его, а сейчас, наверное, точно последний ум пропьёт.
Ещё одна жертва…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
"Путеводитель" по пьесам Островского - здесь