...вы должны прогнать свои песни, сказали нам – это очень просто, просто прогоните свои песни, откройте окна, откройте клетки, прогоните их прочь – а то как же мы возьмем вас в систему, ну сами понимаете, ну какая система, если у вас песни. И мы открывали клетки, открывали окна, гнали наши теплые живые песни в холод зимы и ночи, песни не хотели улетать, и мы гнали их вениками. Отлично, сказали нам, а теперь вы должны пустить в дома чужие слова, это очень просто, они придут, а вы их пустите в дома, а иначе как же вы будете в системе без слов? Мы соглашались, мы приходили на вокзал, встречали слова, которые спускались на перрон с чемоданами, мы подхватывали их чемоданы, вели их в свои дома – они входили в наши дома, шумные, горланистые, занимали лучшие комнаты, а то и устраивались на хозяйской постели, съедали наш ужин, не оставляя нам ни кусочка.
А теперь вы должны избавиться от самих себя, сказали нам, это очень просто – откажитесь от самих себя, перестаньте быть, потому что ну вы сами понимаете, какие могут быть вы в системе, ну сами подумайте. И мы думали, зачем нам вообще нужна эта система, да точно ли нужна, так ли сильно нам нужно их солнце, да есть ли вообще какое-нибудь солнце, или оно погасло тысячи лет назад, а мы видим только его отблеск. И я ходил по домам, и все ходили по домам, собирали подписи, чтобы без системы, чтобы сами как-нибудь, зато с нами, а не то что в системе, но без нас. И мы все собирали подписи, и сказали, чтобы пусть без системы, но с нами.
В тот же вечер в мою дверь постучали – когда я открыл, то увидел на пороге чужой язык с перерезанной глоткой – он в изнеможении упал на крыльцо и умер, истекая кровью. Мне стало не по себе, я не хотел убивать чужие слова, я не хотел держать ружье, которое сунули мне в руки, я не хотел убивать чужие языки, я не хотел ломать крылья старинным легендам, которые прилетели к нам издалека. Однажды в переулке меня схватил за рукав ритуал, который прислали нам с чужих земель, ничего особенного – то ли дарить друг другу конфеты в форме звезд, то ли наряжаться в костюмы в форме звезд, - умолял спрятать его, пока его не сожгли на костре, как многих и многих. Я спрятал его у себя в доме, сам же ругал себя за это, боялся, что в мой дом придут блюстители закона, убьют ритуал, а заодно и меня, что спрятал ритуал.
На следующий день запретили дома – потому что дома были оттуда, из системы, а до системы никаких домов не было. Я спрятал свой дом в кармане, и когда меня спрашивали, где мой дом, я говорил, что у меня его уже нет. Иногда – когда никто не видел – я тайком доставал дом, сидел у очага, спал в теплой постели, ужинал в уютных комнатах.
Через неделю с меня потребовали, чтобы я вырезал себе сердце – а я и забыл, что сердца мы тоже получили оттуда, из системы – забыл, а может, никогда и не знал. Теперь я спрятал в нагрудный карман еще и сердце, чтобы его никто не нашел. Я думал, что будет дальше, когда кто-нибудь вспомнит, что мы сами когда-то бесконечно давно пришли из системы. Запрет не заставил себя долго ждать – на следующий день мне вручили приказ, что меня самого быть не должно. Я спрятал самого себя в карман, и всем говорил, что меня нет, доставал себя только ненадолго, пока никто не видит. Мир что-то подозревал, мир преследовал меня, он почти меня поймал, почти-почти. На мое счастье мы с миром вскоре помирились – когда мир запретил самого себя и вынужден был прятаться. Я спрятал его в нагрудном кармане, и мир был очень благодарен мне за спасение. Правда, я не знал, как вынимать из кармана мир тайком от него самого, чтобы мир не увидел самого себя и самого себя не уничтожил...