– Доча, не потеряй только кошелёк, это Слава подарил. Мне деньги не жалко, это память.
– Вот, смотри, Слава мастерил чёртиков из старых капельниц, это у вас какие хочешь игрушки, тогда и не было ничего.
...
– Слава маленький был, так сразу бежал во дворе делать, что попрошу. Игорь (прим. мой папа) сядет, в книжку уткнётся, «щас» да «щас», а Слава не такой был.
Был. Имя «Слава» я слышала только в предложениях в прошедшем времени. Младший сын моей бабушки погиб, когда ему едва исполнилось девятнадцать лет, ещё до моего рождения.
Каждый раз в её воспоминаниях звук имени моего дяди ломался как игла на старой пластинке: душашие слёзы заставляли голос дрожать и срываться. Я чувствовала себя неуютно, как будто по ошибке в мороз вышла на улицу в тонком пальто. Хотелось дёрнуть плечом, замотаться в тёплую бабушкину шаль. Мне казалось, что надо тоже заплакать, но как? Я его знала только как черно-белую фотографию за стеклом в серванте среди сервиза с красной калиной.
Я не уговаривала бабушку не плакать, как будто чувствовала, что ей нужна эта солёная мокрая минута, чтобы жить дальше и любить ту часть семьи, которая у неё осталась. Каждый скорбит по-своему, моего папу она часто винила в холодности.
Во время разговора о брате папа обычно поджимал губы и отворачивался. Бабушка обижалась на его «равнодушие» и недостаточную скорбь. Почти каждый год горьким уколом она напоминала о том, что 24 февраля папа сам первый не позвонил и не вспомнил брата в день его рождения. А я, даже будучи ребёнком, видела там совсем другое.
В папином взгляде читалась немая ярость от того, что смерть сделала выбор несправедливо. Он жил с чувством вины, что это не он лежал на снайперской позиции, в полной боевой готовности к своей седьмой боевой задаче. Не он погиб от пули посреди жаркой пустыни Афганистана 23 апреля 1988 года.
– Сонь, а я ведь знала, что он не вернётся.
Мне было лет семнадцать, и бабушка очень удивила меня своим суждением.
– Ну как ты могла знать?!
– Я должна была отговорить. Он поступил уже в Новосибирский университет, общежитие дали. Я так радовалась, он всегда любил учиться. И тут говорит: «Мам, они сказали, что всё равно меня заберут в армию». Ну кто бы его забрал, студента? А он взял и с документами уже домой приехал. Мне бы настоять тогда…
– Ну теперь то уже что, судьба такая.
– Мы даже не знали, где он. Письма с разных адресов приходили, написал, что на юг отправят, а потом привезли нам цинковый гроб.
Я не знала, что говорить, как поддержать и облегчить эту муку. Просто слушала и старалась сдержать свой семнадцатилетний максимализм и не раздражаться от желания бабушки погрустить и выговориться, нарушив моё беззаботное летнее безделье.
– Вот, почитай.
Бабушка протянула мне письмо, а я стиснула зубы, чтобы не закатить глаза и не спросить, зачем она опять хочет рвать сердце себе и мне.
Я достаю исписанный мелким почерком лист школьной тетради в линейку. Узнаю папин почерк. Вопросительно смотрю на бабушку.
– Игорь его не отправил. Просто почитай. Он хорошо там написал. Друзьям хотел, не знаю, почему передумал.
"Я разговаривал с ребятами. Славка снайпером был. Их отправили на задачу. Наткнулись на духов. С позиции прикрывал своих, врасплох застали. Пуля попала в рот, выбила зубы. Крови много было, очень. А он так боялся крови в детстве. Промучился в госпитале. Не смогли спасти."
Меньше чем через месяц после гибели Славы войска из Афганистана будут выведены, а папа распрощается навсегда со своей мечтой о военной авиации, где он уже служил какое-то время. Он вернётся домой на «гражданку», поддержать родителей.
Вскоре папа женится на моей маме, а бабушке через три года после страшнейшего дня в её жизни подарит надежду на счастье – меня.
– Я думала, как хорошо, в такой тёплый день эта девочка родилась, мы же ещё не знали, как тебя назовут, поэтому я говорила «наша девочка». Такая же вот точно хризантема тогда распустилась, хотя октябрь был, а тепло, как летом.
Бабушка показывает на тёмно-бордовый цветок на своей обожаемой пышной клумбе.
– Ты мне помогла из горя выбраться. Я не знаю, что бы мы без тебя делали.
Через пару лет бабушка и дед переедут из деревни поближе к нам, в город. Каждый год в мае они будут ходить в «Красный дом» (Музей боевой славы), встречаться с такими же родителями, поддерживать друг друга, слушать военные песни и плакать, вспоминая своих сыновей в День Вывода Войск.
Голубой кошелёк с ромашками всё-таки потерялся. Наверное, при переезде. Бабушка говорила «это память». Но настоящая память никуда не потерялась, пока остались те, кто знают хотя бы чёрно-белую фотографию на полке за сервизом с калиной, имя на стене «Красного дома», золотые буквы на стелле в родном селе - «Гуц Владислав Алексеевич – воин-интернационалист».
Бабушки не стало два с половиной года назад, она уже не видела тяжёлой болезни старшего сына, моего отца. Её сердце бы не справилось с тем, что пережили наши с мамой. Следующий рассказ будет снова о папе.